Меня действительно отравили. Отравили обманом, предательством, отсутствием всяческой поддержки. Я поспособствовала своей смерти. Помогала поступать яду дозированными, но, несомненно, ежедневными порциями. Небольшими, но вполне достаточными, чтобы сломить мою волю, желание продолжать жить, радоваться новому дню. Они убили даже не меня саму как личность, не любовь Джо ко мне или мою любовь к нему. Они… Скорее, я сама уничтожила те самые крохи любви к себе, и осталась лишь пустота, а пустое тело жить не может. Существовать – разумеется, сколько таких, но жить… Жить нужно научиться, это главный навык, который человек приобретает в течение долгих лет.
Покинув территорию больницы, я шла по знакомой тропинке кладбища Тоттенем. Лучи яркого солнца пробивались сквозь листву, был на редкость погожий для сентября день. Пора заканчивать с этой привычкой прогуливаться по кладбищам. Жмурясь на свету, как огромный рыжий кот, я задумалась о том, насколько удивительна бывает наша жизнь, ее повороты, виражи, ловушки, бесконечные проверки человечности и совести.
Думаю, пора вызвать такси и отправиться на свое заслуженное свидание. Вероятно, оно будет наконец-то первым полноценным свиданием за наше уже достаточно продолжительное знакомство. Я умостилась на заднем сиденье приехавшего кеба и приготовилась выполнить задание психотерапевта, намереваясь покончить с ним сегодня. Мне нужно за уже угасающий день с самого начала восстановить цепочку всех событий, которые привели меня к этой точке. Может, записать все в хронологическом порядке мне не удастся, но самые значимые события упомянуть, несомненно, стоит. Я достала заранее ожидавшую своего часа белую тетрадь и закрыла глаза, погружаясь в запутанные чертоги моей памяти.
Глава 2Скелеты без шкафа
Я грохнула сумки на огромный дубовый стол и смахнула пот с мокрого лица. Даже волосы от влаги потемнели. Леди, сидевшая за этим самым деревянным мамонтом, недовольно поджала губы и взглянула на меня невыносимо светло-серыми, словно бумага не слишком высокого качества, глазами. Сколько же было в них презрения и отвращения. Русская иммигрантка в ее доме, нажитом таким непосильным трудом – ведь брак с нелюбимым мужчиной наверняка требовал усилий, но эта женщина освободилась от оков супружеской жизни еще год назад. Похороны Чарльза – право, ни дать ни взять, королевская семья – прошли весьма скромно, Джозеф вдоволь позволил себе оплакать почившего отца на костлявом плече своей надменной матери. И стал еще более невыносимым. Два года мы жили счастливо, на третий терпимо, на четвертый как кошка с собакой, и вот на пятый мы начали холодную войну. Оба, несомненно, проигрывали.
Элизабет отодвинула от себя чашку из деликатного фарфора, и на столе образовались некрасивые пятна от пролитого чая. Отношение ко мне в этом каменном особняке было чуть теплее, чем к прислуге, наполнявшей этот исполинский дом, словно рыбки – японский пруд. Садовника и вовсе разбил инсульт прямо на рабочем месте. Высокого афроамериканца вынесли из родового гнезда семейства Андерсон вперед ногами, а с носилок сыпалась прилипшая к ботинкам Гарольда гнилая листва. Снега той зимой не наблюдалось, в целом весь сезон был похож на затянувшуюся промозглую позднюю осень.
Я до сих пор уверена в том, что если бы миссис Андерсон меньше тренировала на несчастном садовнике свои голосовые связки, то он бы еще радовал меня своим ежедневным искренним «доброе утро, красавица» и ласковым взглядом больших карих глаз. Я сморгнула выступившие слезы и посмотрела на ту, по чьей вине они появились. Существо, гордо именовавшее себя женщиной, по-прежнему молча буравило меня тяжелым взглядом. Вздохнув, я провела руками по липким волосам.
– Элизабет, Джо не появлялся? Я купила, как вы и просили, кофе в зернах без кофеина, чай черный без ароматизаторов, печенье без глютена и сахар без сахара, – на последнюю реплику мать моего мужа даже приоткрыла рот, и я, пресекая ее попытку сказать нечто язвительное, быстро заверила почтенную даму:
– Я хотела сказать, растительный сахарозаменитель, – и указала пальцем на торчащую из пакета зеленую коробку. Ниточка, которая в последнее время заменила Элизабет губы, превратилась в обычный тонкий рот. Признак невиданного одобрения.
– Спасибо, – отчеканила тоном Снежной королевы владелица особняка и, преисполненная чувством собственного достоинства, поднялась с обитого дорогой тканью стула, стоившего не меньше половины бабушкиной квартиры в Петербурге. Обдав меня шлейфом дорогих духов, моя свекровь гордо прошествовала к выходу из столовой. Я оперлась руками о стол. Ну что за семейка такая? Почему нельзя быть нормальными людьми? Задаваясь этими риторическими вопросами, я принялась разбирать оставленные на столе покупки, отгоняя пришедшую на помощь экономку.
Уже сидя в своей спальне на втором этаже, натирая руки кремом, пахнущим белыми цветами и обещавшим моей коже гладкость шелка, я услышала призывную мелодию сотового. Как всегда, вовремя. Горько вздохнув и попрощавшись с расслабляющим вечерним ритуалом, я, вытирая руки бумажной салфеткой, потянулась к мобильному. Имя, которое высветилось на дисплее, весьма меня озадачило. Мария Романовская. Ошиблась номером? Забытые давно контакты преследовали каждый мой новый смартфон, кочуя из памяти старого. Нажав на зеленую светящуюся галочку на экране сотового, я неуверенно поздоровалась с бывшей подругой детства:
– Привет, – на большее меня не хватило. На том конце провода раздалось неясное шуршание, затем последовало глухое приветствие:
– Вечер добрый, Алис. Ты не занята? Есть минутка?
Какая учтивость.
– Нет, рада слышать тебя! Столько лет прошло, ты как сама? – Удивляясь самой себе, я поняла, что внезапный звонок из прошлого меня обрадовал. Машка хрипло рассмеялась:
– Да, я тоже. В Москве сейчас живу, приехала в Питер, думала, с тобой встречусь, вспомним школьные годы. Зашла к твоей бабушке, а она меня огорошила новостью, что ты умотала в Лондон. Круто, поздравляю, – с некоторой грустью проговорила подруга. «Да не с чем поздравлять, Машка, не с чем», – вяло подумала я.
– Спасибо, дорогая, но поверь, ты ничего не потеряла, выбрав Москву, – постаралась убедить я Марию. – Как твоя мама? – с некоторой осторожностью поинтересовалась я, помня о не слишком близких отношениях Маши и Ольги Алексеевны. В трубке раздраженно засопели. Вскоре подруга решила выдать достаточно нейтральный ответ:
– Нормально… Насколько у нас в принципе может быть нормально. Кстати, раз уж зашла речь, моя передавала привет твоей, они что-то давно не общались.
Простите, что? Я недоуменно хлопала глазами. А склероз может развиться к тридцати годам?
– Машуль, ты запамятовала, наверно? Я матушку лет с пяти перестала наблюдать в своей жизни.
Короткий смешок раздался где-то в Москве.
– Нет, пока на память я не жалуюсь. Ты разве не с мамой воссоединилась в столице Англии? Я, честно говоря, у Алевтины Анатольевны не успела поинтересоваться, почему ты уехала… Или ты замуж вышла?
– Бинго! – саркастично воскликнула я. – И моя мать здесь абсолютно ни при чем, как тебе такая мысль пришла в голову?
– Так они с Лизаветой Андреевной лучшие подружки, правда, в основном по телефону, кажется. Мама один раз только в гости к твоей приехала, не особо осталась в восторге от Соединенного Королевства. Потому наши мамы решили остаться друзьями по переписке.
Интересные новости получаются.
– А где именно она сейчас живет? Чем занимается? У нее есть семья? – обрушила я град вопросов на бедную одноклассницу. Казалось, собеседница находится в раздумьях. Выдержав длительную паузу, Маша соблаговолила выдать краткий ответ:
– Под Лондоном в своем особняке цветы выращивает, – небрежно бросила подруга.
Одуревший фиброзно-мышечный орган грозился оставить меня без оного.
– Хорошо, а я могу узнать ее фамилию, если ты в курсе? – задала я столь волнующий меня вопрос, чувствуя, что сознание вот-вот канет в спасительную тьму.
– Андерсон, – просто выстрелила мне этим сообщением в голову красноволосая одноклассница. Бум. Трубка выпала из недееспособных рук, и мое тело не преминуло последовать за сотовым.
Сколько прошло времени с тех пор, как я приняла горизонтальное положение на паркете, представить сложно. Джозеф стоял рядом на коленях, озадаченно разглядывая меня через стекла дизайнерских очков, и я отлично помнила, что данный аксессуар был без диоптрий. Позер. Привычным движением длинных пальцев муж зачесал упавшие ему на лицо каштановые волосы назад. Почему он стал не актером, а врачом? Все задатки есть. Театральность в каждом, даже довольно обыденном жесте.
– Ты в порядке? Почему на полу? – Более умного вопроса в светлой голове благоверного не нашлось. Я ответила ему злым взглядом и мрачно процитировала известного героя популярного в Советском Союзе мультфильма:
– Меня уронили! – и предприняла не самую удачную попытку покинуть прохладный пол. Оглядев муженька с недовольством, словно он и был причиной моего спонтанного падения, я плюнула на наше с ним военное положение и, опираясь о его не самые надежные в этом мире плечи, поднялась на ноги. Уже смотря на Джо с высоты собственного роста, я сощурила глаза и окончательно смирилась с собственным решением сломать свою жизнь:
– Как моя мама? Ей понравился мой кофе? А печенье она попробовала? Так старалась угодить моей дорогой матери, столько лет она была пропавшей без вести, – я задержала дыхание. Джозефу, несомненно, паркет был по душе. Похоже, расставаться с ним он не собирался в ближайшее время. Сев по-турецки, Джо невесело протянул:
– Твоя мама, – вежливая холодная улыбка мужа дрогнула, красивое лицо исказила гримаса гнева и негодования. – Ты! Скажи, ты была в курсе, когда мы встречались? А когда сыграли свадьбу? Все ведь нарочно, не знала, как еще к ней подобраться! – Он подался вперед, скользнув вперед загорелыми руками по полу с совершенно звериным выражением лица. – Ты… Я поверил тебе… Влюбился, женился, черт побери! Мне было плевать на твое происхождение! Я даже дал тебе возможность не работать! А что взамен?! – Он смотрел на меня снизу вверх. Его зрачки расширились, огоньки света от включенного в углу спальни торшера сверкали в его глазах недобрым блеском, казалось, каждый мускул его тела был напряжен, словно у гепарда, что готовился к броску на антилопу. Не хотелось быть антилопой.