Каждый раз, когда ты надеешься, что вот, вот оно, счастье, сейчас уж точно все будет хорошо! Нет. Вселенная дает тебе пощечину как раз в тот момент, когда ты наиболее уязвим. Почему он не мог сразу сказать: «Вместе мы быть не можем из-за неоднозначной семейной ситуации?» То люблю, то не могу… То ты сумасшедшая и тебе самое место в психиатрическом отделении. Наследство? Джозеф рос в достатке, можно даже смело заявить, в богатстве. Так почему было просто не уступить дом да переехать в другой? Вариантов у супруга более чем достаточно.
– Элис!
Я встрепенулась и поглядела на Чалис. Ее черные как ночь глаза с тревогой смотрели на меня.
– Третий раз тебя спрашиваю. Твой чай остыл, ты будешь допивать? Или налить новый, горячий? Могу еще раз чайник поставить.
Мне было не до чая. Не хотелось ничего. Только упасть и умереть.
– Нет, спасибо. Ты говорила, что есть комната, где я могу остановиться.
Картер вздохнула и поднялась с места.
– Комната принадлежит Нике, но есть вторая кровать. И если пани Корса соизволит убрать с нее свое барахло, то ты там вполне можешь разместиться. Верно, дорогая? – несколько строго обратилась Картер к подруге. Та кивнула и тоже встала с кресла.
– Разумеется. Пойдем, я покажу твою новую обитель. Добро пожаловать домой.
Корса вновь улыбнулась, и я нашла ее диастему очаровательной. Будем соседками, значит.
Я подхватила сумку с пола и проследовала за удалившейся Никой. Проходя через шторы из бусин, я зацепилась за одну из свисающих нитей, рискуя оставить занавески без оной. Да что же это такое. Едва себя сдерживая, чтобы не разрыдаться, я осторожно поставила сумку на пол, высвободила пояс своего пальто от приставучих бусин и вновь подхватила свою ношу. Нужно было взять себя в руки, я в гостях.
Мы прошли через плохо освещенный коридор, доски пола жалобно скрипели под нашими подошвами. Корса остановилась напротив второй двери, вошла в комнату первой.
– Правда, здесь мило? – Она раскинула руки в стороны и чуть крутанулась на месте. Я не разделяла ее энтузиазма, окинула недоверчивым взглядом пространство. Спальня была небольшой, и воздух стоял затхлый. Пахло книжной пылью, что неудивительно – книги виднелись повсюду. Веяло тем же ароматом, что и в салоне. Возможно, некая пряность. Плотные шторы были задернуты, в углу горел торшер с бордовым абажуром. Одна двуспальная кровать стояла у стены, слева от входа. Другая, рассчитанная на одного человека, была придвинута к окну, и ее железная спинка, чьи прутья украшали красные атласные ленты, прижимала собой портьеры к подоконнику. Выцветший ковер с цветочным узором прикрывал старые доски. Полы нуждались в циклевке. Пока я старалась примириться с мыслью, что мне предстоит остаться в этой комнате на неопределенный срок, Ника все еще ждала от меня ответа.
– Конечно, Ник… Корса, – исправилась я. Корса просияла и указала изящным движением руки на кровать у окна.
– Как видишь, «барахло» я уже убрала. Хоть и в самый последний момент.
– А ленты на прутьях для чего? – полюбопытствовала я. Ника растерялась.
– Для уюта, – неуверенно проговорила Корса. Скорее всего, она и сама не знала, для чего развесила подобные украшения.
– А ванная?..
Корса неопределенно махнула рукой в сторону выкрашенный в белый цвет двери. Чтобы попасть в ванную, нужно было миновать кровать соседки.
Я, не выпуская из рук дорожную сумку, медленно приблизилась к отведенной мне кровати. Скромных размеров тумбочка стояла рядом с изголовьем, очень удобно. Поставив на пол сумку, я осторожно присела на краешек кровати. От гобеленового покрывала поднялась пыль. Будь у меня астма, я бы уже задохнулась.
– Ты не возражаешь, если я открою окно, проветрить? – обратилась я к замершей Корсе. Она оставалась столь неподвижной, что в это самое мгновение ее можно было принять за очень реалистичную статую.
– А? Открыть окно? Зачем? – настороженно ответила вопросом на вопрос Ника, словно я просила ее впустить к нам маньяка.
– Проветрить. Пыльно, душно, – терпеливо пояснила я, лелея надежду, что это не заденет чувств владелицы магазина. Корса моргнула и, вернув на губы привычную улыбку, сказала:
– Хорошо, но дождись, пока я уйду. Боюсь… сквозняков, – все с той же неуверенностью в голосе произнесла она. Странные эти рыжеволосые. Корса вскоре поспешила вернуться за прилавок, а я с несвойственной мне прытью бросилась к окну. Распахнула стеклопакеты, и свежий морозный воздух ворвался в спальню. Я с наслаждением вдохнула полной грудью, перед тем как приняться за сумку с вещами.
Рядом с дверью добрую часть стены занимал двустворчатый дубовый шкаф. Открыв створки, я почувствовала знакомый запах сушеной лаванды. Такой родной до боли аромат, навевавший мысли о доме, питерской квартире. О бабушке. При одном воспоминании об Алевтине Анатольевне сердце защемило, наполняясь тоской. Как же мне ее не хватало. Как мало надо человеку для счастья. Лишь близкие рядом да крыша над головой. Я сдержала слезы. Не хватало еще расклеиться и начать вытирать сопли рукавом. Доктор Белл со мной бы не согласилась, уверяя, что боль и утрату нужно оплакать. А плакать я как раз устала, глаза из-за слез болели, словно от кислоты. Погрязнув в тягостных думах, я машинально раскладывала одежду. И едва последняя кофточка заняла свое место на полке, в комнату постучалась Ника:
– Элис?.. Закрой окно, пожалуйста.
Как она только поняла, что окно я еще не прикрыла? Наверное, из-под двери тянет. Я прикрыла окно и вернула шторы в исходное положение.
– Входи, закрыла.
Дверь с противным скрипом отворилась, и Корса переступила порог комнаты.
– Обустроилась? Все в порядке? – проявила учтивость Ника. У меня складывалось впечатление, что подобное поведение владелице не свойственно. А может, у меня просто разыгралось воображение.
– Да, я уже разложила вещи.
Корса по-птичьи наклонила голову. Прядь цвета корицы закрыла ее левый глаз. Она убрала локон пальцами, украшенными множеством серебряных колец. На изящных кистях виднелись веснушки.
– Всегда хотела быть рыжей, нравятся твои веснушки, – отметила я, стараясь быть милой. Владелица немного зарделась:
– Мама называла их «поцелуями солнца», благословением богов… – на последнем слове ее взгляд стал расфокусированным, а тело приобрело недавнюю статичность. По моей коже пробежался морозец, и он никак не был связан с холодом на улице, пусть в комнате и стало довольно зябко.
– Пойдем обедать? – отмерла Ника. Я растерялась:
– Мы куда-то поедем?
Вновь послышался жемчужный смех Корсы:
– Не-е-ет, у нас есть кухонька. Idziemy?[33]
Прекрасно поняв Нику, я кивнула:
– Пошли.
Чалис накрыла длинный прямоугольный стол без скатерти на троих. Кухонька оказалась вполне просторной, с современным гарнитуром и не слишком вписывающимся в обстановку обеденным столом, будто украденным из средневековой таверны. Рядом с тарелками горели свечи в старомодных подсвечниках с причудливой резьбой. Пахло… лавром?
– Лавр! Так вот что это за аромат! Вы пельмени на обед сварили? – забывшись, ехидно поинтересовалась я. Однако Ника в очередной раз удостоила нас звучанием запоминающегося смеха:
– А-а-х… нет, это свечи. Мы их делали с использованием толченого лавра. Для защиты.
Я с недоверием покосилась на Картер и, не удержавшись, спросила:
– И как? Помогает?
Чалис на полном серьезе уведомила:
– Если брать в расчет недавние ограбления магазинов на нашей улице, когда пострадали почти все лавки… почти все, за исключением нашей.
Мои брови приподнялись.
– То есть все дело в лавре?
Владелицы переглянулись. Корса, словно объясняя очень отстающей студентке высшую математику, пояснила:
– Разумеется, нет. У нас хорошая охранная сигнализация.
Я снова посмотрела на Чалис. Та прыснула, я подхватила. Ну а Корсе и повода особого для смеха не требовалось. На этот раз смеялись мы втроем.
С учетом позднего времени (оказывается, я потратила около двух с половиной часов на складывание своей одежды), наш обед плавно перетекал в ужин. Паста с морепродуктами кончилась, и вместо опустевших тарелок гадалка водрузила на стол большое блюдо с фруктами и сыром. Корса поднялась со своего стула и, пройдя к кухонным шкафчикам, выудила из нижнего темную бутылку.
– Тогда я достану бокалы, – заявила Картер и уже из верхнего шкафчика вытащила три бокала для красного вина. Я перевела взгляд на поставленную на стол бутылку. На стекле была заметна пыль, этикетка стерта, и разобрать надпись не представлялось возможным. С характерным звуком Ника откупорила бутылку. Вино омыло стенки прозрачных фужеров, наполняя их жидкостью вишневого цвета. «Цвета венозной крови», – мрачно подумала я и сама себя одернула. Что за странные сравнения?
Мы чокнулись. Сделав глоток, я ощутила непривычную сладость на языке. Обычно я пила белое полусухое, и столь плотное насыщенное вино вызвало противоречивые чувства. Да и привкус странный, точно пару медяков подложили в бокал. Не давая фантазии разойтись, я переключила внимание на разговор владелиц.
– Он правда просил кроличью лапку? – недоумевала Чалис.
Корса скривилась:
– К чему мне лукавить? Заявился, ключи в руках от машины вертит, одет с иголочки. А от вида лица его смазливого так в горле запершило, уж больно был он слащав. Да и тон такой сахарный. Причем лапка ему нужна была настоящая!
– Двадцать первый век, а эти щеголи все лапки на удачу ищут, – неодобрительно покачала головой Картер.
Я вмешалась, ядовито заметив:
– Сказала гадалка.
Тотчас прикусила язык. Может, не стоило язвить людям, которые предоставили тебе кров? Чалис отвечать колкостью не стала:
– Верно, но мои карты мертвых лапок не требуют, только живых рук.
Картер улыбнулась уголками чуть вялого рта. Усталость отпечатывалась на Чалис все больше. Изнеможение сказывалось и на мимике, и на позе, которую приняла гадалка. Она подпирала волевой квадратный подбородок рукой, а ее веки были слегка прикрыты, будто бы свет доставлял ей неудобство. Корса провела кончиком указательного пальца по ножке бокала и внимательно посмотрела на меня, изучая. Под столь цепким взглядом я почувствовала себя неуютно и заерзала на месте. Она обратилась ко мне: