В доме было полно любивших тебя людей, твое имя было у всех на устах, звучало в каждом разговоре, в каждой комнате. На меня бросали удивленные взгляды. Твоя мама прошла со мной в сад; столько гостей, а она умудрилась выкроить время для самого недостойного. Рассказал, что ненавижу себя. «Не смей так говорить!» – отрезала она. Наверное, я бы смог стать другим человеком – хорошим человеком, если бы у меня были такие родители. В груди разлилась благодарность за то, что Лиз отнеслась ко мне без презрения. Потом я заглянул в гараж к твоему отцу: он стоял у верстака и обстругивал какую-то деревяшку.
– Спасибо, что пригласили.
– Благодари жену. Я бы вышвырнул тебя в окно. Вон туда. – Он посмотрел на потемневшее стекло в квадратной раме. – Не смог стерпеть, сперма в голову ударила?
Он вряд ли простит меня; неудивительно, я и сам себя никогда не прощу. А ведь он не знает и половины. Никто не знает.
Дэвид продолжал водить по доске рубанком. Стружка сыпалась ему под ноги.
– Двадцать пять. Разве это возраст? Ну, что молчишь, сволочь? – Он замахнулся на меня, и я подумал: «Ударь. Ударь, как тот здоровяк в пабе. Может статься, нам обоим слегка полегчает». Однако твой отец опустил кулак и заскулил, как раненый зверь: – Как ты мог так поступить с моей девочкой?
Не верится, что они зовут меня на похороны. Мы ведь не родственники, я тебе никто, мы даже не были женаты. Кстати, ты не знаешь еще одну маленькую деталь, Ал. Я снова собирался делать предложение. В то утро ты уехала в Саутгемптон. Два месяца назначенного срока уже почти истекли. Не пытаться выйти на связь – вот твои правила, но я хотел сделать сюрприз. Принести извинения, объясниться, растолковать свою точку зрения. Ты не ожидала такого поворота событий, это уж точно. За прошедшие два месяца я успел понять, что у каждого человека есть своя половинка; моей половинкой была ты, Алиса Луиза Сэлмон. Забудем про поездку в Рим. Я собирался делать предложение прямо на пороге твоего дома. Однако дверь открыла Софи.
– Куда она отправилась?
– В Саутгемптон.
Мне стало плохо при мысли, что мы можем всю жизнь провести порознь, ничего не зная друг о друге. «Мне нужно отыскать тебя», – подумал я. Нужно отыскать Алису и сделать предложение. Софи разглядывала меня с подозрением. Не знаю, что ты успела ей рассказать; я-то со своими друзьями ничем не делился.
– Можно я зайду к ней в комнату?
– Нельзя.
– Алиса дома, да? – спросил я. В душу закралось страшное подозрение: ты сейчас с кем-то другим. – Она не одна?
У тебя никого не было – так ты сказала, перед тем как выставить меня за дверь; мы сидели в твоей комнате, ты плакала, переливались огоньки на маленькой елке, и я тряс тебя за плечи. Прости, ничего не мог поделать. Просто сорвался, совсем потерял голову, ревнивый дурак. Я уже не знал, чему верить.
– Я ведь серьезно, Софи. С кем она сейчас?
– Спроси сам, раз уж так неймется. Ах, извини, совсем забыла – она с тобой не разговаривает!
– Прости. – Я попробовал зайти с другой стороны. – Мне без нее совсем плохо! Помоги, Соф. Я тебя очень прошу.
– Вы разминулись. Она только что уехала, – бросила Софи, закрывая дверь.
«Надо ехать в Саутгемптон», – тут же решил я. Вытащил телефон. Сначала ты была записана как «Алиса С.», потому что у меня уже была «Алиса Кемп», но когда мы начали встречаться всерьез, я переименовал тебя в «Алису», а ее в «Алису К.»; еще через некоторое время ты стала просто «Ал». Я отправил сообщение: «Два месяца почти прошли. Не могу без тебя. Мне нужно сказать тебе кое-что важное».
Я пробыл у твоих родителей еще целый час, раньше улизнуть не получилось; а мне так хотелось поскорее хорошенько надраться. Лишь бы не видеть тебя, не вспоминать, как ты катаешься на лондонском колесе обозрения; пьешь шампанское в десять утра в день свадьбы Кейт и Уилла; говоришь пассажиру в метро, чтобы он оторвал задницу от сиденья и уступил место беременной женщине; танцуешь на вечеринке в Пекхэме; смотришь взглядом испуганной лани, заметив меня на берегу в ту субботу; ты, твой голос, твой запах – ничего больше нет, смыло ледяной водой, схоронило на речном дне все наши секреты.
Теперь мне слегка полегчало, алкоголь и травка притупили все чувства, а когда я допью последнюю банку и докурю косячок, твое лицо наконец перестанет мелькать перед глазами: вот ты глядишь на меня с болью и ужасом, сжавшись на краю постели; или за тем столиком на Кампо деи Фиори, до которого мы так и не успели добраться; или прямо из темной воды. Я буду сидеть у себя на кухне, и не останется ничего, даже гнева, только монотонное бормотание телевизора, ноющие ссадины на лице и эхо прерывистых всхлипов в пустой квартире.
Черт знает, сколько я простоял у вас под окнами. Софи то и дело выглядывала, чтобы проверить, по-прежнему ли я там. Ты не ответила на сообщение. Я развернулся к вокзалу. «Ты же любишь сюрпризы, – подумал я. – Вот и будет тебе такой сюрприз – просто закачаешься!»
Публикация в блоге Меган Паркер, 20 марта 2012 г., 18:35
Знаешь, Алиса, я говорила о тебе с одним из лекторов Саутгемптонского университета.
Он ни разу не попадался мне на глаза, пока мы учились: профессор Кук торчит здесь чуть ли не с девятнадцатого века и заявляет, что был с тобой знаком. У него возникла классная идея – собрать про тебя что-то вроде коллажа. Иногда мы с ним просто болтаем о прошлом, а иногда эта работа и вправду напоминает настоящее исследование: мы опрашиваем свидетелей, сверяем даты и уточняем то, что ты говорила, писала или делала. Мама радуется, что я трансформирую свое горе в созидательную энергию, но ты бы сказала, что это очередная инь-янь-ерунда.
Сначала я чувствовала себя предательницей, слишком уж личные разговоры заводит профессор. Но кто, если не мы? Кто осмелится поднять голос и заглушить все злые языки, все безосновательные сплетни? «Мы должны защищать память об Алисе, ведь она больше не может постоять за себя», – говорит мистер Кук, и в его словах есть крупица здравого смысла. Ты всегда мечтала, чтобы про тебя написали книгу, а мы пытаемся сделать именно это – собрать по кусочкам книгу твоей жизни.
Он говорит, что мне не стоит писать про нас с ним в блоге, потому что мы – не главные герои в этой истории; чтобы затея удалась, надо оставаться сторонними наблюдателями и сохранять объективность, а в ответ я всегда – мы встречались уже раз десять – спрашиваю, как можно оставаться объективной, если ты была моей лучшей подругой?
Я с ним так откровенничаю, что становится слегка не по себе; личные тайны всегда проще рассказывать чужим людям, а не любимым и близким.
Он напоминает мне персонажа из комедийного сериала – эдакий застенчивый и старомодный дядюшка. Готова поспорить, студенты его на дух не переносят, но он знает кучу интересных вещей. Тебе бы понравилось в профессорском кабинете, Алиса: все стены заставлены книжными стеллажами – там, наверное, больше тысячи томов. Я уверена, что сам Джереми тоже пришелся бы тебе по вкусу; он знает все на свете и успел побывать в самых разных частях мира. Н-да, я сама себе напоминаю влюбленную школьницу!
Джереми, если ты это читаешь – а ты вполне можешь это читать, потому что ты похвалил мой блог, – добро пожаловать в закрытый клуб, ты один из шести моих читателей! Не сердись на меня, ведь твоя «гипотеза» состоит в том, что правда превыше всего. :)
Ты только послушай, Лиса Алиса… После твоей смерти прошло всего семь недель, а я уже пытаюсь шутить. Спросила у Джереми: получается, мол, что я плохой человек. А он ответил, что смеяться над счастливыми воспоминаниями – далеко не самый страшный грех.
Тебе бы понравилось, как он пытается привязать каждый факт к историческому контексту, Лисса. «Моя подруга мертва, какое мне дело до истории?» – не выдержала я как-то раз, даже голос дрогнул. Он тут же обнял меня – худощавый и невысокий, хотя производит внушительное впечатление, вот что значит «держаться с достоинством», – и сказал, что я должна гордиться своим замечательным соул-мейтом. Я научила его этому слову, даже заставила вслух произнести «не парься» – просто обхохочешься! Он обещал испробовать эту фразочку на своих студентах или на консультанте. Но ведь он прав: я была, есть и всегда буду твоим соул-мейтом.
Профессора заинтересовали те записки с угрозами, и он говорит, что я правильно поступила, опубликовав их в блоге: такая уж у тебя была работа, всегда найдется оскорбленный читатель, затаивший обиду. Еще он говорит, что мне надо поаккуратнее общаться с журналистами, потому что у них есть свой шкурный интерес, однако я хорошо знаю все репортерские уловки – и мне плевать, что про меня напишут, главное, чтобы правда вышла на свет.
Мне нравится помогать профессору: это еще один повод задуматься о тебе. Я и так постоянно о тебе думаю, солнце, но наше маленькое исследование – Джереми в шутку называет его «семейным делом» – позволяет сосредоточиться полностью. Я должна тебе кое в чем признаться. Некоторые из наших встреч сводятся к обсуждению моей карьеры. Ты настаивала, что мне нужно бросить рекламу и вернуться в университет. За разговорами с Джереми – вчера опять просидела у него до полуночи – я заново осознаю, что узнавать новое – это здорово, хотя мы с ним не совершаем никаких открытий, мы просто копаемся в воспоминаниях.
Да, мне не стоит столько писать, потому что каждая заметка в Интернете теперь становится частью твоего резюме: даже если удалишь запись, где-нибудь все равно останется копия. На веб-канале, в чьем-то кэше, и даже Гугл будет по-прежнему находить какие-то отсылки на несуществующую страницу – как инвалид, потерявший ногу, жалуется на зуд в ступне.
Джереми часто расспрашивает меня про похороны, Алиса… Прости, что так зарубила свою поминальную речь… Когда я обнимала твою маму, она спросила:
– Мег, как же мне с этим справиться?
– Надо держаться. Сегодня – день памяти об Алисе, – ответила я.
– Я не про сегодня, я про всю оставшуюся жизнь, – сказала она.