Кому: jfhcooke@gmail.com
Тема: Расскажи мне
Джем!
Во вложении к письму отсканированная записка, которую я получила сегодня утром вместе с образцами твоего почерка и советом сравнить их между собой. Они очень похожи. Пожалуйста, скажи мне, что записку писал не ты. Ей было восемнадцать, только-только поступила в университет, первый год вдали от дома – такая записка могла нагнать ужас на любую девочку ее возраста. Витиеватый неразборчивый почерк перепугал бы ее до смерти. Если бы не я, Дейв бы тебя покалечил. А ты ведь снова успел втереться мне в доверие – господи, да я выслала тебе детские снимки Алисы!.. Джем, я не хочу снова остаться обманутой. Скажи мне, что все не так. Анонимный доброжелатель, отправивший записку, добавил, что ты «взмок как педофил в наряде Санта-Клауса», когда тебе ее показали. Я сегодня напилась так, как не напивалась уже давно. Купила бутылку джина в «Теско» и сидела на парковке с ней в обнимку. Больше всего хотелось уснуть и не просыпаться, пока все не закончится. Через девять дней после нашего с тобой расставания я выпила целую бутылку. Не зря джин называют «материнской погибелью». Страсть к нему не угасает, все время мучительно тянет внутри. Ты уверял, что полиция обязательно выяснит правду о том, что случилось с моей малышкой, Джем, но они ничего не нашли… Только отмахиваются от моих вопросов, а расследование давно зашло в тупик, и некоторые версии повергают меня в отчаяние… Ты когда-то рассуждал о следах, которые мы все оставляем. Ради нас обоих, я надеюсь, что эта записка – не твой след. Хотя не мне рассуждать о моральных принципах…
Элизабет
Мнение: репортер Али Маннинг, веб-сайт «Дейли дайджест», 16 марта 2012 г.
Вчера вечером мне позвонила девушка и представилась как Холли Диккенс. Я не сразу поняла, кто она такая. Холли входила в число подруг, с которыми Алиса Сэлмон гуляла накануне своей смерти.
Читатели наверняка знают историю Алисы наизусть. Она утонула месяц назад в Саутгемптоне, и с тех пор эта история не дает журналистам покоя. Тем вечером Алиса выпила, отбилась от своих друзей и, судя по всему, упала в реку. Такое могло случиться с каждым; наверное, именно поэтому об этой трагедии говорят по всей стране.
Холли связалась со мной, потому что знала, что раньше мы с Алисой были коллегами. Попросила сохранить конфиденциальность, и я согласилась. Мы проговорили больше часа; почти все это время она плакала. Постоянно повторяла про «невыносимую вину».
Многие комментаторы без зазрения совести обвиняют эту девушку и ее подруг, Сару Хоскингс и Лорен Ньюджент, в смерти Алисы. Будто они совершили преступление, выпустив ее из поля зрения на пару мгновений. Будто такого никогда не случалось ни с кем из нас.
– До сих пор в голове не укладывается: вот только что ты собиралась на вечеринку с подругой, а потом – раз, и ты у нее на похоронах! Как же так? – спросила она.
Мне нечего было ответить.
– Алиса присела на заборчик возле бистро. Мы зашли внутрь, а когда вышли, ее уже не было. Мы отошли всего на минуту. Как мы могли ее потерять?
После этого подруги звонили ей восемь раз и в конце концов пришли к логичному выводу: скорее всего, она самостоятельно вернулась в гостиницу.
– Она прекрасно знала дорогу. Мне даже в голову не пришло, что ей может грозить какая-то опасность. Задним числом я поняла, что Алиса весь день была какая-то потерянная, и нам надо было узнать, как она добралась до отеля. Мы никогда себя не простим.
Я повесила трубку и вспомнила те времена, когда мы с Алисой работали в «Саутгемптон мессенджер». Веселые деньки.
Спустя пару минут Холли позвонила снова.
– Я не буду возражать, если вы процитируете меня в какой-нибудь статье. Мне хочется, чтобы люди поняли, что мы допустили ошибку, о которой будем жалеть всю оставшуюся жизнь, и что мы любили Алису.
Эти девушки не совершали ничего ужасного. Они потеряли подругу – и будто этого горя было мало, все вокруг распекают их за то, что они отказываются плодить слухи об Алисе и упрямо придерживаются своего первоначального намерения не давать дополнительных комментариев. Достойное и разумное решение. Они желают проявить уважение к семье Алисы и – не будем забывать об этом – следуют рекомендациям полицейских, чтобы не препятствовать беспристрастному суду.
Я напомнила Холли, что им не в чем винить себя, что эта трагедия могла произойти с кем угодно, что люди, живущие в стеклянных домах, не должны разбрасывать камни. И упаси нас господь от такого несчастья…
Смотрите также:
ТЕКСТЫ. «Оргия» футболиста премьер-лиги в четырехзвездочном отеле
ФОТО. Член парламента клялся бросить курить, но продержался совсем недолго
ВИДЕО. Уличная банда напала на пожилого велосипедиста
Статья, написанная Алисой Сэлмон для журнала «Азур», 20 октября 2011 г.
От Анны Франк до Бриджит Джонс – дневники вели многие, однако современные женщины еще только осваивают это занятие. Стремясь возродить прекрасную традицию, Алиса Сэлмон поделится с читателями историей о том, как дневник помог ей пережить подростковый кризис.
Я выудила из пачки папину бритву и сползла на пол.
Было жарко, у соседей тарахтела газонокосилка. Какой смысл подстригать траву? Все равно ведь вырастет снова. Мне было тринадцать, и тем летом все вокруг казалось именно таким – бесконечным, бессмысленным и беспросветным. Я приложила лезвие к левому запястью и резко дернула. На пару прекрасных, упоительных мгновений все исчезло – экзамены, провальные баллы по биологии (мало того, что рожей не вышла, так еще и мозгов нет), даже ссора с лучшей подругой – и тут я сама виновата: упрекнула Мег в том, что она меня ненавидит. Все эти мысли перекрыла острая, неизбежная боль. Тревоги растаяли перед неожиданным открытием – вот она, кровь.
«Алиса, ты порезала себя! – подумала я. – Посмотрите, что натворила Алиса Сэлмон. Посмотрите, что наделала эта глупая девчонка».
– Папочка! – крикнула я, но его не было дома. Никого не было.
В комнате Робби играло радио, песня Бритни «Baby One More Time», а на заднем плане – далеко-далеко – стрекотала газонокосилка. «Не смей вырубаться», – велела я себе. НЕ СМЕЙ. ВЫРУБАТЬСЯ. Порез был свежим и чистым, и чувство, охватившее меня, было таким же. Где-то залаял мистер Пес, и на меня нахлынул страх: а вдруг останется шрам? Я тут же продумала план действий, как сделал бы папа: выстираю полотенце, надену широкие браслеты и кофту с длинными рукавами. Незачем родителям знать об этом, только расстроятся. Кровь – моя кровь! – лилась и лилась. Оказывается, она так близко, под самой кожей. Я сунула руку под кран, и постепенно вода заглушила кровотечение; поверх раны крест-накрест наклеила пластырь. Бросила полотенце в машинку и принялась оттирать пол, чтобы нигде не осталось ни следа от моих внутренних излияний.
Мама заметила пластырь и спросила, что случилось. Я соврала: мол, наткнулась на гвоздь по дороге из школы.
– Надо сходить к врачу. Так и столбняк подхватить можно!
– Да ничего страшного.
Папа сказал, что это вполне в моем духе: перебинтовать руку из-за пустячной царапины, будто она у меня скоро отвалится.
– Моя Оса любит разыгрывать трагедии, – добавил он. – И ванную отдраила до блеска. Что на тебя нашло, малек?
– Алиса, где ты нашла этот гвоздь? – спросила мама, когда папа ушел.
– По дороге из школы.
– Где именно? – Знакомые интонации. Но я умела убедительно врать, если было нужно.
На первой строчке я поставила дату – 13 августа 1999 года, – и слова посыпались из меня градом: случайная ерунда о ярких узорах на автобусном сиденье и все остальное, личное. Я писала, и груз, давящий на плечи, постепенно таял.
С того случая в ванной комнате прошел месяц, но все вернулось ко мне с новой силой – такое чувство, будто я смотрю на мир через толстое стекло и не справляюсь с происходящим.
Я писала, писала, словно вспарывая лезвием кожу, – только тогда на пол лилась кровь, а теперь на экране появлялись слова. Курсор двигался слева направо, оставляя за собой цепочку букв, складывавшихся в предложения и абзацы – они жили собственной жизнью. 682 слова. 1394. 2611. Первая запись в моем дневнике. Потом образовалась привычка. Я писала в любую свободную минуту – в поезде, в автобусе, перед телевизором, ночью, когда не могла уснуть. На лекциях в университете, на работе, склонившись над столом и прикрывая свои записи ладонью, как школьница на экзамене. Писала на ноутбуке, в блокнотах, на телефоне, на обрывках газет, на чистых листах в конце книги. Писала повсюду и ревностно хранила свои излияния: бумажные записки складывались в коробки, электронные – на флешку. Иногда я воображала себе, что стою перед горящим домом и рослый пожарный удерживает меня, приговаривая: «Нет, Алиса, не надо, слишком опасно!» – а я вырываюсь из его объятий и кидаюсь прямо в пламя. «Вы не понимаете! – кричу я. – Это мой дневник, в нем вся моя жизнь!»
Если желание вернуться в ванную накатывало с новой силой, если на меня со всех сторон давило ОНО – так я теперь называла это чувство, – я просто включала ноутбук. Чаще всего записи появлялись ночью или сквозь мучительную пелену похмелья, однако порой потребность высказаться подкрадывалась совершенно внезапно. Позже я узнала, что в психологии это называется «замещением». Выяснила, что алкоголь и наркотики тоже заглушают боль, но такие возлияния не проходят без последствий. Мое отражение смотрело на меня с экрана, и я выпускала все, что скопилось внутри, искала смысл в окружающем безумии, свое противоядие от жизни, слушала музыку на стерео, а потом и на айподе – в режиме случайного воспроизведения, от Рики Мартина до Пинк, от Робби Уильямса до «Peppers», от «Steps» до Ар Келли.
Я знала, что эти записи никому не интересны и постороннему они покажутся бредом сумасшедшего. Но мне было наплевать. Я наконец-то дышала полной грудью.