– Алиса, должна вам признаться, – сказала Квини, – я редко читаю газеты. В хорошем романе больше правды, чем в прессе.
Я представила насмешливый голос редактора: «Как там наши божьи одуванчики? Пережили интервью без потерь?» Наверняка будет требовать сочных цитат.
– Что вы посоветуете молодым, миссис Стоунс? – спросила я.
– Живите так, будто каждый день – последний, – ответила Квини.
«А вот и цитата», – подумала я.
Редактор ждал «глубины и конфликта».
– Вы столько лет вместе, неужели не надоели друг другу? – Я попробовала перевести разговор с риторических вопросов на конкретные темы.
– Иногда муж ведет себя как вздорный старый козел, но без него я никуда.
Мы наблюдали за Альфом: он топтался во дворе и ждал, пока собака набегается вволю.
– Вы ведь учились в университете? – спросила Квини. – Жаль, мне не довелось. В те времена мало кто поступал в университет, особенно девушки.
– Я училась на факультете английского.
– Я бы выбрала такую же специальность. – Она покачала головой и ласково улыбнулась, глядя, как муж бочком спускается по ступенькам. – Старый романтик думает, что я всегда буду его принцессой.
«Всегда не значит вечно», – подумала я. Как ни странно, счастливые истории часто навевали на меня грусть, я уже успела привыкнуть к такому повороту событий.
– У вас наверняка есть кавалер. Расскажите, какой он?
– Его зовут Люк.
– Люк. Как моего внука. Красивый, да?
Я вытащила телефон и отыскала фото, где Люк красовался на велосипеде перед зданием Парламента. Квини с опаской взяла телефон у меня из рук, стараясь не прикасаться к экрану, будто могла его испачкать.
– Славный кавалер. У него доброе лицо. И симпатичное.
Беззвучно работал телевизор, на подлокотнике дивана лежала газета «Радио таймс», в программе телепередач одна строчка была подчеркнута красным – «Пуаро».
– Мы потеряли ребенка, – неожиданно сказала Квини.
«В их жизни тоже случались трагедии, – подумала я. – Нет, не буду углубляться в эту тему». Я отложила блокнот, и Квини показала мне фотографии мальчика лет одиннадцати или двенадцати – дети в этом возрасте совсем на одно лицо – и обвела пальцем его черно-белый силуэт.
– Фотографии никогда не бывают лишними, память начинает подводить. – Она постучала себя по голове. Волосы у Квини были тщательно уложены – наверное, специально для интервью, для меня. Такое неуважение – пытаться свести всю их жизнь к одной статье про бриллиантовую свадьбу. Жизнь несоизмеримо больше любой истории, ее нельзя, никак нельзя сводить к чему-то одному. – Квини продолжила: – Доживешь до такого возраста и уже не помнишь, что именно ты забыл.
– Я записываю все в дневник.
– Каждый человек воссоздает мир на свой лад, – сказала она. – Я люблю фотографии. Кстати, а можно будет получить копии снимков для статьи?
Фотограф велит им стать у порога или усадит на скамейке в саду. Попросит взяться за руки или вручит им снимок мертвого сына. Скажет: «улыбайтесь», «чудесно», «вот так и замрите» – а потом вернется в офис, скинет снимки на жесткий диск, подтянет цвета и экспозицию, подкорректирует цвет кожи, сотрет дефекты, подобьет расходы и помчится дальше, обгоняя пробки.
Вечером Люк спросил, как прошел мой день, и я рассказала про чудесную пожилую пару. Про старушку, которая назвала его «славным кавалером» и «симпатичным парнем». Завтра утром, в шесть сорок, когда зазвенит будильник, я спросонья толкну его в бок и скажу: «Давай, кавалер, пошевеливайся!» А когда он составит для меня плейлист, купит цветы или подбросит на порог нежданный подарок, шоколад или какую-нибудь сентиментальную записку, я отвечу: «До чего славный кавалер!»
– Вы любите его, да?
– Мы только начали встречаться.
– Не надо кокетничать. Любите же? Мне восемьдесят, у меня глаз наметан на такие вещи.
Из кухни донеслось кряхтение и дребезжание посуды: Альф кормил собаку. Я попыталась представить, каким будет Люк в старости, но перед глазами вставал только его наряд с какой-то костюмированной вечеринки: кардиган с большими пуговицами, трость и шляпа. Он тоже станет «вздорным»? Так рассуждают только старики (пожалуй, слово «вздорный» станет словом дня в этой записи!).
– Вы с Люком, наверное, будете жить вместе и до свадьбы, да?
– Мы встречаемся всего год.
В голове промелькнуло словечко «домохозяйка». К черту. Как насчет всего остального? Алиса Сэлмон, журналистка, ведущая расследования. Редактор. Музыкальный обозреватель. Волонтер в благотворительной организации. Путешественница. Известный писатель. Завсегдатай вечеринок. Редкая бестолочь.
– Наверное, съедемся. Когда-нибудь в обозримом будущем.
– Милая моя, будущее не за горами.
– Я еще не решила. Может, брошу все и уеду в кругосветное путешествие, – продолжила я. – В Австралию, Аргентину, Таиланд. Всегда хотела побывать в Мексике. В наши дни никто не заводит семью до тридцати лет.
Квини разложила на столе свое семейное древо: хитросплетения имен, дат, линий, разрастающиеся во все стороны, уходящие в далекое прошлое, и имена как в романах – Уинстон, Виктория, Этель, Альфред. А в самом низу Альфред Стоунс и Мод Уолкер, соединенные одной резкой линией. Под ними четверо детей, семеро внучат и два правнука.
– Мод. Какое красивое имя, – сказала я.
– Мне больше нравится Роуз. Можно дать вам совет? Лично вам, не в газету. Не пытайтесь охватить все разом. Вашему поколению повезло, но нужно выбрать какую-нибудь одну дорогу. – Она коснулась семейного древа. – Вот мне, например, вполне хорошо прямо здесь.
Какая все-таки странная у меня работа. Мне платят за то, что я распиваю чай с незнакомцами, выслушиваю их секреты и записываю все излияния на диктофон или стенографирую в блокноте со скоростью сто слов в минуту.
– Знаете, сколько дней в шестидесяти годах? Я специально подсчитала, когда мне сказали, что вы придете к нам взять интервью. 21900, если не учитывать разницу с високосными. «Где жить нам, как не в днях?» – слышали такое стихотворение? Филип Ларкин.
– Мама его нежно любит. Точнее, нежно ненавидит.
– Пренеприятнейший был субъект.
Внутри всколыхнулось смутное воспоминание. Школа, Мег что-то корябает на обложке моей папки. На стене часы, до конца урока осталось десять минут. Тогда была пятница, как и сегодня. «Дни». Вот я сижу за рабочим столом в офисе, на стене у меня над головой включен телевизор – по «Скай-ньюз» по кругу показывают последние новости об аварии на Фукусиме, – я поглядываю на часы и торопливо дописываю статью, чтобы не опоздать на встречу с Люком.
– Настанет день, когда они нас не разбудят,[6] – вздохнула Квини, разливая остатки чая. Под тонкой кожей перекатывались мраморные шарики суставов. – Дни.
– Где жить нам, как не в днях? – Я автоматически процитировала пару строчек.
В комнату снова вошел Альф.
– Можете написать, что я неверный муж! – сказал он. – Только не вынуждайте никуда ездить. Нас впереди еще ждет длинная дорога!
Я вернулась в офис, слепила свою статью, потом взялась за дневник. Нужно было собрать все подробности и оставить про запас на то время, когда в жизни останутся только воспоминания, – раз уж Квини утверждает, что память начинает подводить. Заодно будет что показать молодой версии меня, если она заявится на порог с расспросами про жизнь, когда мне стукнет восемьдесят. Статья вышла неплохая. Я воздала должное старичкам – на все пятьсот слов. Кое-какие части разговора туда не вошли: цитаты, которые им не понравились бы – я даже здесь про них не упоминаю, – и мои личные переживания, которые я приберегла для дневника. Например, тот вопрос Квини:
– Что ты испытываешь, когда Люка нет рядом?
– Будто чего-то не хватает, – ответила я. – Будто я не целая.
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 2 февраля 2012 г.
От: jfhcooke@gmail.com
Кому: Elizabeth_salmon101@hotmail.com
Тема: Наше прошлое
Дорогая Элизабет!
Мы с тобой уже сто лет не общались – «не чатились», если пользоваться современными выражениями. Как жизнь? Кажется, после нашего расставания прошла целая вечность.
Ты, наверное, недоумеваешь: почему этот динозавр решил выйти на связь? В Интернете я случайно узнал, что на выходных Алиса снова приезжает в наш чудный город, и эта новость пробудила во мне давние воспоминания – старый дурак сентиментален как никогда. Жизнь коротка, Лиз, во всяком случае моя, так зачем же сдерживать порывы?
Я сильно переменился, Лиз, прежними остались только плисовые брюки да твидовый пиджак, ты бы вряд ли меня узнала. Интересно, а я бы тебя узнал? Пытался погуглить твое имя – безуспешно. А вот Алису можно найти в любой социальной сети. «Плохо играю на гитаре, зато хорошо готовлю итальянские блюда», – вот что она написала про себя на одном сайте. Я и не знал, что она играет на гитаре.
Я не жду ее к себе в гости – мы почти не общались, пока она училась в университете, – и, зная Алису, можно предположить, что она будет проводить время с друзьями. Я не стремлюсь отгородиться от бывших студентов, меня навещают многие из выпускников. Возможно, им просто нужны хорошие рекомендации, но мне приятно осознавать, что мои усилия не пропадают даром.
Я ведь не отгораживался от тебя, Лиз? С теплом вспоминаю время, проведенное вместе. Ты была красавицей. И наверняка осталась ею. После нашего расставания я долго не мог оправиться, обстоятельства и твой поступок нанесли мне страшный удар.
Не нужно отвечать на это письмо, хотя я буду рад получить от тебя весточку. Я просто хотел протянуть тебе руку. Метафорически выражаясь. Оглядываясь назад, я понимаю, что так и прошла моя жизнь, все шестьдесят лет – не поступки, но наблюдение со стороны. Впрочем, мы-то с тобой были вместе не метафорически. Мы были вместе по-настоящему, в самом что ни на есть буквальном смысле.
Прости за наглость. Я просто хотел сказать, что не забыл о нас. Странно звучит – мы.