– Выполнили?
– Хочу доложить об этом командиру, – ответил Арсений.
– Сейчас я вас спрашиваю, – холодно заметил Салазьев.
И Арсений вынужден был доложить о полете комиссару. Тот слушал, кивая скорее не сообщениям, а каким-то своим мыслям.
– То есть во всем виновато, как обычно, облачко, – с тонкой улыбкой проговорил Салазьев.
Арсений прямо взглянул в светлые глаза комиссара.
– Скорее, радио. Точнее – его отсутствие.
– Но вам же устанавливали радиоприемник, – возразил комиссар.
– И я его снял в конце концов, – ответил Арсений. – Был вынужден. Бесполезная громоздкая штуковина.
– Радио не работало?
– Так точно.
– Но у Самоедова оно есть, – напомнил комиссар. – И у Карпухина.
– А что толку? Они ничего не слышат из-за треска и помех. Частота всегда сбивается. Просто боятся снимать. А на самом деле совершенно бесполезная дребедень, – раздраженно отвечал Арсений. – В бою это не помогает, а только отвлекает.
– Вас слишком многое отвлекает, товарищ Жарковский. Облачность, туман и, – здесь комиссар взмахнул рукой, – так далее. Я настаиваю на установке радиоприемника на ваш самолет. Иначе это будет расценено как намеренное саботирование.
Арсений вспыхнул, недаром же он был из Жарков.
– А этот вопрос надо ставить ребром на заводах, выпускающих такое оборудование. Радио наш Попов изобрел вон еще когда! А кто им пользуется? Немец. На его самолетах все отлично работает.
Салазьев быстро и остро взглянул на Арсения.
– Откуда вы знаете?
В этот момент отворилась дверь, и появился грузный кэп с большой головой.
– Жарковский! – воскликнул он. – Ну-ка, говори сюда. Сбил второго?
– Никак нет, товарищ майор.
– Эх, хмм, – заворчал медведем по своему обыкновению кэп.
Арсений начал докладывать. Кэп качал крупной башкой, почесывал за ухом.
– Дырки большие? – поинтересовался он, когда Арсений закончил.
– Нет.
– На одном крыле?
– Так точно.
– Хм, бххр… ры… А я вот хотел тебя отправить в сопровождение с Пээсом восемьдесят четвертым. Надо его будет встретить над Пено и проводить…
– Куда, товарищ майор?
Майор взглянул на него, прищуривая один глаз, такая у него была привычка.
– А тебе-то что? Отдыхай. Полетят перчики. Через двадцать минут вылет. Свободен, товарищ старший лейтенант.
Арсений козырнул и отправился в сторону своей землянки. Когда он собирался нырнуть в деревянное чрево военного жилища, уже ощутимо пахнущего табачным дымом, из соседней землянки вышел как раз его непосредственный командир, капитан Дементьев, высокий, кадыкастый, с оттопыренными ушами.
– Жарковский?
– Так точно, – ответил тот и доложил о полете, затем спросил о предстоящем сопровождении ПС-84.
– К партизанам, – отвечал Дементьев. – К Бате.
– Да? – оживился Арсений.
Дементьев кивнул.
– Ну да… А, – вспомнил он, наставляя на Арсения палец, – ты ведь смоленский у нас. Не из Демидовского района? Деревня Корево? Не твоя деревня?
– Можно сказать, что да! – с жаром откликнулся Арсений.
Партизаны были везде в этих бескрайних лесах и на верховьях Волги, Западной Двины, в верховьях Днепра. Но партизаны соединения Бати, – они же действуют в его родных местах, в Демидовских лесах. В Кореве у них штаб и госпиталь. А ведь Корево – в полукилометре от… Вержавска. Почти на берегу одного из двух озер, меж которыми древний Вержавск и стоит… то есть когда-то был…
Как можно было забыть об этом городе? И война не только не стерла этой памяти, но, наоборот, ее обострила, сделала ярче, дороже образ древнего города. И Арсений не раз вспоминал все события, связанные с этим городом – и те, стародавние, и вроде бы недавние, детские и прошлогодние… А вот в это уже верилось с трудом. В то, что всего лишь прошлым летом они ехали втроем по дороге в Вержавск. И были беспечны, веселы… Хотя под конец и как будто перессорились. Но это же полная ерунда. Война упраздняла мелкие недоразумения полностью.
Арсений с нежностью думал о девушке, представлял лицо Анны, ее наполненные светом ореховые глаза, задумчивую улыбку, темные волосы. Да ее лицо все как бы исходило особенным светом, каким-то молочным светом девичества. От нее и пахло молоком.
На чьей стороне она была в том споре?
Как будто на стороне Ильи. Но теперь-то? Теперь, когда все предупреждения о вражеском мире, окружающем молодую республику, о губительных замыслах всей этой буржуазной сволочи, теперь-то, когда все предвидения партии и Сталина сбылись, разве можно бросить в нее камень?
В партию.
Партия и готовила страну к этому. Собирала волю в кулак. Именно это сейчас и необходимо – воля, железная воля и беспощадность. Иначе России не будет. Все обиды – прочь. Россия выше личных обид.
Да, все-таки то и дело Арсений продолжал тот ночной спор на берегу Гобзы и в своей землянке здесь, на аэродроме, а иногда и в небе, если оно было пустым.
Гобза, Вержавск, Каспля лежали к югу от этого аэродрома. До Вержавска – полтораста километров. До села Каспли – почти двести.
В Каспле немец. И в Демидове. А Вержавск и окрестности крепко держит Батя со своими ребятами. Слухи о подрывах мостов, поездов, нападениях на фашистские гарнизоны доходят из тех лесов.
Где Аня? В Каспле? На следующий день после возвращения в село она уже свалилась с жаром. Успела выздороветь? Она медсестра и, наверное, была мобилизована. А вдруг осталась, а потом ушла к партизанам, раз там у них есть госпиталь?
А Илья? Что с ним? С его зрением могли и не взять. Но уж он-то точно не будет сидеть сложа руки. И даже если не ушел добровольцем, то позже, узнав о Бате, сидящем, считай, в самом Вержавске, подался к нему. И значит, добрался до заветного города?
Арсению хотелось туда попасть, увидеть сверху эти два озера и меж ними Вержавск… ну то место, где он стоял. Евграф рассказывал, что там высокий вытянутый горб холма. На нем когда-то и стояли церковь, хоромы, дома…
А там бы и до Каспли долететь. Мама Фофочка там, куда ей было идти. И тетя Дарья, дядя Семен, девчонки Зойка, Маринка, Варя. Лариска уже жила в Смоленске.
И Смоленск под немцем. Говорят, город превращен в руины.
Как же так все это случилось? Так быстро и жестоко?.. Арсений гнал от себя эти вопросы.
Но ответ у него все же был. Просто в руках у Гитлера мощь всей Европы, легко и быстро сдавшейся.
51
Через двадцать минут два И-16 с открытыми кабинами взмыли вверх. За штурвалом одного сидел Арсений в больших защитных очках, в кожаном шлеме. Он вылетел на самолете Карпухина, упросил его, но сперва капитана Дементьева, а потом и кэпа. Пришлось сказать о Вержавске.
– Ишь, какие древности вокруг… – проговорил майор, поглаживая темный, гладко выбритый округлый тяжелый подбородок.
– Вы бы, товарищ Жарковский, лучше думали о будущем, а не о прошлом, – нравоучительно сказал Салазьев.
– Да ладно, Денис Лукич, – молвил комиссару майор. – Так ведь, как говорится, и ребеночка с водой можно выплеснуть, хр-хмм-брры…
– Мы выплескиваем только негодное, – сурово заметил комиссар, – как золотоискатели, – пустую породу: всяких отщепенцев, кулачьё, отребье.
Майор удивленно взглянул на комиссара.
– О чем ты, товарищ капитан? – спросил он. – Здесь все рабоче-крестьянского происхождения. Взять хоть старшего лейтенанта Жарковского. Крестьянин, шахтер.
– Ну, написать всякое можно.
– Да что там писанина, – сказал кэп, отмахиваясь. – Я своим глазам верю. – Он кивнул Арсению. – Хорошо, выполняйте.
Арсений уже в воздухе передернул плечами, как бы сбрасывая с себя что-то налипшее. Черт его знает, этого Салазьева. Все чего-то ходит вокруг да около с усмешечками, как будто про каждого знает что-то такое… нехорошее. Когда-нибудь дождется.
Арсений расправил плечи, поудобнее уселся на зачехленном парашюте.
Они с Перцем шли впритык к нижней кромке облаков. Вообще такая облачность на руку, появятся «мессера», ПС-84 можно будет скрыться, пока «ишачки» будут вести с ними свой разговор.
Но истребителям лучше держаться выше. Выигрывает тот, кто господствует на высоте. «Мессера» тем и берут, что могут развить скорость на сотню километров больше «ишачков», – сразу взмывают ввысь и оттуда уже атакуют. «Ишачку» не угнаться. Сила «ишачков» в круговой обороне. Сомкнутый строй не так просто пробить. В журнале, что Арсений брал у Ани, была картинка: в полярной тундре стоят в круговой обороне косматые овцебыки, а вокруг с ощеренной пастью волки. Щелкай не щелкай зубами, а пробить этот строй и дорваться до молодняка в центре круга волки не могут.
Что-то подобное происходит и в небе.
И на Арсения вдруг накатила волна освобождения. Так всегда бывало, когда он отрывался от земли. Это было предвкушением небесной дороги. Здесь как будто включались другие законы. Хотя, на самом деле, те же самые – законы товарищества, искусства боя. Но все же какая-то земная тягость оставалась позади… Да тот же Салазьев, черт бы его побрал.
Эта свобода грозила смертью. Даже и без врагов. Небо лишь кажется бесчувственным. На самом деле, оно, как и самолет, – живое. Оно дышит и ждет тебя как жертву или как героя, от чего это зависит, никто не знает. Арсений видел, как погибали и слабаки, и сильные, опытные, и трусоватые и мелочные, и широкой души пилоты. Небо могло захватить в свои грозовые объятия и зацеловать самолет и летчика своими молниями до смерти. Могло накинуть летчику на голову мешок густого тумана, могло разрушить самолет бушующими восходящими и нисходящими воздушными потоками в лютую непогоду.
Самолеты разбивались на посадке и в ясную, безмятежную, ласковую погоду. Внезапный подскок, удар, и, если в баках еще есть достаточно топлива, самолет превращается в факел.
Стихия неба пожрала и покалечила не одного летчика.
Арсений, мечтая о судьбе летчика на хуторе Белодедово и в шахте, не мог и примерно представить, что такое жизнь летчика. Жизнь и смерть.