Защитив диплом, Евгений, как сотни и тысячи выпускников советских вузов, прошел процедуру распределения-назначения к будущему месту работы по специальности. Выпало ему начинать в крохотном речном городке на самом юге Кировской области, в той ее части, которая географическим аппендицитом изогнулась между Татарией и Удмуртией. Формально – Россия, фактически – Татарстан, где мусульман большинство, русских – минимальное количество.
Поезд прибыл из Владивостока к месту назначения на шестые сутки, точно по расписанию. Город Сосновка принял семью молодого специалиста неприветливо. Дело было в мае, вечером. Дощатый настил перрона, здание вокзала, похожее скорее на сарай, чем на административное учреждение, многочисленные лужи и лужицы по обе стороны железнодорожных путей производили впечатление неухоженности и неуютности. Позже приехавшие узнали, что река Вятка в весенний ледоход этого года разлилась необычно широко. Паводок был такой, что вода перехлестывала через железнодорожное полотно. Однако кое-кому это было на руку. Под стихийное бедствие на судостроительном заводе списали десятки тонн металла и проката. В Москве поверили и подтвердили, что все это было унесено половодьем.
Поезд ушел, оставив Евгения со Светланой на пустынном полустанке. Только километрах в полуторах от перрона виднеются крыши домиков какого-то селения.
Стоят растерянные, никто не встречает, а должны бы, телеграмму он отправлял. Десять минут стоят, час, время повернуло к вечеру…
Идти в селение, искать ночлег, а вдруг за ними с минуты на минуту приедут? Заходящее солнце уже поцеловалось с горизонтом. Светлана устала стоять и присела на чемодан. Глаза повлажнели, готовится всплакнуть. А вокруг ни одного хоть бы прохожего. Даже в домике – ни одного железнодорожника. Огромный амбарный замок на двери красноречиво свидетельствует об этом.
Смеркалось, когда невесть откуда появился мужчина лет пятидесяти. По одежде – татарин. Идет неторопливо мимо них. Курс держит на недалекую деревеньку. Евгений к этому времени уже знал, что мусульмане относятся к иноверцам весьма прохладно. Поэтому при всем отчаянном положении не обратил особого внимания на путника. Да и тот шагал так, словно бы их не видел. Но вдруг остановился, спросил:
– Куда?
– На завод. По распределению после института, – ответил Евгений.
Мужчина что-то буркнул себе под нос, махнул рукой:
– Пошли.
Привел к себе домой. Дал распоряжение по-татарски многочисленной родне. Женщины захлопотали, накрывая на стол. Та, что помоложе, показала, где можно умыться, где воспользоваться остальными атрибутами цивилизации.
После ужина отвели в отдельную комнату, жена хозяина дома показала рукой на пышную, устеленную удивительно белоснежным бельем кровать:
– Вам. Спите.
Утром после обильного завтрака с истекающими жиром кусками баранины, с пловом, с терпким чаем немногословный хозяин сказал:
– Я позвонил на завод. Приедут. Ты никуда не ходи.
А сам ушел. Евгений с женой остались в тихом недоумении: ненавязчивая, какая-то даже хмурая, но щедрая забота мужчины-мусульманина и его родни об «инородцах», удивляла и озадачивала. Разбрелись по своим делам родственники хозяина дома. Только внук его, любопытствуя, неотвязно ходил за ними. Заметно было, что какая-то забота гложет мальчишку. Наконец, он не выдержал, поманил Евгения в столовую, где вчера все вместе ужинали и сегодня таким же образом завтракали:
– Ходи сюда, дядька.
Он вошел. Малец выдвинул верхний ящик комода. Евгений всмотрелся и ахнул: на красном лоскуте бархата посверкивали золотом и эмалью два ордена Славы и пять орденов Красного Знамени (боевого!), да еще с десяток медалей.
– Это мой дед на войне получил! – похвастался мальчишка. – Он всю войну немцев стрелял. Снайпер, однако.
И все встало на свои места. Если ты четыре года отвоевывал свою страну у иноземных захватчиков; если ты хоть раз вытаскивал под шквальным обстрелом раненого русского однополчанина, а удмурт или грузин прикрывал до собственного смертного вскрика твой выход из огненного окружения в черном июне сорок первого года; если ты всю жизнь прожил на земле, которая зовется Россией; если ты кушал в своей Татарии лаваши, испеченные женой из кубанской муки, то предвзятости религиозных догм уходят в сторону, уступая место душевному вниманию к человеку.
И еще в тот день Евгений понял: мировоззрение человека формируется характером глобальных исторических событий, в которых ему довелось участвовать и которые пришлось пережить. Впрочем, формируется в непосредственной зависимости от психологического типа личности.
А утром за ними приехала машина. Начальник отдела кадров «дико» извинялся и просил немного потерпеть. Поселили их в общежитии, в комнате, в которой проживало еще человек семь мужиков из сдаточной команды.
На ужин молодые купили кукурузных хлопьев, молока и кое-как улеглись спать в спортивных костюмах на узкой кровати с провалившейся почти до пола сеткой. Мужики деликатно притушили свет, но еще долго не могли угомониться.
Утром их разбудили какие-то шорохи и шебуршания, раздающиеся из прикроватной «казенной» тумбочки. Евгений вытащил пакет с хлопьями, засунул туда руку и непроизвольно отдернул, там шевелилось что-то живое. Пришлось перевернуть пакет на столешницу. Из-под кучи хлопьев на проснувшихся и ошарашенных постояльцев безбоязненно смотрела черными бусинками глаз серая мышка.
– Прогони ее, – потребовала изменившимся от ужаса голосом Светлана.
– Да ты посмотри, какая она симпатичная, – послышалось в ответ. Мышка присела на длинный хвостик, встала на задние лапки, совсем как белочка, а передними стала засовывать хлопья в рот, покачивая головкой и беззастенчиво разглядывая опешивших Светлану и Евгения. Мужики из сдаточной команды стали, покряхтывая и переговариваясь, подниматься, мышка махнула хвостиком и исчезла. С тех пор она каждое утро встречала на тумбочке, лакомясь хлопьями, которые Светлана насыпала еще с вечера.
Через несколько дней сдаточная команда выехала из общежития, и оставшимся досталась большая и неуютная комната. А после каждого посещения мышки Светлана напевала какую-то мелодию из балета «Щелкунчик».
К Новому году завод сдал в эксплуатацию многоквартирный жилой дом о двух этажах. Семье молодого специалиста выделили однокомнатную квартиру. Перед самым переездом мышка заявилась не одна. За ней пряталась другая, суетливо дергаясь от страха, и ни разу не поднявшись на задние лапки. Видимо, мышка знакомила нас со своей половиной. После этого визита мышка уже не приходила. А через три дня состоялся переезд на новую квартиру.
Судостроительный завод был для Сосновки, как бы сейчас сказали, «градообразующим предприятием». Но что интересно, молодые специалисты на нем не задерживались. Женя Васильев, однокурсник Евгения, тоже получивший направление на этот завод, уехал из Сосновки на следующий день, выклянчив «открепительный талон».
А Евгений, уже устроившись и получив должность технолога, должен был отработать на заводе как минимум два года, чтобы получить на руки диплом об окончании вуза. Тогда с этим было строго. Диплом выдавался только в том случае, если специалист отработал по направлению не менее двух лет и получал положительную характеристику.
На заводе была небольшая группа молодых специалистов, окончивших кораблестроительные вузы Николаевска-на-Украине и Нижнего Новгорода. Из Ленинградской «корабелки» насчитывалось несколько аборигенов, которые осели в этом городке по разным причинам.
Молодые специалисты быстро перезнакомились, составили компанию и по выходным дням выбирались на природу. Места здесь были великолепные, «шишкинские». Широкая река Вятка, величественные леса, совсем не похожие на дальневосточную тайгу.
Евгений уговорил Светлану поступить в вечерний судостроительный техникум, она устроилась на работу в заводскую библиотеку. В общем, как говорится, жизнь стала налаживаться.
Евгений быстро вошел в заводской ритм, буквально через месяц напросился на перевод мастером корпусного участка, осенью стал преподавать в техникуме и филиале Кировского политехнического института.
Встречались теперь редко: утром на работу, вечером в техникум, возвращались к часам 11 вечера. Высыпались только в субботу и воскресенье. Спали часов до 12 дня, и когда приходили на базар, их встречали пустые прилавки.
Когда переехали на новую квартиру, выяснилось, что комната буквально вымерзала. Евгений полез под подоконник и обнаружил, что под ним не хватает целого ряда кирпичей, т. е. улице был открыт прямой доступ в квартиру. А морозы здесь были далеко за 30 градусов. Заткнули дыру подручным материалом и… отогрелись.
Первый Новый год на новом месте решили встречать вместе с молодежью, которая и определила место – на квартире у Светланы, мол, заодно и новоселье справим. Вообще-то компания была разнородная, но интересная. Начальник плаза (это помещение, где в натуральную величину вычерчивался теоретический чертеж судна) Борис был знаменит тем, что хорошо пел, правда, под микрофон, со сценической площадки. В компаниях, сколько его ни уговаривали, никогда не солировал. Была еще одна интересная пара – учительница Маша и инженер Гера. Маша, она просила называть себя Маней, обладала бесподобным чувством юмора, и превосходно рассказывала различные истории, вроде бы правдоподобные. Гера, худющий, как жердь, никогда не мог досказать анекдот про «щетку», ограничиваясь первыми словами: «Ну, в общем, ежик…», а потом начинал беззвучно смеяться и отмахиваться рукой. Маша звала его просто «Мой Геракл». И Светлана, услышав эти слова, зажимала рот рукой, чтобы в открытую не рассмеяться.
Собралось человек десять. Особый восторг вызвала красная рыба и селедка, присланные родными из Уссурийска. Надо сказать, что и в Сосновке у браконьеров можно было приобрести «царскую рыбу» стерлядь, но красная была здесь в диковинку.
А когда попробовали маринованные грибы, приготовленные Светланой, разгорелся спор. Она сказала, что это маслята. Большой знаток грибов Борис категорически заявил, что это белые грибы. Спорящие разделились на два лагеря. Самым маленьким оказался тот, в котором были Светлана с мужем. Все остальные ратовали за белые грибы.