Много дала практика. Прежде Евгений не представлял: как можно без кувалды выправить бухтины? Оказывается, существует метод «безударной правки металлических листов». Он требует незначительных затрат труда, но больших знаний и опыта.
Здесь, в Николаеве, он впервые во всей красе и объеме увидел, как рождается судно, впервые сполна понял, какой титанический труд необходим для его создания. А главное, увидел, как умеют работать настоящие судостроители.
…И вот снова институт. Снова лекции, лабораторные занятия и снова знакомое:
– Елки-палки! Опять курсовой поджимает!
После четвертого курса – производственная практика на Николаевском-на-Амуре судостроительном заводе. Участие в строительстве атомной подводной лодки первого поколения.
После пятого курса – практика в конструкторском бюро в Ленинграде.
Работа над чертежами парома. Работа – не чета напряжению в доке или на стапеле. Здесь тишина. Здесь кульманы почтительно подставили свои плоскости под белоснежные листы ватмана. И только едва слышный шорох карандаша по бумаге.
Но гордости – не меньше, чем после практики на заводах: построят рабочие судно, и кто-то из них, может быть, даже знакомый Евгения по прежней работе, будет устанавливать детали по чертежам, которые он разработал в этом конструкторском бюро…
А через несколько лет тот паром, участие в проектировании которого он, как практикант-студент, принимал, пришел во Владивосток и встал на линию Владивосток – остров Русский. Евгений поздоровался с ним, как здороваются с близким родственником после долгой разлуки…
Все знакомое, а все всегда изначально новое. И ничего в том удивительного нет: наша жизнь – вечный старт. От одной дистанции к другой.
Старт без заранее намеченного финиша.
…Стипендиальных денег катастрофически не хватало. Уповать на финансовую поддержку родителей – безнадежно. Им самим едва хватало на содержание младших братьев и сестры. Вот Евгений и вынужден, как и большинство друзей-студентов, ночами разгружать в рыбном порту трюмы транспортных рефрижераторов. Такая жизнь «на износ» научила его быстро и точно определять, годен этот человек быть напарником «в разведке» или нет.
Сам он всегда страшился показаться слабаком в глазах окружающих. Из-за этого однажды жутко оконфузился. После очередной ночной разгрузки парохода ребята, вместе с которыми Евгений всю ночь работал в рыбном порту, решили не идти на лекции, а вдоволь отоспаться. А Евгений поперся на занятия: не хотелось выглядеть слабаком.
Однако, как известно, человек предполагает… На лекции профессора Николая Васильевича Барабанова он самым бессовестным образом заснул. Конфуз казался еще более сильным от того, что, демонстрируя свою любовь и привязанность к учителю, он всегда на его лекциях садился за первую парту. Увидев спящего, Николай Васильевич подошел и хотел было отчитать его, но кто-то из студентов опередил профессора:
– Он всю ночь в порту работал, пароход разгружал.
Николай Васильевич не стал читать нотацию, но пальцем погрозил-таки, а затем оставшиеся до конца лекции полчаса рассказывал, как в четырнадцать лет пошел работать разносчиком газет и как подрабатывал вместе с друзьями-однокурсниками, когда сам был студентом.
Об этом случае можно было бы и не вспоминать, если бы не одно обстоятельство: профессор продемонстрировал свое уважение, узнав причину сонливости. Более того, он не постеснялся объяснить присутствующим и мотивы этой демонстрации: я сам, мол, работал по ночам, когда учился в институте, и прекрасно знаю, насколько мучительно сидеть на лекции после изнурительной ночной работы.
На одном из экзаменов по конструкции судов Евгений запутался в формулах по сопромату. Николай Васильевич с нескрываемым интересом посмотрел на него и неожиданно заявил:
– Ставлю тебе «отлично», но осенью придешь ко мне, и буду гонять тебя по сопромату. Хотя это и не мой предмет.
Все время летних каникул Евгений штудировал курс сопротивления материалов, а когда в сентябре подошел к Барабанову и сказал, что готов к «гонке по сопромату», Николай Васильевич ограничился коротким кивком головы:
– Ну и хорошо. – И вышел из аудитории.
Удивлению Евгения не было предела.
Каждой осенью студенчество Советского Союза отправляли в колхозы на помощь трудовому крестьянству собирать урожай.
В начале третьего курса факультет в полном составе должен был собрать «невиданный» урожай картофеля в деревне Сиваковка, расположенной недалеко от красивейшего озера Ханка.
Однажды ребята предложили Евгению смотаться в Уссурийск, где жили его родители, за охотничьим ружьем, – ведь столько уток и фазанов пропадает зря! Сказано – сделано. Через сутки он привез дробовик и патроны к нему.
Осень в Приморье всегда стоит благодатная. Чистое без единого облачка небо, яркое как бы улыбающееся солнышко, сочно-зеленые совсем не тронутые осенью деревья и кустарники. Все еще по-летнему яркие цветы, мириады стрекоз, кузнечиков и божьих коровок. Напоминали об осени только растянутые сети паутины, центр которой обязательно занимал паук, величиной с детский кулачок, да невообразимой красоты и размеров бабочки-махаоны. Часов в пять утра трое студентов во главе с Евгением выбрались на крыльцо сарая, где спали на полу, покрытом сеном в притруску, их товарищи-ударники сельскохозяйственного труда.
Опьянев от первозданной красоты, не проронив ни слова, они впитывали в себя хрустальный до звона воздух.
Напротив крыльца, метрах в тридцати, был устроен небрежно сбитый из досок туалет, типа сортир, больше похожий на скворечник, с многочисленными щелями и с прорезью в верхней части двери в виде сердечка.
Оттесняя вышедших могучим плечом, на крыльцо вывалился спортсмен-самбист Витя Гусев. В руках у него был дробовик Евгения.
– Щас вжарю, – прицелился он в дверь туалета.
– А, может, кто там есть? – забеспокоился кто-то из ребят.
– Эй, выходи, подлый трус! – заорал Витька и нажал курок. Дверь туалета открылась и из нее вывалился на полусогнутых ногах с приспущенными штанами… руководитель колхозной практики. Подвывая и что-то приговаривая, он на корточках стал быстро передвигаться к крыльцу сарая. Студентов как ветром с него сдуло.
Кончилось это происшествие тем, что из тела руководителя практики извлекли несколько десятков неглубоко засевших дробин, а дробовик надежно запрятали и уже никогда не доставали до окончания колхозной повинности.
Руководитель был молодым преподавателем, направленным в институт по распределению после окончания университета, и вести он должен был то ли математику, то ли физику.
На следующий день он выехал во Владивосток и в институте больше не появлялся. Студенты еще месяца два ждали последствий и разборок, но ничего этого не случилось.
…В один из вечеров, проходивших в Уссурийском Доме культуры Чумака и посвященных Дню Советской армии и Военно-морского флота, и познакомилась Светлана со студентом Евгением, которого по непонятным причинам занесло в этот Дом культуры. Кавалер, пригласивший на танец, поразил тем, что обозвал ее прическу «я у мамы дурочка». А потом были встречи, провожания, поцелуи в подъездах близлежащих домов. Короче, все как у людей. Долго Светлана не могла поверить, что ее ухажер топает после каждого свидания восемь километров пешком, в том числе по Пушкинскому мосту, пользующемуся у жителей Уссурийска дурной славой. Именно там происходили ограбления и другие, леденящие душу, криминальные случаи. Но бог, видимо, хранил зарождающиеся чувства. За все время «ухажерства» только один раз произошло нападение, но влюбленного спасли занятия спортом (боксом и в первую очередь бегом).
Каникулы пролетели как один день. И однажды вечером Светлана проводила Евгения к автобусной станции во Владивосток.
На их долю остались только вечерние встречи два раза в неделю (суббота, воскресенье, да и то не всегда), да письма.
После этих свиданий и поцелуев у Светланы «облезала» кожа на щеках и она не раз говорила Евгению, что ей стыдно ходить на работу с таким ободранным лицом. Евгений клялся, что брился…
Они договорились писать письма друг другу через каждые два дня. В одном из первых писем Евгений писал:
«Здравствуй, Света!
Если бы ты знала, как я ждал твоего письма. Дни подсчитывал, и вот получил долгожданное. Можно, Света, я не буду отвечать на твои вопросы, ибо мы встретимся скоро и обо всем поговорим?
Меня, правда, покоробило от того, что ты назвала прошлое мое письмо “сочинением”. Ты ведь, наверное, подразумевала под этим словом что-то надуманное, неискреннее, может, даже выписанное из книги, только я тебе писал все, о чем думал не один день, и не одну ночь. Малый срок неделя, а всю душу перевернуло!
А у нас, Светланка, начались обычные “трудовые будни”. Уже выдали курсовой проект. Завтра буду сдавать “тыщи” по английскому, ну и занятия 8 часов в день.
Посмотри кино “Коллеги”. Вот фильм!
Обязательно сходи, посмотри, подумай.
Мне как будто не хватает тебя, и хотя ускользают из памяти отдельные черты твоего лица, ты, Светка, даже снишься мне.
А ты так и не написала: нужен я тебе или не нужен. Не ахти какое расстояние – 100 км, а все-таки видеться мы будем редко.
Подумай, Светланка, мне еще как “медному котелку” служить, как говорил Александр Петрович (муж сестры Октябрины. – Примеч. авт.), и ничего, кроме дружбы и любви, кроме сердца и самого себя, я тебе передать не могу. Ведь я всего-навсего студент.
Пойми меня правильно, может, и не следовало об том писать, но ведь это правда.
Вот и все новости, если не считать того, что тоскую я по тебе. Правда, я стараюсь так день заполнить, чтобы не лезли в голову разные мысли, но приходит пора ложиться в постель, и начинается “качка с борта на борт” и “мысли в голове волнуются в отваге”.
Света, я приеду в Уссурийск в субботу, т. е. 16 марта и приду к тебе в 9.00, выйди, пожа