ромоздила целую гору, скорее бы уйти. Но я не могу поднять голову, стыдно смотреть ему в глаза, чувствую, зря я решилась, небось сидит сейчас и разочарованно думает: и это все?
— Надо же, сколько на тебя сразу свалилось, — говорит Эндрю; я смотрю искоса и вижу, что он ерзает, устраиваясь поудобней на кровати рядом. — Кэмрин, ты, наверное, очень страдаешь. — (Ничего не говорю, лишь благодарно смотрю на него.) — Теперь понимаю, почему тебя нетрудно было уговорить на эту поездку.
Лицо его непроницаемо. Надеюсь, он не думает, что я использую его, чтобы хоть как-то исполнить то, что мы когда-то задумали вместе с Иэном. Наш автопробег чем-то похож на то несостоявшееся путешествие, так мне теперь кажется, но если вспомнить, почему я поехала с Эндрю, то, в принципе, это совсем другое. Я поехала с ним, поскольку сама этого захотела.
Вдруг меня осеняет: я так много думаю об Иэне и Эндрю, потому что мне хочется в Эндрю увидеть Иэна… Мне не дает покоя чувство вины… А вдруг я вообще пытаюсь вытеснить Иэна из памяти, заменить его другим?
Встаю с кровати и решительно гоню от себя эти мысли.
— Ну и что ты собираешься делать? — слышен голос Эндрю за спиной. — Мы же не вечно будем разъезжать по стране… Что будешь делать потом?
Сердце в груди замирает. Ни разу еще за время этого путешествия или даже до нашего знакомства я не задавала себе этого вопроса: а что дальше? Нет, я не пыталась нарочно не думать о том, что ждет меня впереди, просто не думала, и все. Вопрос Эндрю застал меня врасплох, и мне становится страшно. Оказывается, я пыталась спрятаться от реальности, уйти в мир иллюзий.
Поворачиваюсь к нему, складываю руки на груди. Красивые глаза Эндрю так и пылают.
— Я и сама не знаю… Честное слово.
Кажется, он слегка удивлен. Взгляд задумчиво затуманился, глаза блуждают.
— Ну, во-первых, можно все-таки поступить в колледж, — говорит он. Похоже, старается мне помочь, предлагает идеи, чтобы мне было проще. — Это вовсе не значит, что после окончания ты должна обязательно устроиться на работу и пахать до самой смерти на одном месте… Работа не волк. Да черт возьми, если захочешь, можешь потом отправиться пешком по Европе… — Он тоже встает. Начинает мерить комнату шагами; по лицу вижу, как вертятся у него в голове шестеренки. — Ты потрясающая девушка, — произносит он, и сердце мое замирает от радости, — красивая, умная, у тебя твердый характер, ты уверена в себе, не то что другие девицы. Мне кажется, тебе все по силам, ты можешь выбрать все, что захочешь… Черт, понимаю, это звучит банально, но вот гляжу на тебя, и мне это яснее ясного.
— Может быть, — пожимаю я плечами, — но я совсем не знаю, чего хочу… кроме того, что не хочу возвращаться домой. Если вернусь, то снова погрязну в том же болоте, из которого сама себя вытащила за волосы, когда села в автобус.
— Ответь мне на один вопрос, — вдруг говорит Эндрю, и я смотрю прямо ему в глаза, — что тебя больше все го беспокоит, когда ты общаешься с другими людьми?
Что беспокоит?
Секунду думаю, не отрывая взгляда от медной лампы на стенке возле кровати.
— Я… Я не знаю.
Он подходит ко мне, двумя пальцами берет меня за локоть, сажает на кровать и сам садится рядом.
— Ну, подумай, — продолжает он, — вспомни, что ты мне уже говорила… Чем ты отличаешься от остальных?
Мне не нравится, что приходится думать о том, о чем он сам уже давно догадался. Я уставилась на руки, зажатые между коленками, думаю, долго думаю и упорно, пока в голову не приходит ответ, который, кажется, правильным, хотя я не вполне уверена.
— Ожидания?
— Это что, вопрос или ответ?
Я сдаюсь:
— Не знаю, честное слово… С людьми я чувствую себя какой-то… ограниченной. Иэн, конечно, исключение.
Эндрю молча кивает и продолжает слушать, ждет, что я стану продолжать, старается не мешать мне найти вот-вот готовый родиться ответ.
И ответ приходит сам, рождается из ниоткуда, является, и все.
— Я хочу делать то, что делать никто не хочет, — говорю я, а сама чувствую, что мне не приходится подыскивать слова, они сами вылетают изо рта, поскольку я уверена, что на этот раз права. — Ну, например, хочу жить свободно, своей жизнью, а не чужой, не идти по жизни рутинным путем, не быть как все, понимаешь? Остальные не хотят выходить из наезженной колеи, так спокойней, и смотрят на меня как на дуру, поскольку никто так не делает. Я боялась сказать родителям, что не хочу поступать в колледж, потому что именно этого они от меня хотели. Меня устроили на работу в универмаг, потому что мама думала, что эта работа как раз для меня. Каждую субботу я ходила с мамой в тюрьму на свидания к брату, потому что она считала, что я должна с ней ходить, ведь он мой брат, я должна хотеть повидаться с ним, хотя я совсем не хотела. Натали постоянно доставала меня, хотела, чтобы я познакомилась с каким-нибудь парнем, потому что считала, что оставаться одной ненормально. — Молчу секунду. — И поэтому, как мне кажется, всю свою жизнь я боялась быть самой собой. — Поворачиваю голову, гляжу на него. — В каком-то смысле то же самое было даже с Иэном.
Быстро отворачиваюсь, так как последней фразы сама от себя не ожидала, она вырвалась помимо моей воли. Причем когда мысль об этом еще не успела оформиться.
Эндрю пытливо смотрит на меня, кажется, еще не уверен, что я закончила.
А я не знаю, нужно ли говорить что-то еще.
Он кивает.
По-видимому, решил, что развивать эту тему не стоит.
Сидит, закусив губу. Секунду гляжу на него, опять пытаюсь подавить влечение, хотя это становится все труднее. Гляжу на его губы: интересно, каковы они на вкус? Усилием воли отвожу глаза — ну вот, опять не удержалась. И это в такую минуту. Боюсь признаться, чего я хочу. Или кажется, что хочу.
— Эндрю, — произношу я, и лицо его живо откликается на мой голос.
«Подумай хорошенько, Кэм, — говорю себе. — Ты уверена, что хочешь этого?»
— Что?
— У тебя было такое… ну, когда бы ты с девушкой просто переспал, и все. Всего на одну ночь?
Такое чувство, будто я только что в микрофон раскрыла перед толпой народа страшную тайну. Но все, слово не воробей. Я еще сама не вполне уверена, что хочу этого, но никак не могу с собой справиться, эта мысль совсем меня измучила. Она давно уже донимает меня. Кажется, об этом же думала, когда была на крыше с Блейком.
Эндрю бледнеет, потом раскрывает рот, но кажется, не знает, что сказать. Сердце мое замирает. Господи, ну кто тебя за язык тянул?! Разве можно ему такое говорить? Подумает, что я потаскуха.
Вскакиваю с кровати:
— Прости, наверное, ты думаешь, что я…
Он берет меня за руку, тянет вниз:
— Садись, чего вскочила.
Неохотно повинуюсь, но на него не гляжу. Сижу ни жива ни мертва.
— Ну и что дальше? — спрашивает Эндрю.
— А? — поднимаю я глаза.
— Что дальше, спрашиваю? — Сдвинув брови, он взмахивает руками.
— Как что?
Он облизывает губы, разочарованно вздыхает:
— Кэмрин, ты ведь думала об этом уже не раз, а когда набралась смелости произнести это вслух, тут же пожалела об этом.
Он заглядывает мне в глаза, и я вижу в его взгляде столько силы и мудрости и еще чего-то такого, чему и названия нет.
— Ну-ка, задай мне тот же вопрос и на этот раз дождись ответа.
Я молчу, пытаюсь понять, чего он от меня хочет. И себя тоже никак не могу понять. А, ладно, будь что будет.
— У тебя было такое, чтобы ты переспал с девушкой раз, и все, только на одну ночь?
Напряжение с его лица не спадает.
— Да, было.
Теперь ждет, что скажу я, а я тупо сижу и не знаю, как поскорей закончить этот неловкий, даже нелепый разговор. Похоже, он видит мое смущение, но, чтобы преподать мне урок, кажется, намерен заставить говорить меня, а не разыгрывать передо мной психиатра, как делал с самого начала, когда я вошла к нему в номер.
Он приподнимает бровь, словно хочет сказать: «Ну?»
— Я просто подумала… У меня самой такого никогда не было.
— А почему? — спокойно и даже несколько небрежно спрашивает он.
Гляжу в пол, потом снова на него, боюсь его рассердить.
— Ну, мне кажется, это, типа… разврат.
Эндрю весело смеется, а мне странно: что я сказала смешного?
Он наконец прекращает пытку.
— Если девушка часто делает это, — слово «это» он произносит с брезгливой улыбочкой, — тогда разврат, конечно. А один или пару раз… — шевелит рукой, словно что-то прикидывает, — ну, не знаю… в этом, думаю, нет ничего плохого.
Но почему он не пытается воспользоваться такой возможностью сейчас, она же сама плывет ему прямо в руки? Мне даже становится немного тревожно: ну что он все разыгрывает из себя психотерапевта, давно пора сменить тон на более игривый и легкий, перейти от слов к делу.
— Ну хорошо, тогда…
Нет, не могу. Не умею спокойно, как бы невзначай говорить про секс. Разве что с Натали, да и то пользуюсь всякими экивоками.
Эндрю вздыхает, плечи сутулятся.
— Ты что, хочешь со мной переспать, испытать, что такое связь на одну ночь?
Он понял, что сама я этого ни за что не скажу, и решил мне помочь.
Но его вопрос, для обоих очевидный и ясный, звучит для меня как раскат гром. У меня перехватывает дыхание. Я немею, краснею от смущения, не знаю, куда девать глаза… Не знаю, было бы мне так же не по себе, если бы я сама сказала такое.
— Может быть… — лепечу я.
Он встает, становится напротив и смотрит на меня сверху вниз:
— Прости, но лично мне такая идея не очень нравится.
Ох!.. Такого удара под дых я никак не ожидала. Пальцы, с силой вцепившись в матрас, онемели, руками пошевелить не могу, они у меня до самых плеч как парализованные. Одно желание: бежать к двери, поскорей закрыться в своем номере и никогда больше Эндрю не видеть. И не потому, что я не хочу его видеть, нет! Я не хочу, чтобы он видел меня!
За всю жизнь мне еще ни разу не было так стыдно.
Дооткровенничалась! Язык мне за это отрезать.