– А взамен, моя дорогая, ты лишила меня и матери, и жены, и нормальной жизни. Сделала меня каким-то извращенцем. – После этих слов напряжение, пронизывающее каждую клеточку его естества, исчезло: плечи безвольно опустились, лицо расслабилось, во взгляде отражалась только боль. Ненависть и ярость утихли где-то на глубине голубых льдинок глаз. Пропустив мимо ушей фразу о счастливой жизни домохозяйки, о коей я не просила, я спокойно обошла Джо и села позади мужа. Обняла его, прислонилась к широкой спине, потерлась о нее щекой, стараясь вложить в этот жест всю свою любовь и нежность, что еще теплились в сердце. Мой голос прозвучал надломанно, треснуто и, казалось, принадлежал другой женщине:
– Я узнала об этом только сейчас, увы, помню, что твоя родная мать погибла, когда тебе было всего шесть. Мне так жаль… Но брак со мной не делает тебя… Неправильным. Думаю, стоит рассказать обо всем Элизабет.
Муж, до этого абсолютно спокойно меня слушавший, вдруг резко отбросил мои руки и подскочил на ноги.
– Ни в коем случае! Слышишь? Не смей ей об этом говорить!
Возможно, во время падения я сильно приложилась головой и потеряла суть нашего разговора, а потому мне пришлось уточнить:
– Собственно, а когда ты сам об этом узнал? И как? А? – Теперь мы поменялись местами: я была на полу и нападала, Джозеф стоял и защищался. Отступив от меня на шаг по направлению к двери, он рассмеялся:
– А когда подруга из России мою, прости, твою маму навещала. Такая интересная женщина, с английским у нее беда, но слова «Алисочка» и ее жест в сторону моего скринсейва на телефоне сказали многое. Так что пришлось убедить эту… Как ее, Олгу? – он неправильно произнес имя матери моей некогда близкой подруги. – В том, что общение с ней и ее визиты довольно сильно травмируют Элизабет. Может, мама и догадалась, конечно, но виду не подала. Навести справки для подтверждения моей гипотезы не составило сейчас труда.
Да уж, это точно. Холоднее моей свекрови и одновременно моей же матери только айсберг в Арктике. Я не дала Джозефу продолжить, остановив выставленной вперед ладонью.
– Зачем? Для чего тебе было отваживать Ольгу Алексеевну? Рассказал бы мне, могли после обсудить и с мамой. Может, оно только и на пользу бы пошло? – Я совершенно не понимала мотивов странного поведения мужа. Для чего так изводить себя и усложнять жизнь? Но ответ мне не понадобился, он озарил ужасной догадкой мою и без того больную голову: наследство. Чарльз умер, его жена стала наследницей всего состояния, а Джозефу приписывалась лишь малая часть. Особняк с землей уходил во владение моей матери.
– Неужели тебе было мало денег? Ты так сильно испугался, что мамочка на радостях оставит все мне? – Я захохотала. – Она? Серьезно? В этом ты ошибаешься.
Джо с жалостью взглянул на меня и тихо произнес:
– Ты недооцениваешь силу материнской любви, – и я, словно подхваченная неведомой силой, практически взлетела с паркета и устремилась к выходу из комнаты.
– Ты куда? – спросил он мою удаляющуюся спину. Я уже не внимала его словам и кричала, перегибаясь с перил огромной лестницы. Мой голос эхом разнесся по полупустому дому:
– Маменька!
Глава 3Разбитое зеркало
После продолжительного и совершенно непродуктивного разговора с прародительницей, во время которого она скурила добрую половину пачки тоненьких ментоловых сигарет, я окончательно сорвала свой голос и в итоге хрипела, как собака, а Джо сидел в кресле, храня удручающее молчание. Мне пришлось принять решение, что казалось в тот момент единственно правильным. Да что там правильным, единственно возможным – уходить. Срочно, прямо сейчас, иначе я не знаю, что со мной будет. Мне невероятно быстро удалось снять апартаменты прямо в центре Лондона, хорошо, у меня был отдельный счет, открытый еще до начала нашей с Джозефом счастливой семейной жизни. Дрожащими руками я собирала в большую черную дорожную сумку свои пожитки. Все самое ценное было бесцеремонно брошено в ее недра. Остальное я заберу потом или попрошу Еву… Черт, можно же было уехать к ней. Нет, ни к чему сейчас жалеть деньги. Мне нужно некоторое время побыть одной и привести свои мысли в порядок. Я вылетела из фамильного гнезда и впрыгнула в кабину подъехавшего кеба.
– Сити, пожалуйста, улица Флит-стрит, – хотя я не была уверена на сто процентов, что Флит-стрит относится к району Сити. После того как водитель узнал адрес, я осознала, что в суете даже не указала точку прибытия в приложении. Растяпа. Вечер поздний, начался дождь. Капли красиво ложились на стекло, а слезы стекали по моим щекам прямо в ворот наспех надетого свитера. Я прикрыла глаза, стараясь успокоиться: скоро я буду одна. По приезде нужно будет позвонить бабушке. С этими мыслями мне удалось задремать под размеренную дробь капель, бивших в окно машины.
Незнакомые стены встретили меня серой пустотой, хозяева апартаментов спрятали связку ключей в небольшом ящике с кодовым замком, прикрепленном у входной двери. Чему я была несказанно рада, общение с незнакомцами не входило в мои планы на остаток этого не самого лучшего вечера в моей жизни. Откровенно говоря, он являлся худшим в моей жизни. И это если учитывать тот незабываемый урок математики в третьем классе, когда я описалась при всех. Надо отдать должное Алевтине Анатольевне – с неимоверно спокойным видом она пришла за мной в класс и, пресекая любые смешки со стороны одноклассников, вывела за руку прочь из этого детского ада. Но что мешало на следующий день самым злым существам на свете – сборищу девятилеток из разных слоев общества Петербурга придумывать к моему имени различные прозвища в связи с недавними событиями? Правильно, ничего. А оказалось, продолжений к «Алиске», да еще так коротко и ясно характеризовавших минувший инцидент, оказалось великое множество.
Я не могла не позвонить бабушке. В душе я прекрасно понимала, что такого бесконечно любящего меня человека не стоит тревожить новостями о происходящем в семье Андерсон. Но и какой-то частью своего сердца я чувствовала обиду. Столько времени разгадка к местоположению моей матери была так близко, приложи хоть толику усилий моя пробивная бабуля, давно бы ее нашла. Но, возможно, ее печаль и боль были сильнее моих, и Алевтине Анатольевне казалось гораздо проще находиться в счастливом неведении. Жаль, отца нет. Что же, Алиса Игоревна, не раскисайте. Я попыталась дозвониться до бабули. В ответ раздавались противные гудки. Может быть, спит уже? Время в Питере – начало одиннадцатого. Обычно моя бойкая старушка еще развлекает себя лишенными всякой смысловой нагрузки детективными сериалами, как раз активно транслирующимися по телевизору в это позднее время. Я предприняла еще одну тщетную попытку. Ответ на телефонной линии не изменился. Устало вздохнув, я отложила бесполезный аппарат в сторону. Вещи я оставила в коридоре, не нашла в себе сил их разобрать.
Кухня порадовала светлой краской цвета яичной скорлупы, симпатичным гарнитуром и новенькой блестящей кофемашиной. Я улыбнулась мысли об утреннем кофе. Открыв, как я предполагала, пустой холодильник, осталась приятно удивлена. Бутылка белого полусухого заботливо дожидалась нового хозяина апартаментов. То, что доктор прописал. Потянувшись вверх, я выудила из шкафчика обычный прозрачный бокал под белое вино. Щедро плеснула себе из заранее открытой не без труда бутылки немного маслянистой жидкости. Прямо с бокалом в руке прошествовала в спальню. Пройдя в белую, обставленную, как в гостиничном номере, комнату, я слишком сильно хлопнула дверью. Спрашивается, зачем, если я одна? Дело привычки. На это безрассудное действие за стеной раздался громкий звон, звук разбитого стекла. Медленно открывшаяся с жалобным скрипом дверь представила моиь глазам нерадостную картину. Зеркало, что висело на стене в тяжелой деревянной раме, рассыпалось блестящими в приглушенном свете осколками. Урон новому жилью уже нанесен. Так всегда с моим приходом в чей-то дом, в чью-то семью, в чью-то жизнь. Убирать беспорядок тоже не хотелось. Последствия этого хаоса я устраню завтра. Завтра.
Лучи пробивались сквозь тонкие шторы, которые перед провалом в сон я задернуть, конечно, забыла. Кровать оказалась мягче, чем я привыкла, но уснуть в итоге удалось. И вновь на часах начало одиннадцатого, хорошо хоть утра. Потягиваясь, я отправилась варить дивный черный напиток, не думая о том, что зерен кофе может и не оказаться в квартире. Под ногами что-то хрустнуло. Зеркало. Тапочки с пушком уберегли мои стопы. Говорят, разбитое зеркало к беде. По мне, так сами осколки – это уже беда. Попробуй собери, потом будешь целый год на их остатки наталкиваться. Проигнорировав проблему, я возобновила свой путь на кухню. Бабушка не перезванивала? Взятый в руки смартфон огорчил пустым экраном. Не нравится мне это. Моя бабуля представляла собой редкий гибрид совы и жаворонка. Допоздна смотрела телепередачи, а в шесть утра уже бодро мешала всем спать. Откуда только силы брались в столь почтенном возрасте. Я нахмурилась и попытала счастья услышать родной голос еще раз. Вновь гудки. Соседке, может, позвонить? Сначала кофе. Надо успокоиться, возможно, бабушка забыла зарядить телефон или просто засунула в сумку куда-нибудь поглубже. Порыскав немного в недрах кухонных шкафчиков, я добыла дары Колумбии. Открыв упаковку и вдохнув чудесный запах зерен, приступила к освоению кофемашины. Техника на удивление не оказала ни малейшего сопротивления. Услышав мерное жужжание, я удовлетворенно улыбнулась и опустилась в светлое кухонное кресло. Внезапный звонок телефона умудрился меня напугать, «неизвестный номер». В ожидании худшего я просипела в трубку:
– Алло? – На том конце провода раздался неясный гул, затем мужской грубый голос по-русски спросил:
– Алиса Игоревна? – Сердце ухнуло вниз.
– Да, – подтвердила я. Мужчина вздохнул.
– Алевтина Анатольевна Стрельникова кем вам приходится? – уже мягче произнес незнакомец. Я, почти плача, негромко произнесла:
– Бабушкой. – Желание не слышать голос этого мужчины накрыло с головой.