– Ни в коем случае. Это на временное хранение.
За нашими спинами появляется Джерман.
– Ребята, чтобы все было чин чинарем, – растягивая слова, предупреждает он. – Никакого рэпа и этих липких песенок в стиле «Нью эйдж». – Он лихорадочно щелкает пальцами, пытаясь вспомнить название хотя бы одной нежелательной песни. Потом машет рукой. – Словом, здесь вам не «Американский идол»[13].
У него это звучит как «Мркански идл».
– Понятно, – отвечает Кэмрин и лучезарно улыбается.
Физиономия Джермана расплывается в глупейшей улыбке. Он млеет от Кэмрин. Уходя, что-то бурчит мне. Я не возражаю: уж пусть лучше бурчит. Хуже, если бы он начал млеть от меня.
– Ты, главное, не нервничай. – Я поворачиваюсь к Кэмрин и беру ее за руки. – Попомни мое слово: публика будет вопить от восторга.
Она кивает, но я вижу, что она нервничает. Пытается успокоить себя глубоким дыханием.
– Ты готовься, а я сбегаю за гитарой, – говорю я.
Целую ее и выхожу из бара к парковке. Электрогитара, подаренная Кэмрин, лежит в багажнике. Итак, «Edge of Seventeen», первая сольная песня Кэмрин. Я тоже немного нервничаю. Сама песня играется довольно просто, но там заковыристое ритмическое вступление. Его хорошо знают, и сбиться мне никак нельзя. Особенно аккомпанируя Кэмрин. Если бы мы, как обычно, пели вместе, я бы вообще не волновался за этот вечер.
Возвращаюсь в бар. На сцене уже сидит барабанщик Лейф и настраивает свою батарею ударных.
– Спасибо, что пришел, – говорю я.
– Без проблем, – отвечает Лейф. – Песня знакомая. Я часто играл ее в Джорджии. Несколько лет назад я там работал в похожем баре.
Кэмрин очень обрадовалась не только барабанщику, но и тому, что Лейфу знакома ее дебютная песня. Мы бы могли выступить и без Лейфа, однако есть песни, которым нужна ритмическая поддержка. «Edge of Seventeen» – из таких. Вчера, когда Кэмрин проходила инструктаж, мы познакомились с Лейфом, и он согласился нам помочь. Думаю, уверенность Кэмрин повысилась на несколько пунктов.
Надеваю гитару. Кэмрин выходит на сцену, останавливается возле меня.
– У тебя очень сексапильный вид, – шепчу я ей на ухо.
Она краснеет и оглядывает свой наряд. Черный облегающий топик она заменила черной блузкой с громадным вырезом на спине. Подаренный мной кулон очень удачно сочетается с черным шелком. Волосы она распустила по плечам. Вообще-то, мне нравится ее коса, но с этими длинными светлыми прядями, небрежно разбросанными по плечам, ее сексапильность заметно возрастает.
В баре шумно. Голоса посетителей заглушают даже басовый барабан Лейфа. Все столики перед сценой заняты, да и в закутках у стены тоже нет свободных мест. Четыре мои «подружки» по-прежнему здесь. Из своего закутка они переместились за столик поближе к сцене. Похоже, они не ожидали, что из уборщика столов я превращусь в гитариста. В другое время я бы обязательно выбрал себе «жертву» на этот вечер, однако сегодня все по-другому, и прежних игр с залом не будет. Кэмрин слишком нервничает, чтобы в первое свое выступление спускаться в зал.
Все готово. Можно начинать. Кэмрин, затаив дыхание, смотрит на меня.
Я жду ее сигнала. Наконец она кивает, и я беру первые аккорды. Зал замолкает, и головы собравшихся поворачиваются к сцене. Гитарное вступление к этой песне всегда действует на людей завораживающе. Но вот замер его последний аккорд. Кэмрин начинает петь. Как и я, на сцене она превращается в совершенно другого человека. Сегодня я просто не узнаю ее. Куда только делись недавние робость и нервозность? Вспоминаю, какой она была, когда мы репетировали эту песню. Кэмрин держится уверенно, она полностью владеет собой. С каждым словом зал наполняется ее сексуальной энергией. Ее движения меня заводят.
Она доходит до припева. Я слегка подпеваю ей, но все смотрят только на нее. Даже мои «подружки». А ведь они пересаживались, чтобы поглазеть на меня. Сейчас они, похоже, едва замечают мое присутствие. Они сопереживают Кэмрин, и это наполняет меня гордостью.
Она едва успевает дойти до середины первого куплета, а танцевальный пятачок уже заполняется. Сила и сексуальность голоса Кэмрин смешиваются с восторженной реакцией слушателей. Я возбужден до крайности, и второй проигрыш получается у меня гораздо чувственнее первого.
– О-о, детка… о-о-о, – шепчу я.
Отовсюду слышатся одобрительные «Вау!». Публика в зале возбуждена не меньше моего.
Нет, все-таки меньше. Они ведь ничего не знают о Кэмрин… Она спела второй куплет, третий. Теперь поет третий припев. Я тоже пою. Мои пальцы бегают по струнам, но в душе появляется настороженность. В четвертом куплете есть одно место, где слова произносятся очень быстро, почти скороговоркой. Когда мы репетировали, Кэмрин постоянно спотыкалась… Я смотрю на нее и чувствую: ее волнение осталось позади. То, что не получалось на репетициях, на сцене пройдет безупречно.
Так оно и есть! Кэмрин с пулеметной скоростью выстреливает слова, ни разу не запнувшись. Мое лицо чуть не лопается от широченной улыбки. Дождавшись припева, я громко подпеваю Кэмрин, и она начинает пятый куплет.
Черт побери, теперь эта песня принадлежит ей! Смотри в оба, Стиви Никс!
Середина песни. Я чувствую, Кэмрин слегка устала. Ей нужна пауза, совсем небольшая. Мои руки тоже устали, но я продолжаю играть, ни разу не сбившись. Удлиняю проигрыш. Мы понимающе переглядываемся, и Кэмрин плавно переходит на вторую половину песни. Вступаю там, где и должен.
Ее руки обхватывают микрофонную стойку. Она раскачивается в такт песне, закрыв глаза. Она сейчас вся состоит из эмоций.
– Да! Да! – поет она.
Потом она открывает глаза и смотрит только на меня, как будто в зале больше никого нет.
Меня пробирает дрожь. Я улыбаюсь и сосредоточиваюсь на игре, чтобы не смазать конец песни.
Зал взрывается криками и воплями. Кэмрин кланяется первой, а за нею и я. Она улыбается искренне и торжествующе. Я смотрю на нее, и у меня перехватывает дыхание.
Перебрасываю гитару за спину, подхожу к Кэмрин и беру ее на руки. Вокруг кричат и свистят, но я вижу лишь глаза Кэмрин. Крепко целую ее, и это вызывает новый всплеск эмоций зала.
Дальше мы поем вместе. Публики в зале становится все больше. Мы не замечаем времени и поем песню за песней. Кажется, мы исполнили их не меньше десятка, в том числе «Barton Hollow», «Hotel California» и «Birds of a Feather». Все песни зал встречает очень тепло. Я сегодня не солирую, хотя Кэмрин и просила меня выступить одному. Нет, этот вечер принадлежит ей, и только ей. Я отказался быть центром внимания даже на одну песню.
В отель мы возвращаемся в два часа ночи, и я охотно выполняю условия проигранного пари.
Кэмрин
Глава 27
– Похоже, Джерман решил, что мы тут задержимся, – говорю я.
Лежу на кровати. Правая щека прижата к матрасу.
– Но я ему сказала, что мы здесь проездом.
Волшебные руки Эндрю мнут мои плечи, постепенно спускаясь к пояснице. Я – как глина в его руках. Лежу и балдею, словно мне делают массаж впервые в жизни. Одежды на мне почти нет. Поза мешает открыть глаза. Эндрю расположился прямо на мне.
– Знаешь, он и меня отозвал в сторонку и спросил, в какое время мы собираемся начать завтра.
Эндрю усмехается и глубоко вдавливает в мое тело все свои десять пальцев. Его руки описывают большие круги.
Я только постанываю.
– Мы, конечно, можем задержаться здесь подольше, – говорит Эндрю. – Но думаю, лучше тут не застревать.
– Согласна. И потом, комары в этом Мобиле – просто жуть. Ты видел, как они облепляют уличные фонари?
– Ты сегодня просто фантастически пела, – замечает Эндрю вместо ответа. – Я знал, что ты отлично выступишь, но такого триумфа не ждал.
– Что, серьезно? – Я открываю глаза и пялюсь в темное окно.
– Ты завладела залом, едва поднявшись на сцену. – Его руки не останавливаются ни на мгновение. – У тебя настоящий талант.
– Не знаю, есть ли у меня талант, но я определенно горжусь собой. Сама не понимаю, как это получилось. Волновалась, волновалась, а потом вдруг запихнула все эти волнения подальше и стала петь.
– И твой способ сработал.
– Только потому, что ты был рядом.
Мы замолкаем на несколько минут. Мои глаза снова закрыты. Начинаю опасаться, что этот массаж меня усыпит. От прикосновения пальцев Эндрю кровь пульсирует вокруг глаз, голову покалывают крошечные иголочки, а затылок вздрагивает.
Не дождавшись, пока окончится оговоренный час, я открываю глаза и говорю:
– Если ты устал, можешь остановиться.
Эндрю упрямо продолжает. Тогда я прекращаю массаж сама, переворачиваясь на спину. Эндрю ложится на меня и слегка целует. Мы смотрим друг другу в глаза. Он прижимается ко мне, и его губы смыкаются с моими в страстном поцелуе. Еще через мгновение мы занимаемся любовью.
Эндрю
Глава 28
Мы снова в пути, теперь уже находимся в штате Миссисипи. Движемся из Галфпорта в Новый Орлеан. Погода отличная. На небе ни облачка. Жарко, но мы пока едем с открытыми окнами и не включаем кондиционер. Машину ведет Кэмрин. Я сижу на пассажирском сиденье в ее любимой позе: высунув ногу в окно.
В Мобиле мы пробыли целую неделю. Плата за отель, еду и бензин отняла ничтожную часть от наших гонораров за концерты и чаевых Кэмрин. Мои чаевые были просто жалкими крохами.
Оживает мой мобильник, засунутый в карман черных шортов.
– Привет, мама. Что новенького?
Она сразу начинает говорить, что очень по мне соскучилась, потом спрашивает о результатах врачебных осмотров.
– Нет. Пока не обследовался. Да… заезжали тут в больницу. Они сделали скан… Нет, они позвонили доктору Марстерсу и запросили данные по мне… Да, мама, я стараюсь быть осторожным. – Оглядываюсь на Кэмрин. Она слышит наш разговор и улыбается. – Мама, не забывай, что рядом со мной Кэмрин. Она не позволит мне отлынивать от осмотров… Да. Сейчас едем в Новый Орлеан… Сколько там пробудем? Пока не знаем. Оттуда заедем к тебе. Хорошо? – Прощаюсь с матерью и отключаюсь.