– Никто, мистер Миллиган. Они уже никто, идемте, не стоит терять и без того ограниченное время. – Я взглянула на Александра. Из его рта вылетали облачка пара. Температура заметно снизилась, а у несчастного мужчины, похоже, были проблемы с носовым дыханием.
Трамвайные пути нам не повстречались до сих пор. Устройство другого мира, похоже, состояло из сплошных парадоксов и следовало правилам, известным лишь бог знает кому. На этом моменте я осознала, как можно быстро добраться до нашего пункта назначения. Я подошла к все еще пребывающему в шоковом состоянии мистеру Миллигану, взяла его за потную липкую ладошку и закрыла глаза. Постаралась вызвать как можно более яркий образ трамвая, невозможно старого снаружи и такого уютного внутри.
– Ну здравствуй, Алиса, – теплый хриплый голос Эйча заставил меня открыть глаза и улыбнуться.
– Давно не виделись, приятель, – ухмыляясь, я оглядела ничуть не поменявшегося Харона. Громкий глухой звук поведал нам о том, что мертвые все-таки могут падать в обморок.
Кряхтя, я тащила Александра, подхватив его под мышки, а Эйч нес его за ноги. Совместными титаническими усилиями мы внесли тяжеленного Миллигана внутрь импровизированной хижины проводника. Тело мертвого и в то же время немертвого господина мы разместили на кровати Эйча. Эдакий труп Шредингера. Оставив беднягу отдыхать, Харон отправился ставить чайник, а я плюхнулась на стул возле стола.
– Ты будешь чай или кофе? – гостеприимно спросил меня Харон.
– А вафли есть? – неожиданно для себя ответила я вопросом на вопрос.
Эйч удивленно поднял брови и возвестил:
– Есть.
– Тогда чай, – приняла я решение.
Проводник рассмеялся хриплым, таким же, как и его потрясающий голос, смехом и поинтересовался:
– С кофе вафли не едят? – Он хитро сощурил глаза, в которых плясали черти. Я, как это ни странно, соскучилась по лукавому взгляду его карих глаз.
– Едят, но я не хочу, – просто произнесла я.
– Хорошо, чай так чай, – кивнул Эйч и поставил вазочку с вафлями на стол.
– А вафли настоящие? Или это все иллюзия? – задала я очередной вопрос хозяину хижины, откусывая немаленький кусок от предложенного угощения, украсив при этом свою заимствованную одежду вафельными крошками.
Эйч вновь затрясся от смеха. Пока закипал чайник, мой старый знакомый привычно потянулся во внутренний карман за пачкой сигарет. Ничего не изменилось. Банка с окурками, правда, заметно опустевшая, по-прежнему находилась на своем законном месте. Выпустив на свободу струйку сизого дыма, Харон выключил чайник и принялся заваривать чай. С бергамотом, мой любимый. Запах заварки мне сразу напомнил о бабушке. Стало грустно, я принялась разглядывать убранство трамвая, чтобы отвлечься. Мой взгляд наткнулся на белый конверт, торчащий из книги. Скорее всего, хозяину чтива он приходился чем-то вроде закладки.
– Письма приходят, да, Эйч? – Я указала вафлей в сторону конверта.
Харон отвлекся от разливания ароматной жидкости в белые фарфоровые чашки и обернулся через плечо.
– Пришло. Одно. – Он развернулся, держа в руках чашки с чаем. С тихим звяканьем он поставил посуду на блюдца, заранее приготовленные на столе.
– И от кого оно? – не смогла я сдержать любопытства. Не перегибаю ли я? С некоторым страхом я взглянула на проводника.
Эйч потер волевой подбородок. Затем по-птичьи склонил голову набок и произнес:
– Можешь даже прочесть его. Даже не так, прочти его, Алиса. – Он взял в руки книжку, «Божественную комедию» Данте Алигьери, и вытащил белый прямоугольник. Положив его на стол рядом со мной, занял свободный стул напротив меня. В его огромной ладони чашечка выглядела кукольной. Сигарета мерцала в полумраке. Это шутка? Проверка? Я должна действительно вскрыть конверт и прочитать то, что внутри, или вовсе отодвинуть письмо от себя?
С сомнением я посмотрела на Харона. Поняв мои колебания, он выдохнул последнее облако дыма и отправил окурок в банку.
– Я правда хочу, чтобы ты это прочла. Никакого подвоха, – Эйч подтолкнул письмо ближе ко мне.
Сгорая от любопытства, я позволила себе отдаться порыву и быстро разорвала бумажный конверт. Мне на колени выпал листок, весь испещренный неровным, таким знакомым почерком. Я жадно принялась разбирать слова, что было не так-то и легко, но лучше бы мне этого вовсе не видеть:
«Мой дорогой друг, я задыхаюсь, лежа на холодном полу, выводя эти строки, которые даются мне с таким трудом. Руки дрожат, буквы выходят неровными, съезжают с предначертанных им линий. Все это похоже на движение по спирали вниз, к необратимому, освобождающему концу, дарующему мне столь долгожданную свободу, в ту самую бездну, где я буду от тебя далеко и ты не сможешь мне больше сделать больно.
За окном раздаются такие тревожные звуки сирен проезжающих машин скорой помощи. В этот день – день моего двадцативосьмилетия – плохо не только мне одной. Хотя не думаю, что причины у людей, по которым они набрали 999, столь же ничтожны, как и мои. Вскоре одна из этих машин остановится у входа в дом, парамедики, принявшие мой заблаговременный вызов, поднимутся ко мне в квартиру и обнаружат за незапертой дверью мое жалкое тело, которое не смогло больше нести в себе черную от злобной копоти душу, наполненную до краев желчью, тоской и такой нескончаемой ненавистью к собственному не угодному никому существованию, что они захотят оставить меня на том же месте, где я и буду лежать, распахнув свои глупые глаза, отражающие, словно маленькие блеклые зеркала, их зеленую униформу. Да простит меня господь, Вселенная, бабушка и ты, мой дорогой друг».
Все волоски на теле поднялись. Я отбросила от себя чью-то, чью угодно, только не мою, предсмертную записку, словно паука, которому не повезло проползти по мне. У меня было ощущение, словно меня сбил поезд.
Я подняла наполненный слезами взгляд на Эйча.
– Что все это значит?! Это очередная шутка, ты смеешься надо мной?
Почерк в письме принадлежал мне. Или кому-то, кто смог его воссоздать. Слезы капнули и оставили кляксу на разорванном конверте, оставленном на столе. Кляксу? Разве он был не абсолютно белым? Я вытерла слезы и взяла в руки то, что осталось от конверта. Выписанные с таким старанием витиеватые буквы сложились в слова:
Моему дорогому другу. Моему любимому Джо.
Твоя Элис.
Глава 2Разоблачение
Я умудрилась оставить целым кусок бумаги, на котором была подпись. Все тело пробирала дрожь. Я обняла себя за плечи, а Харон упрямо хранил молчание. Сидел он абсолютно неподвижно, даже не потянулся за новой сигаретой. Нашу неловкую тишину нарушил подавший голос Александр, по всей видимости, пришедший в себя, и смена обстановки его ни капли не успокоила.
– Я что, умер?! – вновь визгливо вопросил Миллиган. Второй раз умереть весьма сложно. Несмотря на всю трагичность ситуации, я рассмеялась, вытирая при этом слезы, предательски полившиеся из глаз. Эйч тоже подхватил мой смех, правда, у него он получился более сдержанным. Но у него и истерики не наблюдалось.
– Вы все сумасшедшие. – Александр сделал попытку подняться с кровати Эйча и подойти к нам, указывая при этом на каждого из нас пальцем. – Вы просто психи. Нельзя устраивать такие… Представления. Дешевый спектакль! Вы двое, думаете, я не догадался? У меня были сомнения, но я сам недавно потерял жену, как вы вообще посмели такое проделать. Бессовестные прохвосты! – продолжал сыпать обвинениями господин Миллиган. – Я… я так устал. – Александр внезапно прекратил поток возмущений и сел обратно на кровать, спрятав лицо в ладонях. Его плечи затряслись. Я встала со стула и пошатнулась. Снова не заметила движения трамвая. Харон тем временем вытащил из пачки сигарету и с чувством затянулся. Подлец. Все мне расхлебывать. Осторожно, держась за стену трамвая, я подошла к плачущему Александру и опустилась перед ним на колени. Медленно отняла его руки от лица. На меня смотрели ярко-синие, как океан, глаза, наполненные такой невероятной скорбью, что у меня защемило сердце.
– Она была моим всем… Моим миром, домом… У нас не было детей, некому будет меня похоронить, – он печально прикрыл веки.
Я не успела сказать ему ничего утешающего, поскольку раздалась главная песня из популярного американского мюзикла «Звуки музыки». Океаны глаз, принадлежащие мужчине напротив меня, удивленно уставились на внезапно оживший телефон. Он быстро схватил его и прошептал надломленным голосом:
– Дорогая, это ты? – Каким он был бледным. Белее снега. Очевидно, ответ привел его в шок, но в приятный, так как невидимой собеседнице он ответил совершенно другим тоном:
– Дорогая, я скоро! Еду к тебе, где бы ты ни была, я найду тебя! – Лицо Александра помолодело лет эдак на десять. Свет, подкравшийся незаметно, ослепил меня, я не успела ни с кем попрощаться и задать накопившиеся у меня вопросы проводнику.
В кафетерии людей прибавилось. Как и в первый раз, передо мной предстали голубые льдинки глаз Майка. Я не испугалась. Какая молодец. Только вымученно улыбнулась ему:
– Я что, отключилась?
Парамедик смотрел на меня несколько отстраненно, не замечала раньше за ним такого взгляда.
– Ты в порядке? Голова не кружится? – Он холодными пальцами обхватил мое лицо, посветил миниатюрным фонариком мне в глаза, проверив реакцию зрачков. От засветки я заморгала.
– Мистер Миллиган? Он жив? Спасли? – хрипло спросила я в свою очередь Майка, проигнорировав его формальные вопросы о моем самочувствии.
Парамедик нахмурил брови, потом его отстраненность заменило выражение сочувствия.
– Нет, Элис, увы. Ты все делала правильно, но спасти его не удалось. Врачи появились почти сразу, как ты потеряла сознание. Мне так жаль, это не твоя вина. – Чуть помедлив, он несколько удивленно добавил: – Откуда ты знаешь его имя? Вы были знакомы?
Мой ответ был украден. На этот раз тем, кого я ожидала увидеть меньше всего на свете:
– Элис! Мне позвонила Ева, что случилось? – Громогласный голос Джо перекрыл все звуки в кафетерии.