Закон-законом, а полицейским тоже хочется хорошо жить. К тому же, чтобы только получить рядовую должность в местной полиции, нужно заплатить двадцать тысяч солей, что по текущему курсу равно пятистам долларов. Учитывая то, что средняя семья обходится в месяц двумя-тремя сотнями солей, подобная сумма практически неподъемна, для большей части населения.
Когда местный полицейский спросил, зачем мне права, ведь до сих пор я пользовался мотоциклом без них. Ответил, что подкопил немного денег, и подумываю приобрести пикап. Пикап, по местным понятиям, это тоже такси, только следующий этап развития транспорта. Если на мотоколяске, можно увезти максимум двоих человек, с одним, или пусть даже несколькими чемоданами или баулами, то пикап, это легкий грузовик, в котором помимо груза, можно перевезти до десяти человек пассажиров. То, что в других странах запрещена перевозка людей в кузове, здесь никого не волнует. Следовательно, и заработок будет значительно выше. То, что это не совсем безопасно, всем наплевать. В конце концов, никого не заставляют пользоваться пикапом. Не хочешь, иди пешком или жди автобус. Который кстати тоже входит в цепочку развития, после грузовика.
Кстати в Сан-Антонио, имеются целых три автобусных маршрута. Правда, какого-либо расписания движения не имеется в принципе, да и обслуживаются маршруты частными владельцами автобусов. И порой проще дойти пешком, чем полтора-два часа стоять на остановке поджидая автобус. И еще далеко не факт, что в нем окажется свободное место. Правда здесь с этим тоже не особенно заморачиваются и скажем автобус, следующий из Сан-Антонио в Торато или Чухулай, порой загружается так, что многие пассажиры большую часть пути висят на подножках, или же находят себе место на крыше автобуса. То есть оплатив проезд водителю, через окно кабины, подыскивают себе место, где придется. При этом большая часть маршрутов проложена по горным серпантинам, одно только это говорит о том, насколько бесстрашны перуанские жители. Впрочем, наверное, тоже самое можно сказать и о Советских людях. Учитывая то, как ходят автобусы в СССР, забиты они ничуть не меньше местных, разве что свободны крыши, и то по причине запрета. А сними его, думаю, что и в СССР додумались бы до такого достаточно быстро.
Индейская женщина, у которой я нашел пристанище носила не очень привычное для моего слуха, но довольно поэтичное имя. Звучало оно как — Кууоньяумтива, что в переводе означало: «Яркая разноцветная бабочка, порхающая над цветочным холмом». Я просто охренел, когда впервые услышал перевод, и очень удивился, сколько интересных слов может скрывать в общем-то не слишком длинное имя. Хотя, чуть позже мне объяснили, что дословно можно перевести и гораздо короче. Учитывая, что все бабочки Перу яркие и разноцветные, то первые два слова можно опустить, как собственно и то, что любая бабочка порхает. А учитывая, что над каменным холмом бабочкам просто нечего делать, и ни одна здравомыслящая представительница этого вида не полетит туда, следовательно, можно это имя перевести, как — Бабочка с холма, рожденная в сезон дождей. Именно во время этого сезона, на холмах появляются цветы. Другими словами, мало того что назвали горной бабочкой, так еще и обозначили время рождения, чтобы не забывала и не могла снизить свой возраст, что любят дедать представительницы прекрасного пола. А так назвала свое имя и всем сразу все ясно. Кстати оказалось, что в Перу как раз имеется и настоящая бабочка называемая — Горянка. Другими словами именно Горянка и есть настоящее имя женщины. Вот так вот и разрушаются легенды, подумал я.
Позже, Кууоньяумтива, предложила называть себя Чами. Как оказалось у этого слова тоже есть несколько значений, причем порой совершенно разных по смыслу. Здесь приводились и — Невысокая, Опрятная, Заботливая, Одинокая и даже Бережливая. А всё вместе, как мне пояснили чуть позже, так принято обращаться к пожилой женщине индейского рода, доживающей свой век в одиночестве. В принципе, так все и выходило, когда-то у моей хозяйки была семья, две сыновей, муж, которые погибли в горах во время схода лавины. Во всяком случае, мне было сказано именно это. Она проживала в домике на окраине Сан-Антонию, в доме, построенном еще ее мужем. Может именно благодаря тому, что у нее имелся собственный дом, она и смогла выжить.
— Пенсия? А, что значит это слово. Нет. Здесь нет такого понятия. — Здесь мало заботятся о своих гражданах, считая, что каждый должен выживать самостоятельно.
Когда было сложно с постояльцами, женщина торговала зеленью выращенной на крохотном участке в глубине своего двора. И то, только благодаря тому, что домик находился рядом с рекой, и не нужно было покупать воду для полива. А без этого здесь ничего не растет, под ногами в основном камень. Ну или просила подаяние на одном из перекрестков в центре города. Иногда, даже удавалось заснуть слегка сытой. Вспомнив многочисленные фотографии из интернета, я предложил бабуле бизнес. Помог обновить ей гардероб в национальном стиле и даже купил детеныша альпака. Вообще-то всем своим видом Альпака, напоминает длинношеею овцу, но как, оказалось, относиться к семейству верблюдов, что меня очень удивило. Этакий крохотный безгорбый верблюжонок. И с этого момента, каждый новый день начинался с плотного завтрака, приготовленного моей хозяйкой, благо, денег на это хватало с избытком, затем я сажал ее вместе с альпакой на свой мотоцикл и отвозил в центр нашего городка, где она проводила весь день. Как раз туда, где чаще всего появлялись туристы, которые охотно, порой даже становясь в очередь, фотографировались с моей хозяйкой. Все это естественно происходило не бесплатно. А чтобы как-то обезопасить женщину от конкурентов, каждый вечер местному полицейскому отстегивалась определенная сумма. Вначале это были десять солей, после сумма увеличилась вдвое. Зато стоило на площади появиться паре конкурентов, местные быстро сообразили, что подобные фотосессии приносят гораздо больший доход, чем просиживание на перекрестке с протянутой рукой, как полиция тут же разогнала лишних конкурентов, предложив им поискать себе другие места для бизнеса.
(Альпака)
Чуть позже, с разрешения местной администрации я соорудил довольно большой плакат, установленный так, чтобы никому не мешался с нарисованным на нем вигвамом, отчего поток туристов увеличился в разы. Правда местные во всю хоххотали видя это непотребство. Дело в том, что местные индейцы живут в каменных жилищах. И ни о каких вигвамах даже не слышали. Но когда местный художник, с моими подсказками, нарисовал этот плакат, очередь сразу же удвоилась. Учитывая то, что в качестве туристов выступали в основном gringo из США, которые привыкли к тому, что раз ты индеец, значит должен жить в вигваме. И не о каких других жилищах они даже слушать не желали. А тут все ясно. Большой вигвам, костер неподалеку от него и женщина из местного племени с микро-верблюдом — стало быть обычная индейская деревня. Ну как тут не сфотографироваться на память? Я же глядя на это все время вспоминал Задорного.
И если раньше с Чами здоровались, просто из уважения к старости, то теперь к ней относились как к уважаемой и состоятельной горожанке, заранее останавливаясь и склоняясь в поясном поклоне. Часть этого уважения, перепадала и мне, что давало дополнительных клиентов и больший заработок.
Глава 32
32
Кууоньяумтива, умерла во сне, с улыбкой на устах. Как оказалось, незадолго до своей кончины, она оформила в городской мэрии документ о том, что мне, в связи с отсутствием прямых наследников, отходит после ее смерти, принадлежащий ей дом, и все сбережения, что остались после нее. О каких именно сбережениях шла речь, было не слишком понятно, потому что никаких счетов в местном банке у нее никогда не было, да и, по сути, не могло быть. До моего появления, она побиралась милостыней, и потому ничего просто не в силах была скопить. Как оказалось чуть позже это не совсем так. Впрочем, провожая ее, я меньше всего задумывался о том, что мне достанется после ее смерти. За прошедший год, она стала для меня, пусть не матерью, но любимой тетушкой, и ее отношение ко мне, было очень похоже на то, что было ранее с тетушкой Бенедиктиной.
Вообще быт перуанских индейцев, чем-то похож, на быт в среднеазиатских республиках. Из всей мебели, что находилась в доме, у Чами, имелся лишь низенький, узкий, но достаточно длинный столик на изогнутых ножках, расписанный растительным узором. Большой сундук, с несколькими отделениями, в которыхумещалась и одежда, и запасная обувь, и даже посуда. Кроме всего вышеперечисленного, имелось несколько циновок сплетенных из местного тростника и уложенных друг на друга. Поверх них находился набивной войлочный ковер, из шерсти альпака, с тем же растительным узором и десяток ватных стеганых одеял. Все это умещалось в единственной комнате дома. Моя комната располагалась в пристройке, а приготовление пищи делалось под навесом во дворе. Здесь же имелась небольшая дровяная печь, хворост для которой собирался по берегам горной реки. Впрочем кроме хвороста широко использовалось все, что хоть как-то способно было гореть. Например, собирался навоз от скота, и смешиваясь с мелко нарубленной соломой, и глиной, готовились специальные лепешки, которые потом подсушивались под солнцем и прекрасно заменяли собой дрова. В тех же республиках Средней Азии, подобное называли — Кизяком.
Большую часть всего оставшегося от Чами, я раздал соседям. Как, оказалось, здесь тоже имеется такой обычай. Да и мне эти вещи по большому счету были не нужны. Достаточно было собственных вещей. Что интересно во всех местных строениях, имеется и кладовая. Причем последняя всегда находится ниже уровня жилого помещения. Наверное, ее можно назвать и погребом, но здесь просто нет такого понятия. Тем не менее, учитывая, что кладовая находится под уровнем земли, да еще сверху на ней стоит непосредственно дом, то там всегда достаточно прохладно, пусть не отрицательная температура, но что-то близкое к ней, особенно учитывая что и наверху, средняя температура находится в районе двадцати градусов, круглый год. Все же горная местность, и постоянно дующие ветра сильно снижают температуры, несмотря на то, что до экватора нет даже двух тысяч километров.