Летчик живет в огненной стихии. За миг до огня. Или даже посреди огня.
Но иногда в синеве небес бывает холодно.
Холодно, одиноко и хорошо…
И уж слепни там не досаждают!
Арсений звучно пришлепнул на шее слепня. Продвигались они ходко, лошади уже были приучены к этим лесным тропам. Солнце окончательно развеяло хмарь, и ели звонко зеленели в голубом небе. Где-то в стороне прогудел самолет. Арсений, затаив дыхание, прислушался. Это шел несомненно «ишачок». Может, Перец с Буддой?
Его разыскивают?..
Да уже сколько дней прошло…
Арсений пытливо всматривался в небо сквозь ветви елей и берез.
Гудение моторов смолкло.
От аэродрома сюда лететь – пару десятков минут, а то и меньше. А пешком или на лошади чапать и чапать. Тем более что кругом дремучий лес да болотные топи.
Вот и они выехали к болоту. С виду – веселый сочный луг. Так бы и пустился вскачь, пролетел с ветерком. А на самом деле – трясина под травой-муравой. Так и ухнешь с головой в прорву.
Кугучев обернулся. Исай подъехал к нему. Болото можно было обогнуть слева или же идти через него, по тропе, как понял Арсений, и они совещались, какой путь выбрать. Прямиком через болото ближе, но партизаны вообще не любили открытых пространств. Партизан действительно лесной человек, ну, может, и горный, по рассказам Дона Педро Гвоздивцева.
Решили пойти через болото. И пошли. Снова по едва заметной тропинке. Спешились и вели лошадей в поводу.
На болоте лютовали комары и слепни. Они залепляли головы лошадей, донимали и людей, лезли в глаза. Кугучев с Исаем и Арсений яростно отбивались. Лошадям было хуже. Они лишь мотали головами, обхлестывали крупы хвостами да передергивали кожей. Земля покачивалась.
И неожиданно слуха Арсений коснулись негромкие звуки… Уже догадываясь, что это, он быстро взглянул вверх.
Точно! Высоко в чистом небе плыла рама, разведчик «фокке-вульф» Fw 189, разведчик, недосягаемый, как правило, для наших истребителей из-за высокого полета и горизонтальных лихих маневров.
Кугучев и Исай тоже задирали головы.
– Черт, – выругался Кугучев. – Надо было не переться напрямки-то.
– Да мало ли кто идет, – возразил Арсений. – Охотники, крестьяне…
– Охотники! – подхватил Кугучев. – Они-то знают, что здесь за охотники. Ладно, теперь, что… Двигаем!
И они продолжили свой путь, торопясь.
Рама исчезла. А болотное пространство было обширно. Лошади выдергивали копыта из жирной черной жижи. По зеленому полю пробегал ветерок. Кое-где росли кривые березки.
И уже до леса было рукой подать, когда Арсений услышал новые звуки – и сразу определил:
– «Мессера»!
– Давай, давай! – крикнул Кугучев, хлестнув свою лошадь.
– Пошла, пошла! – подгонял свою Исай.
Арсений оглянулся и увидел над лесом две тени худых – мессершмитты. Варяжка тряхнула гривой.
Может, случайность, идут куда-то мимо?
Но они уже сориентировались, узрели цель. На троих-то человек с лошадьми?! Или решили, что тут пойдет целый отряд? Или это вообще какие-то случайные охотники и с рамой никак не связаны… да что теперь гадать.
Худые шли низко. Арсений чувствовал только бессилие. А рука будто искала рычаг управления.
И они налетели один за другим, пропахивая трясину очередями. Лицо Арсения забрызгали ошметки трясины. Кугучев как упал лицом в трясину, так и не двинулся больше. На его спине из разорванный гимнастерки пузырилась кровь и грязь. Лошадь рванулась в сторону и тут же увязла по брюхо. Исай хлестал свою лошадь, но она не могла идти быстрее, ее круп был разворочен, клочьями свисало розовое мясо. А «мессера» поворачивали и шли назад. Арсению казалось, что его голова в шлемофоне из слепней и крови. Но боли он не чувствовал, а только вкус крови во рту. Застрявшая в болоте лошадь надсадно ржала, выкатив глаза. Над поверхностью уже видна была только ее спина и шея, голова.
– Да брось ты лошадь! – крикнул сквозь гудящий шлемофон слепней Арсений.
Исай дико оглянулся, выпустил повод и кинулся к лесу по тропе. «Мессера», как гигантские швейные машинки, снова прошили болото, голову Кугучева, тонущую лошадь и как будто все вокруг, все живое и мертвое. Арсений не закрывал глаз, а смотрел на поджарые животы худых, на их крылья, пулеметы. Он ждал смерти. И на земле она мгновенна. Только что они шли мирным июньским голубым утром в глубине Оковского летописного леса, шли, как издревле тут ходили его обитатели, и Арсению даже представилось, что они вообще герои какого-то далекого века, может, и двенадцатого, – тех времен, когда цел и силен был Вержавск… И мгновенный скачок из двенадцатого века сюда, в двадцатый, кровь, запах трясины, стук пулеметов, яростный лёт немца с хоботом и рогами.
Исай достиг берега и упал, встал и еще рванулся вперед, под кров леса. Его лошадь завалилась на бок и уже была мертва. Тонущая лошадь еще глядела широко на Арсения или на кого-то еще – только ее голова и дергалась над трясиной. А Варяжка была цела. И Арсений, кажется, был цел. Он ударил ее ладонью, подгоняя, отпустил повод, и Варяжка тяжело побежала вперед и уже крепко ударила копытами о лесную землю, скрылась меж стволов сосен и протяжно заржала. Это ржание эхом отозвалось от лесных стен, окружавших болото. «Мессера» делали третий заход, и Арсений, поняв, что теперь уже его смерть неизбежна, рухнул навзничь и затих. Все-таки он хотел видеть свою смерть.
А надеялся на жизнь.
И он видел поджарые брюха «мессеров», они промелькнули над ним, бросив на его лицо тени. Он не закрыл глаз – смотрел. И они прошли дальше. А потом снова развернулись и взяли к лесу. Очереди пришлись на лес. Слышно было, как трещит древесина, шпокают пули, ломаются ветки. «Мессера» рвали плоть Оковского леса, пытаясь добраться до третьего спасшегося. А возможно, и до остального отряда, как они могли думать.
Сделали последний заход и наконец улетели.
Внезапно стало очень тихо.
Арсений почувствовал, что спина намокла, и снизу – сквозь теплую толщу жижи – тянет холодком, каким-то далеким холодком.
«Да жив ли я», – как-то вяло подумал он.
На него напала апатия. Не хотелось и пальцем шевельнуть. Так и лежать на этом древнем болоте, смотреть в новое небо… оно почему-то всегда кажется ему новым, хотя стоит уже тысячи и миллионы лет. И полет в небо всегда кажется первым, сколько бы ты уже не налетал часов.
Но этот отдаленный холодок все же побуждал к действию. И Арсений поднял руку и посмотрел на нее, заляпанную жижей. Рука чернела на фоне неба как сгоревшая.
И тут на него накатила жгучая волна ужаса. Да жив ли он? Не сгорел ли?!
И Арсений сел, огляделся. Позади никого уже не было, ни лошади, ни разведчика… как его… Арсений не мог никак вспомнить его фамилию. Лошадь Исая лежала чуть впереди. Не утопла она, видимо, потому, что упала прямо на тропе. Над нею вилась туча мух, слепней, комаров. Арсений смотрел на ее розово развороченный круп.
Наконец он встал, выпрямился на дрожащих ногах. Но и все равно не увидел ни лошади разведчика, ни его самого. Трясина под ним покачивалась. А ноги дрожали, тряслись все поджилки. И горло схватывали спазмы. Страх, великий страх охватил тебя, бесстрашный летчик Жарковский. Страх сильнее всяких помыслов и желаний. В страхе собрана вся твоя любовь к жизни, старший лейтенант. И ты бы сейчас не смог идти в атаку, не смог бы подняться в небо, чтобы поразить врага.
Арсения всего колотило, лицо кривилось, зубы лязгали, руки ходуном ходили. Он вытирал грязное лицо и внимательно рассматривал заляпанную руку. Но крови на ней так и не было. Он скользил взглядом по своим испачканные ногам, сапогам, животу, груди. Кровь ниоткуда не текла. Он был жив, цел.
И когда прямо в ухо ему грубо прожужжал слепень, он опомнился окончательно, встряхнул головой, ощутив ее простоволосой, увидел свой шлемофон, поднял его и пошел по тропе к лесу, быстрее и быстрее, мимо трупа лошади с развороченным крупом и тучей мух, дальше, вперед, последние метры он пробежал, проваливаясь по щиколотку, потом по колено, но достиг твердого берега, схватился за березку, рванул ее на себя и выбрался на землю.
В лесу пели птицы.
На земле виднелись следы крови. Он пошел по ним. Обнаружил автомат, помешкав, поднял его и пошел дальше среди сосен, елок и кустов можжевельника. На зеленых ветвях тоже алела кровь. Липкая, она густо повисала на иголках, капала. Он это ясно видел. И шел дальше. Кровью была измазана и береза. Он поднял глаза и сразу увидел гриву и уши Варяжки. А потом услышал стон. На стон и пошел.
На еловых корнях, бугрившихся, как коричневые чешуйчатые змеи, лежал ничком на боку Исай. Под корнями темнела лужица крови.
Арсений облизнул губы и позвал:
– Товарищ… эй, Исай…
Тот снова застонал.
– Подожди, дружок, – сказал хрипло Арсений, – я сейчас.
Нужно было поймать Варяжку. Позади седла был привязан его мешок с харчем, Нинушка положила туда самодельных бинтов из чистых тряпок, на всякий случай.
Лошадь сверкала глазами, пятилась среди стволов.
– Варяжка… Варяжка, – звал осторожно Арсений.
Но лошадь отбегала в сторону. Он шел за нею, потом побежал, и она сорвалась и бросилась прочь, треща кустами, сучьями, топоча глухо копытами.
– Варя-а-жка! – крикнул, уже не таясь, Арсений.
Но лошадь ударила еще пуще и скрылась в лесу. Арсений хотел ее преследовать, но оглянулся, пытаясь, сообразить, где он оставил Исая, и не нашел того места.
Постояв так в нерешительности, он все же повернул и пошел назад. Вышел к болоту и побрел вдоль него. Вскоре увидел разорванные пулями стволы берез и сосен. Раны сосен уже заплывали смолой. Насколько же дерево совершеннее человека, глупо подумал он, и пошел к этим деревьям.
Подходя к Исаю, позвал. Тот не отзывался и не шевелился.
Арсений опустился рядом с ним, упершись коленями в корни, взялся за его плечо и снова позвал:
– Исай… товарищ…
Нащупал запястье, пульса не было. Исай погиб.
Арсений туго соображал, что же ему дальше делать. Вернуться по тропе через болото? А дальше? Найдет ли он те лесные тропки, что выведут к другому болоту и острову с базой? Но… Он