После службы на «Рюрике» мичман А. В. Колчак переводится на клипер «Крейсер». Наблюдения по гидрологии во время плавания на этом корабле легли в основу первого научного труда, опубликованного в Санкт-Петербурге. За три года пребывания во Владивостоке мичман А. В. Колчак большую часть времени проводил в плаваниях. Но увольняясь на берег, он не забывал посещать Географическое общество, участвовал в открытии памятников адмиралу Невельскому и шхуне «Крейсерок».
Весной 1904 года Колчак снова во Владивостоке – проездом в Порт-Артур к новому месту службы во время Русско-японской войны.
В начале 1910 г. Колчак возглавил полярную экспедицию из двух судов ледового плавания – «Таймыр» и «Вайгач», и в июле этого же года снова сошел на берег бухты Золотой Рог. Он пробыл во Владивостоке до середины августа и, наверное, не один раз посещал Пушкинский театр.
В последний раз Колчак прибыл во Владивосток из Японии осенью 1918 г. вместе с Анной Тимиревой. Здесь же, во Владивостоке, в местной консистории были оформлены документы о разводе Анны с ее мужем – героем Русско-японской войны контр-адмиралом и другом Колчака С. Тимиревым. С этого времени А. Тимирева считалась гражданской женой Колчака, хотя официально его брак с женой Софьей не был расторгнут. Поначалу Колчак и Анна Тимирева жили в разных гостиницах – Александр Васильевич в «Золотом Роге», а Анна – в «Версале», и нередко появлялись на публике и в Пушкинском театре.
Несколько лет назад Евгения Петровича включили в комиссию по комплексной проверке Томского политехнического университета. Дело было в конце декабря. Прямого авиарейса из Владивостока до Томска не было, и ему пришлось лететь до Новосибирска, где его ожидал автомобиль, на котором он и должен был добраться до Томска.
Работа комиссии продолжалась несколько дней, закончилась положительной оценкой деятельности университета, и в ночь с 30 на 31 декабря Евгений Петрович должен был выехать опять же на автомобиле до Новосибирска, чтобы успеть на самолет до Владивостока. Новый год он все-таки рассчитывал встретить в кругу семьи.
Выехали с водителем по имени Сергей при ясной луне и звездном небе. Евгений Петрович пошутил, что и его водителя во Владивостоке, и сына тоже зовут Сергей.
Где-то на полпути до места назначения их настигла пурга. Сначала повалил крупный снег, затем налетел ветер, вокруг автомобиля закрутилась такая круговерть, что казалось, будто снежинки не только падают на землю, но и взлетают к небу. Видимость настолько ухудшилась, что автомобильные фары пробивали темноту и снежную завесу всего на несколько метров.
Водитель свернул куда-то не туда и через некоторое время фары высветили торчащие из глубокого снега штакетины «редкозубого» забора.
Они с водителем посовещались и решили, несмотря на поздноту, постучаться в какой-нибудь первый дом, чтобы узнать, где же они находятся?
Придерживая дверцы автомобиля, которые ветер буквально вырывал из рук, они выбрались из автомобиля и, проваливаясь в сугробы чуть ли не по пояс, добрались до двери дома с закрытыми ставнями.
Удивительно, что сразу же после первого стука дверь отворилась и сухонькая седая старушка в наброшенной на плечи толстой шали пригласила их в дом.
Отряхнувшись в сенях от снега, они зашли в чистенькую горницу. Пахло хлебом, травами, медом и еще чем-то знакомым еще с детства. Раздевшись, они прошли по чистым домотканным половичкам и скрипучим половицам к стоявшему посреди комнаты круглому столу.
– Как же, бабушка, вы не побоялись дверь открыть незнакомым людям? – спросил Евгений Петрович, усаживаясь на добротно сработанную табуретку.
– А кого мне бояться? – пожала плечами хозяйка. – Да и не спится мне что-то. Мы гостям завсегда рады. Сейчас чайком вас угощу.
Несмотря на дружные заверения, что это ни к чему, хозяйка, которую звали Алевтина Марковна, сноровисто накрыла стол. Оказалось, что заехали они в какой то район соседней с Томской – Омской области.
Алевтина Марковна довольно толково объяснила, как доехать до главной дороги на Новосибирск.
В комнате было тепло, уютно… На огромном деревянном сундуке мурлыкал черный котище, с белым галстуком и белым кончиком хвоста. Иногда он осматривал их пронзительными зелеными глазами, а затем прикрывал их, притворяясь, будто спит.
Евгений Петрович все это время не отводил глаз от деревянной шкатулки, в которой хозяйка подала чай, чтобы они заварили его по своему вкусу.
На шкатулке были изображены корабли Тихоокеанской эскадры периода Русско-японской войны 1904–1905 гг.
Евгений Петрович обратился к Алевтине Марковне:
– Извините, а вы не скажете, откуда у вас эта шкатулка, если не секрет, конечно?
– Да какой там секрет! – махнула она рукой. – От сродственника досталась, ныне уже можно говорить – в услужении у Колчака был.
Евгений Петрович подумал, как можно было предложить ей продать эту шкатулку, и считал в уме – хватит ли оставшихся от командировки денег.
Испросив у хозяйки разрешения, он взял шкатулку в руки и пристально стал рассматривать ее.
Алевтина Марковна взглянула на него с лукавинкой и вдруг спросила:
– Понравилась вещица-то?
– Еще бы! – ответил он и только собрался с духом, чтобы задать вопрос о покупке, как Алевтина Марковна предложила:
– А возьми-ка ты эту шкатулку на память, мил-человек. Ты ведь, чай, на море служишь-то? – полувопросительно – полуутвердительно продолжила она.
– А вы-то откуда знаете, – буквально задохнулся он от неожиданности.
– Бери, бери, много чего я про тебя-то знаю, – ответила хозяйка. – Вот только чай пересыплю в другую посудину.
От денег она категорически отказалась, отдариться было нечем, но он все-таки оставил ей ручку в позолоченном корпусе.
Когда вышли на улицу, непогода так же быстро прекратилась, как и началась. Тепло попрощавшись с хозяйкой и убрав снег от машины, двинулись в путь. На рейс Евгений Петрович почти не опоздал, зарегистрировавшись одним из последних.
По возвращении во Владивосток сразу же после Нового года он написал Алевтине Марковне письмо, но ответа не получил.
А в самолете он не спал и долго рассматривал шкатулку. Изготовленная из липовых дощечек шкатулка для чая была изнутри покрашена краской серебристого цвета, а снаружи на крышке и боковых поверхностях выполнена художественная роспись, в цвете, с изображением кораблей Тихоокеанской эскадры и портретами адмирала С. О. Макарова и командиров этих кораблей. Портреты помещены в овальных «рамках», с нижней части обрамлены якорями, с верхней – подписями, а с боковых частей – знаменами; обрамление снизу заканчивали георгиевские ленты.
На крышке шкатулки изображен крейсер 1-го ранга «Варяг» с соответствующей надписью, в левом верхнем углу портрет капитана 1-го ранга Руднева, а в нижнем правом углу надпись – «В. Бонакер», Москва.
Уже во Владивостоке Евгений Петрович выяснил, что фирма «В. Бонакер» была в конце XIX – начале XX века наиболее известным в России акционерным обществом по изготовлению кондитерских упаковок.
На передней стороне шкатулки изображен пятитрубный крейсер 1-го ранга «Аскольд» и портрет адмирала С. О. Макарова, а на тыльной стороне помещены изображения канонерской лодки «Кореец» и портрет ее командира капитана 2-го ранга Беляева.
На левой боковой стороне изображен крейсер 2-го ранга «Новик» и портрет его командира капитана 2-го ранга фон Эссена, а на правой – броненосец «Цесаревич» и его командир капитан 1-го ранга Григорович.
Изображения кораблей на шкатулке срисованы с почтовых открыток, оригиналы которых есть и в коллекции Евгения Петровича.
Тот Новый год ему запомнился надолго. Иногда, когда он берет шкатулку в руки, ему вспоминается мудрый взгляд Алевтины Марковны, пожилой женщины из Сибири.
В часы редкого досуга Евгений Петрович любил рассматривать экспонаты своей коллекции. В этот раз он заострил внимание на старых открытках с портретами П. Нестерова и С. Уточкина.
Петр Нестеров служил во Владивостоке с 1906 по 1910 г. Да, это тот самый летчик, который выполнил знаменитую фигуру высшего пилотажа «мертвую петлю», названную его именем. А «заболел небом» Петр Нестеров именно во Владивостоке, в который он попал из-за …любви.
Петр учился в Нижегородском кадетском корпусе, среди первых окончил Михайловское артиллерийское училище в Петербурге и при выпуске имел право выбрать столицу, но… он полюбил Надежду Галецкую. По существовавшим тогда негласным законам младший офицер не имел права жениться, не внеся залога в размере 5000 рублей. Однако это правило не распространялось на Сибирь и Дальний Восток. Так молодой поручик прибыл во Владивосток для прохождения службы в 9-й Восточно-Сибирской артиллерийской бригаде.
Во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. во Владивостоке появилась крепостная воздухоплавательная рота. Сначала этот воздухоплавательный парк, состоящий из нескольких воздушных шаров и аэростатов, располагался в Гнилом углу, а затем на Эгершельде. В то время это был закрытый район города, допуск в который осуществлялся по специальным пропускам.
Командир отряда воздухоплавателей инженер-капитан Федор Постников был инициатором изучения искусственного языка эсперанто во Владивостоке и первый из построенных аэростатов назвали «Эсперанто», что в переводе означает «надежда».
Один из полетов на воздушном шаре Федор Постников описывал так: «Я поднялся с транспорта “Колыма” в 10 часов 25 минут дня, имея на борту 8 мешков с песком – балластом. Через час с небольшим я поднялся на высоту 580 метров, пересек береговую черту около копей Кларксона (район Седанки). Шар стал медленно опускаться, и мне пришлось выбросить полмешка песку, что вызвало подъем шара на высоту 900 метров. Вот подо мной устье реки Суйфун. Видны фабричные трубы и лагерь какой-то кавалерийской части. Оказалось, это был лагерь конно-охотничьей команды штабс-капитана Арсеньева. Я написал ему записку и положил в мешок с остатками балласта. Потрубив в рожок с целью обратить на себя внимание, я бросил мешок вниз. Как я потом узнал, он упал неудачно, прямо в кустарник. Из-за того, что он был защитного цвета, солдаты не смогли отыскать его в зелени кустов…»