Свои впечатления о Владивостоке Вертинский описывал в письмах к жене:
«Владивосток, 11 октября 1950 г.
…город огромный, грязный, мощенный булыжниками. Драки на каждом шагу. Город портовый, и страсти тут морские, буйные. Кораблей никаких нет, кроме наших. На базаре продают живых крабов. Но кто их будет варить и с чем их есть? Майонез остался у Елисеева. А устрицы вообще обиделись и ушли отсюда со старым режимом».
У меня в номере собачий холод. Был сильный шторм, порвал электрические провода, и моя гостиница без света, без воды, без отопления. Тут много мышей, и они жрут все. Прячу свою колбасу и хлеб за окном. Они достать не могут. Так, вчера увели мое мыло. Целый кусок! Я закрыл дырки кирпичами, но не помогает…»
«17 октября 1950 г. Моя дорогая жена Лиличка!
Если бы ты знала, как я скучаю! Никогда так мне не было противно в поездке, как в этой. Целые дни сижу в затхлом номере, потому что я сильно простудился в день приезда, а на улице холод и дуют с моря ветры. Вечером, еще больной, пою концерт и еле вытягиваю его. Лечусь стрептоцидом. У меня грипп, конечно. Впрочем, сегодня уже чувствую себя лучше. Город грязный, мощенный булыжником еще в прежнее время, пыль крутит столбами. В магазинах пусто, пьяных полно, а жрать нечего; в гастрономах даже колбас нет – одни консервы, и то второго сорта (вермишель, мясная тушенка, омуль и пр.), даже вина нет и водки. Есть почему-то коньяк – и все. В ресторане с утра сидят любители и к вечеру съедают все, что “отпустила база”. Так что, когда я, возвратясь с концерта, пытаюсь поесть – уже ничего нет, или такая гадость, что в рот нельзя взять. Впрочем, это неважно, потому что у меня все равно пропал аппетит, и я ничего не хочу».
«21 октября. Уже спел 10 концертов. Город отвратительный. Дуют ветры. Ничего нет, хоть шаром покати. В гастрономах ни колбасы, ни сыру, ни даже масла. Белый хлеб надо искать по городу…»
Но зато зрителями артист был вполне доволен.
«Здесь масса точек, в которых можно петь, – пишет он в самом начале гастролей, – и на меня в филармонии сотни заявок отовсюду. Прием везде хороший, но понимают меня, конечно, хуже, чем в центрах».
Но тут он ошибался. Как могли не понять моряки и их семьи песню, которая была популярна в годы юности Евгения:
Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой,
Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой.
А я остаюся с тобою,
Родная моя сторона,
Не нужно мне солнце чужое,
Чужая земля не нужна.
Однажды Евгений Петрович председательствовал на заседании Ассоциации профессоров стран Северо-Восточной Азии. Проходила эта конференция в Улан-Баторе и собрала профессоров из Японии, России, Кореи, Китая и Монголии.
Во время перерыва к нему подошел один из переводчиков, обслуживающих конференцию, и на довольно чистом русском языке представился:
– Я – Тимур, так звали сына вашего писателя Гайдара.
Потом добавил:
– Молодые люди в Монголии сейчас почти не знают русского языка. А мне нравится Гайдар. Читал многие его произведения. Но особенно мне понравилась повесть «Тимур и его команда». Я тоже Тимур, но только без команды, – обезоруживающе улыбнулся монгол.
На самом деле его фамилия читается, как Тумур, что в переводе с монгольского означает «железный, твердый». Это имя закрепилось и за Тамерланом который известен, как полководец и эмир, создатель государства со столицей в Самарканде, Тамерлан, получивший прозвище Хромой Тимур. Он разгромил Золотую Орду, прославился своей жестокостью. Происходил из монгольского племени. Выше предписаний религии ставил законы Чингисхана. Наверное, его прозвали так не только за железные доспехи, но и за твердость характера и железную волю, позволившую завоевать полмира.
Несмотря на то, что в творчестве Гайдара (А. Голикова) восточная тематика не нашла отражения, он, по-видимому, к Востоку относился неравнодушно. Поэтому и сына назвал Тимуром, и литературный псевдоним себе выбрал Гайдар.
Некоторые современники в своих воспоминаниях пишут, что когда они спрашивали у Аркадия Петровича, что означает его псевдоним, то он говорил, что так в Хакассии называют красных командиров. Однако на хакасском языке слово «Хайдар» означает «Куда? В какую сторону?» и словосочетание «Хайдар Голик» якобы звучало так: «Куда едет Голиков? В какую сторону?»
Один из биографов писателя Борис Емельянов трактовал перевод этого слова с монгольского так: «Гайдар – это всадник скачущий впереди». В этом есть какая-то доля истины. Аркадий Голиков действительно бывал в Башкирии, Хакассии, а имена Гайдар, Гейдар, Хайдар на Востоке распространены.
А вот какую версию выдвигает сын писателя Тимур Гайдар в своей книге об отце:
«Аркадий Гайдар на такой вопрос (о псевдониме) не отвечал. Если приставали, то отделывался шуткой…»
Но чего бы вздумалось девятнадцатилетнему Аркадию Голикову брать иноплеменное, хотя и звучное имя?..
Разгадать загадку удалось его школьному товарищу А. М. Гольдину. В детстве Аркадий учил французский язык, в котором приставка «д» указывает на принадлежность или происхождение, скажем д’Артаньян – из Артаньяна.
Итак, 1923 год, Аркадий Голиков ранен, контужен, болен. Путь кадрового командира, начатый так уверенно, заволокли тучи. Что делать дальше? Как жить? Созревает решение – литература.
Тогда и придуман, найден литературный псевдоним: «Г» – первая буква фамилии Голиков; «АЙ» – первая и последняя буква имени; «Д» – по-французски «из»; «АР» – первые буквы названия родного города. Г-АЙ-Д-АР: «Голиков Аркадий из Арзамаса». Кстати, поначалу он и подписывался – Гайдар, без имени и даже без инициалов. Ведь имя уже входило частичкой в псевдоним. Лишь когда псевдоним стал фамилией, на книгах появилось: «Аркадий Гайдар».
Евгений Петрович дважды был в Монголии. Неоднократно задавал и переводчикам, и монголам, знающим русский язык, вопрос, что означает в переводе с монгольского слово «Гайдар». Как правило, ему отвечали, что в современном монгольском языке такого слова нет.
Однажды ректоров повезли на экскурсию в заповедник «Монголия. XIII век». Перед этим прошли грозовые дожди. Автобус, переваливаясь с борта на борт и весело разбрызгивая лужи, доставил к месту назначения за несколько сотен верст от Улан-Батора.
Евгения Петровича вежливо спросили:
– Вас не укачивает?
Он мысленно усмехнулся, вспоминая свое морское прошлое и борьбу с самим собой и с качкой корабля во время шторма.
– Да нет, спасибо, – ответил он, стараясь не прикусить язык, когда автобус неожиданно подбросило на внеочередном ухабе.
Переводчик продолжал:
– А вот один профессор из Кореи (он едет в другом автобусе), качку вообще не переносит, так мы ему по старому монгольскому рецепту скотчем заклеили попку.
– Это как? – ошарашенно спросил Евгений Петрович. Оказалось, что не попку, а пупок, а скотчем, потому что под рукой другого материала не оказалось. Потом ему показали этого корейского страдальца и надо отметить, что выглядел он довольно бодро.
Обедом накормили в большой юрте, обустроенной так, как она должна была выглядеть во времена Чингисхана. Единственным неудобством служило то, что сидеть пришлось прямо на полу перед низенькими столиками. Дали попробовать по чашке кумыса, а обед сопровождался выступлением монгольских девушек в национальных костюмах, играющих на национальных инструментах.
Позже доверительно сообщили, что все они – студенты из университета, который их принимал, как и бронзовые от загара монгольские воины в доспехах из кожи, с копьями, луками, колчанами со стрелами и кривыми саблями.
Потом гостям дали пострелять из настоящего монгольского лука. Евгению Петровичу удалось запустить стрелу дальше всех, что было встречено аплодисментами присутствующих. Конечно, в мишень, представляющую собой шкуру какого-то животного, никто и близко не попал.
Они посетили шаманскую деревню, аратскую семью, где желающих покатали на низкорослых лошадях-монголках и верблюдах. Вернее, на одном верблюде, который, видимо, до того устал от посещений туристов, что утробным ревом выражал свое недовольство и отказывался подчиняться погонщику.
В юрте-библиотеке едва Евгений Петрович успел сесть за стол с шахматной доской, на которой были расставлены фигурки древних монгольских шахмат довольно внушительного размера, как напротив примостился мальчик-монгол лет двенадцати и сразу сделал ход Е2 – Е4. Пришлось играть. Отец мальчика сопровождал немецкую делегацию и неплохо говорил по-русски. Гости немного прошлись до следующего объекта заповедника, беседуя ни о чем, а недалеко от юрты ремесленников по изготовлению изделий под монгольскую старину Тимур-переводчик протянул Евгению Петровичу неприметный цветок, похожий на бархатную звездочку, и назвал его:
– Эдельвейс!
Евгений Петрович впервые видел этот цветок и ожидал, в общем-то, чего-то большего, тем более, что он ассоциировался с названием немецкой горной дивизии «Эдельвейс», воевавшей на Кавказе против Красной армии во время Великой Отечественной войны. Показал этот цветок немцам.
– О, я, я… – послышались восхищенные возгласы.
На обратном пути к автобусу Евгений Петрович шел одним из замыкающих и заметил, что немцы оборвали все цветы эдельвейса на доступном от тропы расстоянии кроме небольшого пространства у деревянной клетки, где томился волчонок, посаженный на железную цепь.
Евгений Петрович попросил переводчика спросить у пожилого главы дома, одетого в древнемонгольское платье и не выпускающего прокуренной трубки изо рта, не знает ли он, что означает слово «Гайдар». И очень удивился, когда услышал в ответ, что на древнемонгольском языке есть созвучное слово, которое означает: «Всадник, скачущий впереди».
В детстве Евгений Петрович зачитывался Гайдаром, да и сейчас иногда перелистывал его книги. Однако до зрелого возраста он и не предполагал, что писатель Гайдар в 30-х годах теперь уже прошлого столетия жил на Дальнем Востоке и, хотя местом его постоянного жительства был Хабаровск, он как корреспондент газеты «Тихоокеанская звезда» объездил все Приморье, неоднократно бывал во Владивостоке. В городе «нашенском» он