Промышленность, какая есть, в руках иностранцев. Самые доходные статьи земледелия — также.
Барселону так же можно назвать испанским городом, как Ливерпуль.
В Хересе, в Малаге вас поражает изобилие английских фирм.
Это не Испания, это — английская колония.
Все знаменитые виноградники принадлежат англичанам.
Но чаще всего вас поражает, — как заброшены естественные богатства страны.
В Гренаде показывают отделанные мрамором дворцы Альгамбры, целые церкви из мрамора, мраморные колонны, мраморные алтари необычайной красоты, огромной ценности.
— Всё это мрамор Сиерры-Невады! — с гордостью объясняют вам.
— А теперь что с этими ломками мрамора?
— Заброшены. Не разрабатываются. Нет предпринимателей. Нет денег.
Железные дороги ужасны, и их мало.
И эта красавица-страна умирает с голода на грудах сокровищ, которые подарила ей природа.
— Ваш город оживает, — сказал я знакомому испанцу, любуясь Гренадой со Священной горы.
В долине там здесь поднимались к небу трубы сахарных заводов, как когда-то поднимались минареты.
Он презрительно пожал плечами:
— Скажите лучше, Гренада от нас уходит. Всё это принадлежит иностранцам.
Государственные налоги съедают всё, так что людям мало что остаётся есть.
А если у них и остаются какие-нибудь гроши, — государство вылавливает и эти последние сантимы.
Страна беспрерывно весь год разоряется лотереями, которые каждую неделю разыгрывает правительство.
Испанской улицы, испанской толпы нельзя себе представить без двух типов.
Без стариков, которые кричат:
— Вода! Холодная вода!
И женщин, которые вопят:
— Лотерейные билеты! Вот лотерейные билеты!
Розыгрыш через несколько дней. Десятая часть билета стоит всего одну пезету.
Государство живёт тем, что беспрерывно обыгрывает народ.
Правительство и страна в Испании, это — не одно целое. Это два врага. Которые всё время борются. До сих пор победа была на стороне правительства.
Если требуется назвать самого непопулярного человека во всей Испании, — вы без ошибки можете сказать.
— Королева-регентша.
Мы шли со знакомым по Alcala[73], одной из главных улиц Мадрида.
— Вот проехали король и королева, — сказал он.
— Где?
— А вон! В коляске. Им никто не кланяется.
При мне возвратился с гастролей из Мексики знаменитый тореадор Мазантини.
В Кадиксе на пристани его встретила толпа в 5,000 человек.
Воздух дрожал от криков. Шапки летели над толпой.
Толпа кинулась к коляске, схватила Мазантини, хотела нести его на руках по улицам.
Нельзя сказать, чтобы испанцы не любили оваций.
Испанцы не любят королевы-регентши, которую зовут «австриячкой».
— Это иностранка! — говорит вся Испания.
Королевская власть правящего дома — совсем особая власть.
Это — завоеватели. И чтобы держать в своих руках покорённую страну, завоеватели должны все свои надежды возлагать единственно на армию.
В настоящее время в Испании под ружьём 80,000 человек. Из них 24,000 офицеров.
По офицеру на два с половиной солдата.
Особенность испанских улиц — необыкновенное, невероятное обилие офицеров.
Словно город только что вчера завоёван какой-то армией.
Через каждые три шага вы встречаете офицера в блестящей форме. Офицера всего в голубом, расшитого серебром. Офицера, расшитого золотом. Офицера в сверкающей каске. Офицера в треуголке. Офицера, красиво задрапированного в чёрный плащ. Офицера, ещё более картинно задрапированного в белый плащ на алой подкладке.
Все кафе с утра до ночи полны офицерами.
Они сидят со скучающим видом, решительно не зная, что делать со своими двумя с половиной солдатами.
Испанцы, народ храбрый, гордый, любят славу и войско. Когда по улице проносят знамя, все встречные снимают шляпы.
Но армия из 24,000 офицеров не пользуется симпатиями населения:
— Попроизвели во время войны. И вот они не уходят. Зачем?! При общем застое не так-то скоро найдёшь себе должности! Распустить их? Ну, знаете, — это опасно, если они останутся недовольны. На что тогда опираться?! А дон Карлос?! И вот приходится держать армию офицеров!
Этот призраком стоящий над Испанией дон Карлос — истинный благодетель для 24,000 человек!
И вы чувствуете, как в воздухе пахнет гражданской войной.
Единственное развлечение скучающих испанских офицеров — участвовать в церковных процессиях.
Нигде в мире армия не принимает такого участия в церковных торжествах.
Духовная процессия в Испании — наполовину военный парад.
Она не мыслима без грохота барабанов, военных оркестров, массы офицеров в полной парадной форме, батальонов солдат, сверкающих штыков и величественно колыхающихся в воздухе знамён.
Католическая церковь — вторая колоссальная сила в Испании.
Секрет власти в Испании, по мнению правящих сфер, это — чтоб армия и церковь были как можно ближе друг к другу, чтоб они были слиты в одно целое. И чтоб эти две могучие силы, слитые воедино, были на стороне правительства.
К этому стремятся, но этого не могут достигнуть.
В то время, как армия на стороне правящего дома, церковь питает симпатию к дон Карлосу, который обещает католическому духовенству вернуть добрые старые времена.
Католичество переживает трудные времена в вернейшей из своих стран, — в Испании.
Католичество чрезвычайно разнообразно. Каждая страна имеет такое католичество, которое больше может ей прийтись по душе.
Католичество в Англии — сурово, мрачно и просто. На юге Италии — картинно и живописно.
В Испании оно пышно и блестяще.
Испанцы любят зрелища. И нигде католическая церковь не устраивает столько процессий, столько блестящих торжеств и празднеств.
В северной Италии католические проповедники дебатируют в церквах политико-экономические вопросы и высказывают самые передовые взгляды.
Для Испании оставлено католичество средних веков.
Здесь продаются индульгенции, — и в газетах печатаются объявления о покойниках:
— Скончался дон такой-то. Прелат объявляет, что всякий, кто будет молиться за душу усопшего, получит отпущение грехов на столько-то дней.
На один день, на три, на неделю, — я видел объявление даже на 80 дней.
Это зависит от суммы, которую внесли в церковь родственники умершего.
80 дней! Можно вокруг света объехать в 80 дней. В 80 дней много можно наделать делов.
И всё, что бы вы ни сделали в эти дни, — даже убийство, — не будет вам сочтено за грех, если вы только молитесь за человека, объявление о смерти которого напечатано в газете.
Будучи постоянным подписчиком испанской газеты, можно жить и умереть совершенно безгрешным.
— Можете резать!
Такой премии не даёт ни одна газета в мире!
Но молятся по объявлениям только женщины.
Идя по улице в Испании, вы, как встарь, на каждом шагу встречаете женщин с опущенными глазами, в чёрных платьях, в чёрных мантильях, с золото-обрезанной книжечкой, на переплёте которой изображён крест.
У испанок осталось по-прежнему.
У каждой свой день в неделе, когда она ходит исповедываться.
— Простите, я не зову вас завтра к себе! — говорит вам испанец. — Завтра вторник, по вторникам моя жена исповедуется.
Но он говорит это с улыбкой.
Словно речь идёт о какой-то слабости, простительной и извинительной.
— Если вы хотите знать, сколько женщин в городе, — пойдите в такой-то день к статуе Сеньоры Семи Скорбей! — говорят в Гренаде.
Но никто не скажет вам, к какой священной статуе надо идти, чтоб узнать, сколько в городе мужчин.
Испанцы, мужчины, даже простонародье, совсем не религиозны.
Они смотрят процессии, потому что любят зрелища, но смех и шутки в это время не прекращаются ни на секунду.
В Испании много монастырей, но большинство — женские, число мужчин, когда-то колоссальное, уменьшается с каждым годом.
Католичество тает на глазах у всех.
Вероятно, только во времена Лютера в Германии так отзывались о католичестве, как отзываются в Испании теперь.
Испанец если не говорит об индульгенциях со смехом, он говорит о них с негодованием.
Испания переросла своё католичество.
И поразительное явление. С испанской улицы исчезла совершенно самая типичная её фигура. Католический монах и католический патер.
Так странно видеть в узенькой испанской улице быстро, боязливо пробирающегося патера.
В Испании-то!
Монахов не видно совсем. Нигде, ни одного. Патеры предпочитают днём ходить, переодевшись в штатское платье.
И только под вечер, когда толпа разошлась по домам и на землю спускается тьма, вы встретите в городском парке гуляющих подвое, потрое патеров в сутанах.
Причина боязни — враждебные демонстрации толпы. В Испании эпидемия демонстрации против духовенства.
И каждый день, в каждой газете отовсюду вы читаете о новых, новых, новых демонстрациях против монахов, против патеров, — демонстрациях враждебных, озлобленных, часто бешеных.
Обещание дон Карлоса вернуть Испанию к средним векам вряд ли выполнимо.
Испания переживает трагические минуты.
В воздухе пахнет карлистским восстанием. Республиканцы готовят к празднествам колоссальную демонстрацию.
Плебисцит. Они собирают голоса сторонников, чтоб показать, какое огромное большинство желает республики.
Севилья, Кордова, Кадикс — республиканские города. Весь юг, вся Андалузия — за республику.
Кастилия, Валенсия, весь север зовёт дон Карлоса.
Быть может, вернее, зовёт перемену.
Вряд ли кто, действительно, хочет дон Карлоса или его преемника, но, как говорит у Пушкина Лжедмитрий, он:
«Предлог раздоров и войны».
Его зовут, потому что его имя звучит, как:
— Перемена.
Его зовут, как призрак возмущения.
«Дон Карлос», это — боевой клич.
Его имя нужно как лозунг.
Он необходим для начала.