Над портретом шел текст крупными буквами: «Римский марш итальянских чернорубашечников». Под портретом было напечатано такими же крупными буквами: «С сегодняшнего дня диктатором Италии стал лидер фашистской партии Бенито Муссолини».
— Бенито! — ахнула Лу и поспешила в свою комнату паковать чемодан. Она надеялась ускользнуть из дому незамеченной, но ее перехватила заспанная Маришка — чутким ухом услышав скрип двери, она выскочила в коридор в ночной сорочке.
— Опять уезжаешь к своему Зигмунду? А ведь совсем недавно ты прожила в Вене целых три месяца! Почему же опять? Что случилось?
Теми же словами встретила ее дочь Фрейда Анна, с которой она подружилась за время своей трехмесячной жизни в их квартире. Что заставило тогда Лу покинуть свой уютный дом в Геттингене и поселиться в чужой, довольно тесной венской квартире, так и осталось тайной.
— Мне нужно срочно поговорить с твоим отцом!
— Но у него сейчас прием, — ответила Анна. — Идем, я покормлю тебя, пока он закончит. Ведь ты выскочила из дому в такую рань, значит, не успела поесть.
Анна предложила Лу подождать Фрейда в столовой, куда тот выйдет пообедать по окончании приема. Лу пришлось подавить свое нетерпение и смириться. Войдя в столовую, Фрейд страшно удивился:
— Лу? Ты здесь? Что-то случилось?
Анна поставила перед отцом тарелку с супом.
— Вы способны слушать за едой? — спросила Лу. — Я больше не могу ждать, мне нужно рассказать вам что-то важное. Считайте, что это моя исповедь!
— Ладно, давай против всех правил проведем твой сеанс психоанализа за обеденным столом.
— Только не перебивайте, я должна изложить все связно, без перерывов. Вы ведь помните, что у меня в Париже был давний друг, русский врач Савелий? Где-то в году 1906-м или 1907-м, точно не помню, он неожиданно приехал ко мне в Геттинген. Мы много лет не виделись — у меня за эти годы была целая цепь личных драм то с Райнером, то с Земеком и, как всегда, с Карлом. И вдруг на пороге, прямо на глазах у Мари, появляется Савелий, посещения которого Карл строго-настрого запретил. Я, не желая осложнять и без того непростые отношения в доме, где Мари непрерывно против меня интриговала, выскочила в сад и потащила Савелия за собой на улицу. За воротами, к счастью, тогда была скамейка, которая сейчас уже сгнила. Мы садимся на скамейку, и Савелий говорит:
— Не хочешь ли ты поехать со мной в Женеву?
— Зачем в Женеву?
— Меня пригласили лечить одного важного русского пациента. Он настолько важный, что мне даже имя его не сообщили, а только кличку — Старик, хоть он совсем не старый, ему даже сорока нет. У него редкая болезнь глаз, он не переносит солнечный свет, и от этого и у него сильные головные боли. А я, по случайности, лучший русский специалист в Европе по этой болезни. Хочешь поехать со мной? Это может быть интересно: там целая колония российских беженцев-террористов.
Я немедленно согласилась — во-первых, я устала от напряженных отношений с Мари, так что было бы очень полезно на время сбежать из дому, а во-вторых, на меня нахлынуло прошлое и вспомнились наши славные поездки с Савелием, а их было немало. Когда я объявила о своем решением уехать, Карл пожал плечами, Мари вспыхнула от радости, и только Маришка заплакала — она очень болезненно переживала мои отъезды, но зато возвращения делали ее счастливой, так что ее страдания компенсировались.
Ехать в Женеву пришлось с пересадкой, и мы с Савелием провели прекрасную ночь в отеле в Базеле, словно вернулись в прошлое. Наш поезд прибыл в Женеву в два часа пополудни, когда этот очень буржуазный город преображается красотой окружающей природы — синевой огромного озера и белизной сверкающих альпийских вершин. Мы наспех перекусили в ресторане отеля и отправились к ожидающему нас пациенту по прозвищу Старик.
Но пациента по присланному Савелию адресу не оказалось, и его квартирная хозяйка направила нас в городскую библиотеку, где он обычно проводил почти каждый день. Мы пошли по узкой, чисто выметенной улице, разглядывая объявления о сдаче комнат, выставленные в окнах некоторых домов. К нашему удивлению, многие предупреждали: «Сдаем без кошек, без собак и без русских».
— А что им сделали русские? — не поняла я. Именно за несколько последних лет моя душа вновь вернулась на покинутую мною родину. Мы с Райнером два раза посещали Россию и были очарованы подлинной духовной жизнью ее интеллигенции, так не похожей на сытое существование немецких и французских буржуа.
— Разве я не говорил тебе, что Женева наводнена русскими эмигрантами, спасающимися здесь от ареста за террористическую деятельность? Деятельность настоящая, а не выдуманная — они взрывают бомбы и грабят банки.
— И твой Старик тоже?
— Мой Старик не тоже, а именно! Он их главарь! Российские власти конфискуют его книги и сажают в тюрьму его сообщников.
— О, идем скорее его искать — это становится интересным!
Старик действительно сидел в библиотеке за столом, заваленным книгами на немецком и на французском языках. Он совершенно не выглядел главарем террористов, а скорее, провинциальным школьным учителем — небольшого росточка, лысоватый, скуластый, и только глаза его, хоть больные и раскосые, искрились какой-то странной магнетической силой. Впрочем, наткнувшись на меня, они, как всякие мужские глаза, потеряли фокус и остекленели, как глаза вытащенной из воды рыбы. Мне этот эффект был знаком смолоду и все же каждый раз удивлял. К счастью, предложение он мне сделать не мог — рядом с ним сидела его супруга Надин, круглолицая и неказистая.
— Значит, это вы, целитель Савелий из Парижа, — сказал Старик, не отрывая взгляда от меня. — Куда бы нам с вами уединиться?
Мне показалось, что уединиться ему хотелось бы с мной, а не с Савелием.
— К нам нельзя, — объяснила Надин, — там так невыносимо тесно и сыро, что мы на целый день сбегаем в библиотеку. А по вечерам, когда солнце заходит, гуляем по берегу озера.
— Можно пойти ко мне, — неожиданно объявила по-русски одна из сидевших за круглым столом коротко стриженных девиц, типичных революционных курсисток. — Как раз сегодня моя хозяйка уехала навещать внуков.
И выжидательно встала из-за стола. Старик буркнул: «Спасибо, Люба», — тоже поднялся со стула и двинулся к выходу. Надин вскочила с места и взяла его под руку: «И я с вами».
— Через пару часов встретимся здесь, — на ходу бросил мне Савелий по-французски и поспешил за ними. Я присела к столу Старика и стала разглядывать лежавшие на нем книги. Книги были любопытные, в основном по истории и философии. Я подумала: «Не так этот Старик прост», — и вдруг невольно услышала обрывки разговоров сидящих за круглым столом стриженых девиц. Они щебетали по-русски, не подозревая, что я их понимаю.
Из их щебета я узнала, что в их сообществе есть какой-то мужчина, с которым все они хотели бы переспать. А одна-две удачницы уже успели это сделать. Это явно был не Старик, а какой-то молодой парень, молодой, но не холостой.
— Не понимаю, что он в ней нашел. Она на сто лет старше его.
— Не на сто, а всего на шесть.
— Шесть в его возрасте — целая вечность. Так почему он так за нее держится?
— Во-первых, есть за что держаться. Сиськи у нее не то, что у тебя, за твои не удержишься.
— Ну, предположим, большие сиськи, но это же не главное!
— А что главное?
— Главное, что она его всему учит — социализму, революции, политике, — он ведь темный, как земля.
— Он хоть и темный, но в постели сам любого научит. За это она его и ценит.
— И что такое он умеет?
— А ты попробуй, не стесняйся… чудо как хорош… у него, знаешь, такой…
Дальше пошел приглушенный хохот, горячий шепоток и опять хихиканье и шепот, слов не разобрать. Потом уже яснее, на высокой ноте:
— Да она меня убьет!
— Не надо ей рассказывать, она и не узнает!
— Так она за ним следит.
— Следит, когда не бегает за Стариком. Вот в это время ты и можешь к нему подкатиться.
— А тебе не жалко? Ты не хочешь его удержать?
— Его удержать нельзя — он специалист одного раза.
— А вдруг он откажется? Такой стыд!
— Он ни за что не откажется. У него на всех хватит!
И опять шепот и хохот, уже до визга, так что библиотекарша выбежала из-за своей загородки и грозно щелкнула костяшками пальцев по столу. Стриженые террористки замолкли и углубились в свои книги. Я поняла, что продолжения не будет и осторожно двинулась к выходу. К счастью, никто не обратил на меня внимания. Я выскользнула из библиотеки незамеченной и огляделась. Погода стояла отличная. Совсем близко сверкало бирюзой огромное озеро. Я, словно завороженная, направилась к нему.
Навстречу мне от озера шла странная пара — то ли сестра с младшим братом, то ли мать с сыном, совсем как когда-то мы с Райнером. Они держались за руки, тоже как мы с Райнером. Поравнявшись со мной, молодой парень оглядел меня настоящим мужским взглядом — его глаза не остекленели, как у выброшенной из воды рыбы, а попросту нагло меня раздели. Я почувствовала его бесцеремонный взгляд, пробежавший по моему телу.
«Уж не тот ли это умелец, о котором щебетали стриженые девицы в библиотеке?» — подумала я и невинно спросила его, ведет ли эта улица к озеру, хотя было очевидно, что ведет. Он приостановился и ответил с легким, не совсем явным акцентом, продолжая раздевать меня взглядом:
— Пройдите два квартала и сверните налево прямо к озеру.
Его спутница, элегантно одетая пышногрудая дама, властно потянула его за руку, и я поняла: это точно они.
Прогулявшись по прелестной набережной и полюбовавшись прелестным озером, я вернулась в библиотеку, где должна была ждать Савелия. Я не ошиблась: пышногрудая дама сидела за круглым столом со стрижеными террористками, а ее молодой кавалер бродил среди книжных полок, вытаскивая то одну книгу, то другую и возвращая их на место. Когда я вошла, он сразу меня заметил, прекратил игру с книгами и опять начал раздевать меня наглым мужским взглядом.