– Вас ждет мистер Падоян в своем кабинете, – будничным тоном известила меня секретарь. Ну да, жизнь продолжается, мир не рухнул. По крайней мере, для Роксаны.
Когда мы вошли в редакцию, внутри царила вполне обычная рабочая атмосфера. Девушка, которую я запомнила как Джанет, так же, как и в прошлый раз, была целиком сосредоточена на работе. Я подошла к ней.
– Привет, Джанет, помните меня?
Журналистка оторвала взгляд от монитора.
– Доброе утро, да, конечно. Элис? Верно?
Я кивнула и спросила:
– Слышали про Джулию?
– Роксана нам рассказала еще в понедельник, по крайней мере, тем, кто приходит сюда каждый день. Грустно, конечно. Примите мои соболезнования. – Особо печальной Джанет не казалась. Я нахмурилась.
– Вы не были подругами?
– Мы могли поболтать в офисе, но приятельницами нас назвать сложно. Было сложно. Извините, мне нужно заняться статьей, выпуск на носу. – Тряхнув кудрявой головой, журналистка вновь сосредоточилась на экране. Ясно. Репутация Сэлотто, похоже, была далека от идеала. Я направилась в приемную Артура. Роксана, окинув меня безразличным взглядом, равнодушно уведомила:
– Мистер Падоян про вас уже спрашивал. Проходите.
Войдя в прохладное помещение, я удивилась разительным переменам, что произошли с кабинетом главного редактора. Преобладавшие ранее темные тона и массивная мебель уступили место хорошо освещенному пространству, обставленному в лаконичном скандинавском стиле. Да и сам сын Дэвида, одетый в светлый льняной костюм, вполне соответствовал обстановке.
– Миссис Андерсон, садитесь, – властно велел мне новый глава журнала, указывая крупной ладонью на кресло перед его столом.
– Можно просто Элис, – я старалась выглядеть милой. Дверь со скрипом отворилась.
– Я предпочту прежнее обращение.
В кабинет заглянула невозмутимая Роксана.
– Мистер Падоян, я принесла договор, систему обещали установить к следующей среде. – Она заботливо сложила документы перед Артуром ровной стопочкой.
– Благодарю, миссис Трэверс.
А как же «Рокси»?
– Итак. Мы, конечно, все очень огорчены трагической гибелью мисс Сэлотто, – продолжил мистер Падоян. Услышав эти слова, Роксана неопределенно хмыкнула и в мгновение ока ретировалась. Это еще что значит?
– Но мы должны двигаться вперед. Вы принесли последние материалы, над которыми работали совместно с мисс Сэлотто?
Я протянула Артуру флешку, которую все это время крутила в руках.
– Мистер Падоян, – неуверенно начала я, – у меня тяжело заболела мать. Она живет в Лондоне, и мне важно успеть проститься с ней. Понимаю, что я только устроилась, и неудобно вас об этом просить. Но мне действительно нужно уехать. – Артур внимательно изучал мое лицо. Его круглые карие глаза сузились.
– Сочувствую. Когда планируете вернуться?
Вот в этом-то и вопрос.
– Я не знаю.
– Не знаете? – Редактор вскинул брови.
– Мистер Падоян, я не прошу вас об отпуске. У меня есть возможность работать удаленно, я вернусь, как только все семейные дела будут улажены. – Мои глаза с мольбой заглядывали в такое знакомое лицо. Артур был молодой копией Дэвида. Но только внешне. Ни тени того добряка.
– Миссис Андерсон, я прекрасно понимаю, как сильно могут затянуть подобные… обстоятельства, но как вы будете писать про Лос-Анджелес из Лондона?
Об этом я не задумывалась. Только если брать интервью по телефону и интернету. Или просто делать обзоры на заданные темы. У меня возникла идея.
– А что, если я буду писать о Лондоне? Поскольку журнал специализируется на нетрадиционной медицине, рубрика о подобных методах в Великобритании могла бы разнообразить ваше издание.
Артур заинтересованно подался вперед.
– Ладно, пойду вам навстречу. Изложите свои идеи по прибытии домой.
– Большое спасибо. Обязательно. – Я поднялась со стула.
– Элис.
Изумленная, я обернулась, услышав свое имя, а не официальное обращение.
– Мне правда жаль.
– Мне тоже, спасибо.
Попрощавшись с редактором, я покинула кабинет.
Глава 2Возвращение блудной дочери
Зима в Англии была не такая суровая, как в Петербурге, но контраст с калифорнийской погодой ощущался явно. В Барселону я улетела до Нового года, захватив с собой лишь темно-серое кашемировое пальто. Ветер усилился, испытывая мою верхнюю одежду на прочность. Подняв воротник, я подбежала к вызванному заранее кебу. Тепло салона автомобиля казалось спасением. Белые хлопья снега прилипли к моим плечам. Стряхнув их кожаными перчатками, пока снежинки не начали таять, я подтвердила адрес поездки, и мы отправились в родовое гнездо семейства Андерсон. Через пятнадцать минут колеса кеба громко зашуршали по белому гравию подъездной аллеи, распугав этим звуком стаю голубей, мирно гулявших на дорожке. Водитель остановил машину у кованых высоких ворот. Не хотелось лишний раз объяснять охране что-либо, и я, расплатившись с таксистом, вышла из машины. Пройдусь немного, пусть и с чемоданом.
Увядающая красота фамильной усадьбы впечатляла. Штат работников Андерсон Мэнор трудился на славу. Фонтан, даже выключенный на зиму, придавал ухоженному двору некое подобие величия. Опавшие листья, по всей видимости, были собраны еще до первого снега, а саму дорожку садовники расчистили от оного. У массивных дверей главного входа меня встретил Джозеф, видимо, помня, что никому из работников я не отдам свои вещи. Не из снобизма, конечно. Только из тех соображений, что я такого отношения недостойна и в доме по-прежнему чувствовала себя чужой.
– Рад, что ты наконец вернулась. Давай чемодан.
Устав тащить за собой донельзя набитого вещами дорожного мамонта, я без препираний вручила его мужу. Пусть помогает, если ему так хочется. Я стащила с себя успевшее намокнуть пальто. Джо не стал проявлять галантность и помогать мне освободиться от верхней одежды. И правильно, хоть чему-то научился за эти годы.
– Устала?
Очень хотелось поверить, что его забота неподдельна.
– Немного, – кивнула я. Мы начали восхождение по лестнице на второй этаж. В доме стояла подозрительная тишина, и никто из работавших в особняке людей нам с мужем так и не встретился.
– Как мама? – осмелилась задать я вопрос.
– Увидишь скоро сама, – хмуро пообещал супруг. – Отдохни пока, разбери вещи. – Хорошо, что решила остаться здесь, а не в квартире.
Вкатив свой чемодан в нашу с мужем прежнюю спальню, я окинула Джозефа почти безразличным взглядом. Я не собиралась делить с ним комнату. Даже для поддержания видимости наших хороших отношений. Ведь я прибыла сюда в том числе и для того, чтобы разрубить наконец этот узел. Разводимся, не разводимся – пора поставить в этом деле жирную точку. В нашей нелепой игре уже не имелось никакого смысла.
– Не волнуйся, тебе явно будет не до меня в ближайшие дни, я буду спать в гостевой комнате. К тому же у меня накопилась куча дел в Лондоне. Пришлось все бросить, чтобы ухаживать за мамой.
Меня одолевали смешанные чувства. С одной стороны, я была рада, что нам с Джо не придется делить спальню, а с другой – эта выставленная напоказ жертвенность злила меня до зубовного скрежета.
– Спасибо за понимание. Пожалуй, я приму ванну. – Джозеф улыбнулся и, сказав, что в таком случае не будет мне мешать, поспешно покинул спальню, любезно притворив за собой дверь. Может, и правда полежать немного в горячей воде?
Пока я отмокала, укрытая белоснежной пеной, пахнущей ванилью, даже, скорее, ванилином, в голову лезли весьма нерадостные мысли. Были они отнюдь не о состоянии дражайшей матушки. Все сводились к Джулии. Я ощущала острую нехватку ее общения, поддержки, даже невыносимого буквально еще две недели назад сарказма. Пусть не все было между нами гладко, но с ней чувство одиночества на время притуплялось. Тоска охватила мою душу и терзала ее подобно озлобленному волку. Я погрузилась с головой под воду. Хватит страдать.
После горячей ванны мне значительно полегчало. Теперь мой главный страх – встреча с матерью. И ужас заключался, конечно, не в самой встрече, а в том, что, если она действительно больна и я увижу это собственными глазами, моя мама правда умрет. Окончательно. Надев нарочито яркое платье, чтобы не выглядеть, как на преждевременных похоронах, я направилась в комнату Елизаветы Андреевны.
В ее спальне стоял сухой воздух, в котором витали резкие запахи лекарств, смешанные с ароматом лилий, торчащих из фарфоровой вазы на прикроватной тумбе. Эти чертовы лилии Елизавета Андреевна впихивала всегда и везде. Мать полулежала в кровати, ее голова покоилась на трех больших атласных подушках, а она сама была укрыта одеялом вплоть до подбородка, несмотря на духоту. Так и перегреться можно.
– Здравствуй, Алиса. Ты пришла, – на русском, но с некоторым акцентом из-за редкой необходимости обращаться к родной речи поприветствовала меня мать. Я медленно приблизилась к ее постели. От страха мои ладони взмокли.
– Привет. – Осторожно присев на краешек кровати, я вытерла о платье руки. Мама завозилась в постели, стараясь подняться повыше. На нее было больно смотреть. Еще совсем недавно, каких-то полгода назад, я видела женщину с прямой спиной и властным взглядом. А сейчас передо мной предстала почти старушка, стоящая на краю смерти. Горько. Такие перемены стали для меня неожиданностью. Как я и боялась – она действительно скоро умрет. Я неосознанно взяла мать за руку.
– Алиса, – ее голос шелестел подобно сухой листве под ногами. Звучал надломленно, каждое слово давалось ей с трудом. Я нервно сглотнула и молча сжала ладонь Елизаветы Андреевны. – Признаюсь, я потеряла надежду, что ты придешь. Рада видеть тебя. – Она растянула потрескавшиеся губы в улыбке. Трещинки на нижней губе закровоточили. Я судорожно вздохнула, едва сдерживая слезы. Кто за ней ухаживает? Вряд ли сам Джозеф.
– Возможно, я и была тебе плохой матерью. Даже и вовсе ей не была. Не прошу тебя меня понять, но перед своим… – мама замялась, стараясь подобрать нужное слово, – уходом, – она остановилась на менее трагичном варианте, – хотелось бы получить твое прощение, чтобы уйти достойно.