Мои неоднократные предупреждения об опасности, которую несет нацизм, хорошо известны читателям довоенной поры — как и мое резко отрицательное отношение к политике «умиротворения» агрессора. Я указывал на первые симптомы опасности даже раньше, чем Гитлер пришел к власти. В то же время для меня было очевидно, что немецкий генеральный штаб при Гитлере утратил свое влияние, особенно если сравнивать с тем влиянием, какое он имел при кайзере. Он скорее являлся тормозом к осуществлению агрессивных планов фюрера, чем активным помощником в их осуществлении.
Этот факт подтверждают многочисленные документы, найденные в архивах противника. Еще более отчетливо это выражено в дневниках Геббельса, в которых он постоянно жалуется на генералов и утверждает, что они настроены против Гитлера и против нацистских идеалов.
Настало время глубже осознать то противоречивое положение, в котором они оказались как патриоты, желающие сохранить свою страну, тогда как, с одной стороны, противники требовали безоговорочной капитуляции, а с другой стороны войска были загипнотизированы речами Гитлера, не говоря уже о тайной полиции и обширной сети доносчиков. В своей книге я критикую их за политическую «слепоту», но сомневаюсь, что генералы любой другой страны осмелились бы свергнуть режим, окажись они в подобной ситуации.
Еще более удивителен тот факт, что, несмотря на преданность Гитлеру, эти генералы пытались поддерживать в армии строгий код поведения, шедший вразрез с идеалами нацизма. Это подтверждают и многие из наших солдат, побывавших в плену. Более того, когда я посещал Францию, Бельгию и Голландию, местные жители (даже убежденные антинацисты) мне часто говорили о том, что общее поведение немецких оккупационных войск отличалось в лучшую сторону от поведения войск освободивших их союзников (разумеется, это нисколько не относится к войскам СС). В этом отношении также следует отдать должное немецким генералам, особенно Рундштедту.
За что надлежит подвергнуть генералов критике, так это за то, что они часто закрывали глаза на зверства нацистов, а также за то, что им, за редкими исключениями, недоставало смелости протестовать против того, на что они сами бы не пошли. Тем не менее любое исследование жестоких приказов Гитлера должно подтвердить, что размах зверств нацистов и страдания жителей оккупированных стран были бы несоизмеримо больше, если боевые командиры не старались смягчать эти приказы или немного изменять их по своему усмотрению.
В любой армии мира смелость выразить свой протест далеко не самое распространенное качество среди военного руководства. Многие генералы союзников в частных разговорах со мной жаловались на жестокость союзнических бомбардировок, особенно в тех случаях, когда жертвой становилось в первую очередь ни в чем не повинное гражданское население, но я не знаю никого, кто осмелился бы публично выразить свой протест. Схожим образом закрывали они глаза и на другие примеры проявления «варварства» со стороны союзнических войск. Риск для их личной жизни (разве что вероятность навредить своей карьере) при этом был совсем не сравним с риском, которому подвергались немецкие генералы.
Вольвертон-Парк, Бакингемшир,
июнь 1950 года
Часть IГЕНЕРАЛЫ ГИТЛЕРА
Глава IСамоубийственный раскол
Все во время войны выглядит не так, как уже потом, когда все события предстают в более ясном свете. И ничто так не меняется, как образы ее лидеров. В общественном сознании современной им эпохи они предстают не только нереалистично, но и по-разному, в зависимости от побед или поражений.
До войны и еще чаще в ходе наступления на запад Гитлера представляли неким гигантом, в котором стратегический дар Наполеона объединялся с хитростью Макиавелли и фанатизмом Магомета. После первых испытаний в России его образ начал уменьшаться, а к концу войны его уже считали неумелым любителем, совершенно бездарным и отдававшим безумные приказы, которые оказывались только на пользу союзникам. Все неудачи германской армии приписывались Гитлеру; все победы относили на счет верховного командования.
Эта картина неверна, хотя в ней есть доля правды. Гитлер вовсе не был неумелым стратегом. Скорее напротив — он был даже слишком блестящим стратегом, и потому страдал от естественных недостатков, которые часто сопровождают гениальность.
Он тонко чувствовал, где необходима внезапность, и был мастером психологической составляющей стратегии, которую поднял на новый уровень. Задолго до войны он описывал своим соратникам, как можно одним удачным ходом захватить Норвегию и как маневрами вынудить французов отступить от «линии Мажино». Он также лучше любого генерала понимал, как осуществить ряд предшествующих войне бескровных завоеваний, сломив сопротивление заранее. Ни один стратег в истории не умел так играть умами своих противников, а это и есть наивысшее искусство стратегии.
То, что он часто оказывался прав, идя наперекор своим профессиональным советникам, как раз и помогло ему возвыситься за их счет. Впоследствии это привело к тому, что они не смели возражать ему даже в тех ситуациях, когда более разумными казались уже их доводы. В ходе русской кампании его недостатки перевесили его достоинства, и общий баланс постепенно скатился к полному банкротству. Но даже в таком случае стоит помнить, что Наполеон, также профессиональный стратег, был настолько ослеплен своими успехами, что допустил те же роковые ошибки в том же самом месте.
Самая большая ошибка Гитлера заключалась в том, что он отказывался «ограничить убытки» и настаивал на продолжении наступления даже тогда, когда шансы на успех сокращались с каждым днем. Но ту же наиболее очевидную ошибку допускали Фош и Хейг, военачальники союзников во время Первой мировой войны, наряду с Гинденбургом и Людендорфом, начальниками германского генерального штаба. Все они были профессиональными военными. Кроме того, Гитлер способствовал поражению германских армий во Франции, не желая отдавать приказы на отступление, пока еще была такая возможность. Но и в этом случае он действовал совершенно так же, как Фош. Существенная разница заключалась в том, что в 1918 году командующие на местах выполняли приказы Фоша только тогда, когда считали их разумными, а в 1944–1945 годах германские генералы боялись не подчиниться приказам Гитлера.
Именно причину этого страха, а также причину внутреннего конфликта в верховном командовании, мы и должны исследовать, чтобы выяснить, почему же на самом деле военные планы Германии закончились провалом. Стратегическая интуиция Гитлера и стратегический расчет генерального штаба вполне могли бы составить победоносную комбинацию. Но на деле они привели к самоубийственному расколу, ставшему спасением для их противников.
Представители старой школы генералов, воспитанники генерального штаба, во время войны были основными исполнителями стратегических планов Германии, но в дни успеха их деятельность не получала заслуженного признания. После перелома они заняли более видное место в глазах общественности, и в странах союзников их стали считать по-настоящему грозной силой. В последний год основное внимание уделяли Рундштедту, их основному представителю. Главным вопросом уже был не что сделает Гитлер, а что сделает Рундштедт, как на поле боя, так и в политике, — в частности, удастся ли ему взять власть, вырвав ее из рук нацистов.
В таком смысле немецких генералов воспринимали как единое целое, как исполнителей одного-единственного плана действий, способных достичь серьезного политического влияния. Такой взгляд объясняет, почему союзники постоянно надеялись на то, что генералы свергнут Гитлера, но надеждам этим так и не суждено было сбыться. Этим же взглядом объясняется популярное мнение, согласно которому генералы представляли такую же большую угрозу, как и Гитлер, а также несли такую же ответственность за агрессию со стороны Германии. Во время Первой мировой войны такие взгляды были верными, но во время Второй мировой войны они устарели. Германские генералы не оказали почти никакого влияния на начало войны, разве что в роли не слишком эффективного тормоза.
Как только началась война, исполнительское мастерство генералов способствовало успехам Гитлера, но все их достижения оказывались в тени его триумфа. Когда же в глазах внешнего мира генералы приобрели больший вес, а звезда Гитлера закатилась, они еще больше утратили влияние в своей собственной стране.
Причиной тому — сочетание нескольких факторов. Эти генералы поддерживали консервативный порядок и традиции, непривлекательные для поколения, выросшего во время революций и воспитанного в духе фанатичной преданности идеям национал-социализма. Генералы не могли рассчитывать на преданность войск в любом выступлении, направленном против режима, а особенно против умевшего вдохновлять фюрера. Они оказались в ловушке, потому что сами отстранились от общественной деятельности, а Гитлер умело отгородил их от источников информации. Другим фактором была укоренившаяся дисциплина и представления о преданности главе государства, кому они поклялись в верности. Это могло бы показаться нелепым, особенно по отношению к человеку, который сам не раз нарушал клятвы и обещания, но с их стороны это было искреннее чувство, самый благородный из факторов, мешавших им действовать по-своему. Вместе с тем генералы часто исходили и из более личных соображений, подрывая доверие товарищей и забывая о преданности интересам страны перед лицом общей угрозы. Битва амбиций и противоречия личных интересов стали роковой слабостью военных профессионалов в продолжительной борьбе за превосходство и за защиту своей профессии от влияния извне. Эта борьба продолжалась на протяжении всех двенадцати лет от прихода Гитлера к власти до поражения Германии.
Первая фаза борьбы закончилась определенным преимуществом для профессионалов, которое они косвенным образом обрели, когда Гиммлер настолько умело сыграл на страхах Гитлера, что побудил его устроить кровавую чистку среди коричневорубашечников, включая их предводителя Рема. Неясно, действительно ли штурмовики хотели сместить Гитлера, но нет никаких сомнений, что они собирались занять весьма важное положение в военной системе. Разобравшись со штурмовиками, Гитлер стал более зависим от генералов, а им удалось восстановить свое доминирующее