Илья попросил Арсения прикрыть окно. Тот прикрыл.
Виталий Ильич помолчал еще и тихо заговорил.
– Сегодня на дороге в Касплю подорвалась машина с комендантом. И солдатами. Десять солдат. Несколько умерли сразу. Другие позже, с ними и комендант. Отдал богу душу, как говорится, или… – Виталий Ильич смешался и замолчал.
В комнате установилась полная тишина. За стеклами окна мир шевелился, издавал всякие звуки, жил, а тут мгновенно как будто все замерло и умерло.
Илья громко сглотнул. Виталий Ильич пошевелился, и под ним скрипнул стул. Арсений смотрел на пожилого художника.
– Начальник окружной полиции Дмитрий Космович сразу выехал туда, – наконец продолжил художник.
– Куда? – глупо спросил Илья.
– В Касплю. Но до нас сведения дошли только под самый вечер… Знаете, зачем он туда выехал? – спросил Мушкетов, в упор глядя на Илью, на Арсения.
Те молчали.
– Да! – неожиданно воскликнул Виталий Ильич. – Ничего хорошего это не сулит. Ни-че-го. Известен приказ, который был доведен и до жителей вашего села. И партизаны о нем прекрасно знают. Все. – Он помолчал. – Приказ насчет заложников: один к десяти. В первую очередь в заложники будут взяты коммунисты, евреи… Но вряд ли столько их наберется.
Илья ожил, покачнулся.
– Так вот почему Хупель сегодня у меня и спрашивал про родичей!..
– Да? – спросил Виталий Ильич.
– Именно. Но так толком ничего и не сказал… А оно вот оно что…
Виталий Ильич расширил глаза и постучал пальцами по столу.
– Как раз о нем думая, я и пришел с этим сообщением. Именно поэтому. – Он постучал снова по столу. – Как раз о нем.
Арсений посмотрел на Илью.
– Насколько я знаю, зондеркоманда еще не выехала. По моим сведениям, отправятся завтра. – Виталий Ильич снова вынул свои часы. – Вот и все, что я хотел сообщить. Жаль, что сегодня уже ничего нельзя предпринять. Только с утра.
– А у нас с Хупелем и Лангенбергом намечена поездка во Флёново, – проговорил мертвыми губами Илья.
– Ну вы же с ним как будто в хороших отношениях. Товарищи, можно сказать, – напомнил Виталий Ильич. – Он не должен вам отказать. Только прошу не называть источник информации. Мне некого было и, главное, некогда к вам послать. Но, надеюсь, это прошло незамеченным. Да и может же непосредственный начальник заглянуть к своему подчиненному? Итак, Илья, скажи, что стало известно… случайно. У тебя же неплохие отношения с Алферчиком, например? Верно?
Илья передернул плечами.
– Да какие там… Ну, он в музей приходил… Числит себя патриотом, потому, мол, и прибыл сюда из Югославии. Ему по душе Смоленск. Но служит-то он в полиции.
– И хорошо! – тихо воскликнул Виталий Ильич. – Замечательно. Оттуда и утечка возможна.
– А у вас?.. – невольно спросил Илья.
Виталий Ильич, мрачнея, отмахнулся.
– Это лишнее. – Он встал, надел шляпу и снова сел. – А мне вот какая внезапно мысль пришла. – Глаза его слегка круглились, зрачки остро темнели.
Арсений и Илья во все глаза глядели на художника.
– Не в ответ ли они это сделали?.. Ну в ответ на… – Он понизил еще больше голос: – в ответ на ликвидацию… Садков. Понимаете?
Илья с Арсением молчали.
– Очень может быть, очень… – продолжал Виталий Ильич. – Но… Но тем самым только увеличивают число жертв. Неужели не понимают, что за этим последует? Понимают. И тем не менее… А еще в прошлом веке философ Соловьев, сын историка Соловьева, утверждал… учил… умолял не держать человека за вещь, за средство достижения любой цели… Как же так? Ведь выходит, что сто жителей села просто инструмент? Расходный материал?.. – Он обводил друзей опустошенным взглядом. – Да о чем это я? Люди сгорают, как спички. По всему миру и у нас. Не инструмент даже, не какой-то там материал, а просто – фьють! – спичка.
И спохватился, встал.
– За сим разрешите откланяться, как говорится… Но… но вы попробуйте. Возможно, есть шанс. И вообще надо все узнать точнее. Ваш этот Павел-Пален не откажет, у него, похоже, достойное сердце.
Илья пошел провожать его в коридор.
Вернулся и молча воззрился на Арсения. Тот курил, выдувая ноздрями дым и поводя глазами. Илья подошел к окну и некоторое время смотрел на улицу, потом резко повернулся.
– Сенька?!
– Ты должен уговорить своего Палена и меня взять, – глухо сказал Арсений.
– Куда? – не понял Илья. – В теремок?..
Арсений в ответ длинно выматерился, а потом добавил:
– В Касплю. Мы должны успеть, кровь из носа.
Илья пребывал в растерянности.
– Это невозможно, – говорил он, закуривая и лихорадочно глотая дым, еще и еще.
– Почему?
– Тебя он точно не возьмет, если даже и согласится вместо Флёнова поехать в Касплю. В чем я сильно сомневаюсь.
– Поедет, – упрямо возражал Арсений. – Я говорю, поедет. Раз уж завел сам про твоих родичей речь. Значит, понимает, что им грозит опасность. Но она грозит и моей Фофочке, и моим сестренкам, если кто из них там остался. А еще и Аньке. Про нее ты забыл, Жемчужный?
Илья мотнул головой, как конь, которого донимает овод.
– Уж ей-то… она же медсестра. И отец у нее кто, помнишь?
– От них всего можно ожидать. Мушкетеров этот…
– Мушкетов, – поправил Илья.
– …Он верно сказал, мол, откуда столько коммунистов и евреев наберут? Один к десяти. – Арсений сжал кулаки. – Сволочи. И партизаны эти… Чего ж они теперь? В лес удрали? А кто селян вызволит?..
Арсений встал и ходил по комнате.
– Мне, как офицеру, летчику, не все тут понятно у них. Как их расценивать вообще? Я лечу на своем самолете открыто. И немец то же самое. В небе нет партизан, – говорил он. – Может, так должно быть и на земле? Честный бой, солдат на солдата, кто кого. А при чем здесь мирные?..
– Немцы сами виноваты, – неожиданно заметил Илья. – Мне рассказывали деревенские, что они шерстили дома, тащили, прежде всего, съестное. Мародеры. А как с ними поступать? Вот и партизанский ответ.
Арсений остановился и воззрился на Илью.
– А ты прав. И я одного не пойму, какого черта здесь сидишь на печке? Твое место у лесничего. Вот бы с кем сейчас связаться, подмогу попросить.
– Здесь тоже… есть дела, – ответил Илья, наливая уже остывшего чая.
– А! Давид с этим… который с руном и росой?
– Это как знамя, – сказал Илья.
– Чего?
– Как знамя, говорю. Вот есть полковое знамя? Ценность не столько материальная, сколько символическая, духовная?.. Так и Давид, не деревяшка, а ценность, явление духовной силы народа. То же и колокол. И собор самый. Есть святыни? Вот – одна из них.
– Так и пойдем, вырвем знамя, – решительно сказал Арсений. – А утром – в Касплю. И меня уговори взять.
– Это тебе не сказка бабы Марты, Сенька. Два брата спешат на спасение… сестры… или… Бесполезно. Хупель не согласится.
– Ладно, езжай один. И сам сможешь предпринять что-нибудь вместе с другом этим.
– Какие мы друзья? Чушь! Ну собеседники, наверное. Все-таки он немец и есть немец.
– Да ты что? И палец о палец не ударишь?! Да я из тебя всю душу на хрен вытрясу, понял ты?! – И Арсений подскочил к Илье и схватил его за грудки. – Понял ты?!
Илья попытался высвободиться, но Арсений сжимал пальцы крепко, будто за штурвал ухватился. Илья даже захрипел.
– П-пусти… дурило…
Арсений разжал пальцы, но продолжал нависать над Ильей.
– Ты мне, Геродот, не темни, не хитри. Завтра пойдешь к Хупелю, ясно?
– Конечно, пойду, – зло ответил Илья. – А ты как думал?
– Вот это другая песня.
– И без твоих вывертов знаю. Попробовать надо. Но… не факт. Тем более если подрыв. Там сейчас все настороже, все на взводе. Злые.
– Мы тоже не добрые, – говорил Арсений, снова закуривая. – И расслабляться не будем. Ни в коем разе и случае. И, как договорено, ночью пойдем вызволять это… знамя духа.
Илья со стуком опустил чашку.
– Ну уж с этим придется обождать. Рисковать нельзя.
– Почему это нельзя?
– Потому. Может статься, что и некому будет поехать в Касплю наутро.
– Не мельчи, Илья. Ты же сам говорил, что знамя духа. А ну как увезет этот берлинец?
– Завтра он хотел во Флёново, а еще не в Берлин. – Илья подумал и добавил: – Хотя изъять могут и раньше. Арестовать, так сказать.
– Ну вот видишь. Тем более всё уже на мази. Паренек припрет тачку.
Илья качал головой, мучительно сводя брови у переносицы, поправляя то и дело очки. Он не знал, что предпринять.
– Но послушай, Илья, – снова заговорил Арсений. – Ты же сам говорил, что он стихи там читает, Бунина, так? И музыку любит, всякие древние штуки, ну то есть древнерусские, так?
Илья напряженно смотрел на друга.
– Церкви эти все, колокола, иконы любит, так? – продолжал Арсений, загибая пальцы и выжидательно глядя на Илью.
– Ну? – не вытерпел Илья.
– Так он просто не может поступить по-другому! – выпалил Арсений. – По логике вещей, понимаешь? Хоть немец, а человек… рижский тем более. И Мушкетеров сказал про сердце… Хм, немецкое сердце… «Зеленое сердце»… – Арсений встряхнулся. – Ты поставь его перед фактом, перед выбором, так и намекни: мол, либо исполнить человеческий долг, либо не исполнить и перестать быть человеком, который любит Бунина и колокола. А коли умный, все поймет. И пусть выбирает. Или – или. Или ты, зондерфюрер Хупель, везешь меня и моего друга, тоже касплянца, в село, или…
– А ты думаешь, тебя там ждут? Думаешь, этот Космович тебя послушает? Или меня? – Илья потер кулаками скулы. – Какая чушь! Полная ерунда! Бредятина.
Арсений пристукнул кулаком по столу.
– Без истерик, Геродот! Спокойно. – Голос его звучал задушенно. – Мы должны что-то сделать. Ты! – Он направил на него указательный палец. – Ты утром заявишь Палену Хупелю, заявишь, что ни в какое Флёново не поедешь на экскурсию. Какая, к черту, экскурсия, если в другой стороне, может быть, ведут расстреливать твоих родных, мать, отца. Аню. И мать, и сестер твоего друга. Говори и про меня. Пусть знает. Пусть будет больше тех, кого можно спасти.