луйста.
Ну вот, пожалуй, и все.
До скорой встречи, целую!
Твой Евгений»
Светлана отвечала:
«Здравствуй, хороший мой!
Женя, я от души смеялась, когда ты написал, что, едва земли касаясь, мчался на вокзал. Не представляю, как можно было перепутать путь, ведь там только прямая дорога.
Женя, ты мне пишешь такие хорошие письма, что читаю их, и у меня становится теплее на душе. А мне сейчас очень тяжело. Вообще одни переживания. Все время чего-то ждешь страшного. И твои письма, как “лучи света в темном царстве”. У мамы почти никаких улучшений нет. Состояние очень тяжелое. А ко мне начинают въезжать мои “квартиранты” (семья брата Ивана. – Примеч. авт.). Скоро мне будет веселее. Но ничего, все проходит и я все-таки не теряю надежды на лучшее будущее. Женя, а ты ведь такой хороший. Ты мне кажешься самым лучшим из всех (может, я ошибаюсь?). А ведь в начале нашего знакомства ты мне совсем не понравился. Ты, наверное, меня “заколдовал”. Ты просто вдохнул в меня веру во что-то хорошее, чистое, без лжи и фальши. И я очень хочу, чтобы это хорошее ничем не омрачалось гаденьким. (Женя, а вдруг ты ведешь просто какую-нибудь “игру в любовь” для большего опыта.) Ты не обижайся на мои подозрения, ведь так тоже бывает. У меня такого еще не было, но как наслушаешься всяких “любовных историй”, так всякие подозрения лезут в голову. Конечно, если бы у меня к тебе ничего бы не было, то я этого бы не написала, а поэтому я хочу сразу выяснить.
Да… Проводила я тебя, вернее, твой силуэт в окне автобуса, и, споткнувшись всего один раз, пошагала вперед. Правда, дошла благополучно без всяких происшествий. Только вот ты мне всю ночь снился, как будто мы с тобой ходили по вокзалу, по каким-то лужам… и вдруг звонок, я просыпаюсь, уже 8 часов. Так я тебя и не проводила, и на работу чуть не опоздала.
Ну, наверное, хватит, а то я еще к чему-нибудь придерусь.
Пиши письма поскорее и побольше.
А моей маме стало лучше. Возможно, скоро выпишут из больницы.
Люблю, целую.
Твоя Светлана»
Иногда Евгений присылал, как ему казалось, шутливые письма:
«Доброго здоровья, Светлана Ивановна!
На таком “большом” расстоянии от Уссурийска Вы предстаете перед нами во всей своей монументальности.
С тех пор, как вы уехали от нас, мы сразу же заметили, что с деревьев в массовом количестве стали опадать листья, краснея и желтея на лету от тоски.
Ваше отсутствие отметилось еще и тем, что небо пролило столько слез от скуки, что в море еще больше стало воды, причем, надо сказать, очень соленой и сильно мокрой.
Все птицы улетели прочь, и день нам кажется за ночь.
Все звери спряталися в норы, и, кажется, что провалились горы (т. е. сопки)…
Очень спешу и очень прошу: будьте здоровы и будьте готовы преодолевать все, что мешает жить!
Привет взрослым, детям, всем, всем, всем.
Скучаю, жду встречи и “ответа, как соловей лета”.
С поклоном Ваш самый пылкий поклонник Евгений Петрович».
И получил в ответ:
«Дорогой мой! Ненаглядный!
Здравствуйте Вам, Евгений Петрович!
Пишет Вам “мученица” прошедшего воскресенья. В результате Вашего посещения у меня три дня болел палец и к этому же моя бедная борода в пятый раз “облезла”.
Ох, болять мои раны, болять. Ну, ладно, переживем. Но в следующий раз я Вам отомщу! И за “монументальность” особенно.
Пишу, не дожидаясь Вашего письма (ради уважения, конечно).
Женя, я не смогу приехать в воскресенье, т. к. у нас заболела манекенщица, и я должна буду ее заменить. Еду в Новоникольск. Предстоит пренеприятнейшее занятие, но меня заставили…
Пиши, как ты поживаешь. Жду твоих писем и тебя.
Люблю, целую. Твоя Светка.
P.S. Жень, ну напиши, почему ты забрал свои стихи?
А то я умру от любопытства».
С удивлением Светлана обнаружила, что ждет с нетерпением эти кажущиеся такими короткими встречи-свидания. В кино и на танцы они уже не ходили, времени и так не хватало, хотя расставались они в 2–3 часа ночи. Оказалось, что Евгений знает наизусть множество стихов, рассказов, просто анекдотических случаев, так знакомых по жизни. А однажды он прочитал ей свои собственные стихи, честно признавшись, что написал их уже давно для незнакомой девушки, с которой мечтал когда-нибудь встретиться:
Ты, березка стройная,
Нежная, кудрявая,
Что весною скроена,
Гордой, величавою…
Лечь перед тобою бы
Шелковой тропинкою,
И идти с тобою бы
Шапкой-невидимкою.
Крышею прозрачною
Над тобой раскинуться.
Если тучки мрачные
За тобою ринутся,
Подхватить бы на руки,
И к груди прижать
Золотым фонариком
И бежать, бежать…
Светлана не сдержала смеха, услышав последние строки стихотворения и, представив, как он будет надрываться, взяв ее на руки. Хрупкой она себя отнюдь не считала. Узнав причину смеха, Евгений довольно легко подхватил ее на руки и закружился на месте. А потом был первый поцелуй…
Однажды он принес ей книгу «Мартин Иден» Джека Лондона с дарственной надписью: «Светлане, в память нашего знакомства. Уссурийск. 23 февраля».
Честно сказать, чтением она до сих пор особо не увлекалась. Но потом, как-то незаметно для себя, втянулась и уже не мыслила свою жизнь без книги. Летом Евгений уехал на практику на Николаевский судостроительный завод на Украине. Это была их первая длительная разлука. Кто тогда мог предположить, что таких разлук в их жизни будет немало? Что будут еще практики, морские походы и испытания кораблей, и что надо будет овладевать таким искусством, как ожидание. Ожидание встречи – продолжение любви…
Отдушиной в разлуках были письма. Светлана с нетерпением ждала того мгновения, когда открывала почтовый ящик и к не в руки попадал заветный конверт. Видимо, у Евгения в то время уже проклюнулась тяга к сочинительству, и она с удовольствием перечитывала письма и не раз, и не два. Многие письма заканчивались стихами. Особенно она запомнила это стихотворение:
Я люблю получать твои письма
На распутье нелегких дорог…
Я люблю получать твои письма,
Целовать теплоту скупых строк.
Я люблю вспоминать твои губы,
И мне хочется прямо сейчас
Раствориться в зеленой глуби
Твоих ласковых, преданных глаз.
Я люблю радость бурную встречи
И в глазах слезы счастья ловлю.
Я люблю твои руки и плечи…
Я люблю! Я люблю! Я люблю!
Писем накопилось много. Ни она, ни Евгений их не выбрасывали. Большая картонная коробка путешествовала с ними по городам и весям. Светлана шутила, что в старости все-таки найдет время, чтобы их все перечитать.
Осенью Светлана пригласила своего студента на поездку в тайгу для сбора дикого винограда. Эту поездку организовал муж сестры Октябрины. Ехать пришлось на крытом брезентом грузовике. В кузове разместилось человек десять, в основном женщины. Грузовик мчался, подпрыгивая на ухабах. Парочка накрылась каким-то покрывалом и самозабвенно целовалась. А когда на особенно большом ухабе они выглядывали из-под этой хламиды, то ловили на себе завистливые и все понимающие, с легкой грустинкой женские взгляды.
Для них уже все осталось в прошлом, а для этих двоих только начиналось. Лицо Светланы заливалось краской, и она, прикрыв ладошкой припухшие губы, снова ныряла под спасительную ткань покрывала.
Винограда набрали много, но Евгению довезти его до дома не удалось. На злополучном Пушкинском мосту он свалился с велосипеда, и от винограда осталась только сплошная фиолетовая масса.
Скромная студенческая свадьба состоялась 22 декабря в день зимнего солнцестояния – самый короткий день и самая длинная ночь в году. На свадьбу приехала почти вся группа, в которой учился Евгений. Светлана слышала, что потом в институте ему за срыв занятий здорово досталось.
А комитет комсомола института направил им поздравление, выполненное на плотной бумаге с золотым теснением. Но когда его зачитывали, оно упало в свадебный торт, Светлана его подхватила, но следы от торта остались до сего времени. Вот так и закончилась юность. Бодрым шагом надвигалась молодость.
Конечно, студенческая свадьба начала 60-х никакого сравнения с нынешними пышными торжествами по этому поводу не имеет. В назначенное время Светлана с женихом прибыли в Ленинский районный ЗАГС г. Владивостока, где под мелодию «Веселись, негритянка» были произведены необходимые процедурные действия вплоть до традиционного бокала шампанского, и гражданка Потопяк стала Гуримовой Светланой Ивановной.
От той свадьбы у Светланы осталась единственная фотография, запечатлевшая счастливую чету молодоженов перед чиновничьим загсовым столом. Других фотографий не осталось: то ли пленку засветили, то ли фотоаппарат разбили.
Евгению оставалось до окончания института почти три года. Нельзя сказать, что жили они в полном достатке, но и не бедствовали, и даже откладывали кое-что, готовясь к будущему переезду. А ведь жили практически на два дома. Евгений подрабатывал то учителем в школе, то в газете, но каждую субботу (после занятий, конечно) и воскресенье, а тем более праздники, каникулы и дни подготовки к экзаменам проводил в Уссурийске. Светлана жила все в том же одряхлевшем «купеческом» доме на Тимирязевской.
Вспоминая прошедшее время, она невольно отмечала, что эти дни были самыми счастливыми в их жизни.
Студенческие годы Евгения пришлись на конец 50-х – середину 60-х годов, время хрущевской «оттепели», время поэтов Роберта Рождественского, Евгения Евтушенко… время «стиляг», «физиков и лириков».