ями вдребезги проигранного сражения «Орел» не опознал в нем «Изумруд», несмотря на то что подобных кораблей у японцев не было, и сдуру грянул всеми оставшимися пушками, какими доставал до этой четверти горизонта. Но, к большой удаче крейсера, ни разу не попал, хотя между ними было не больше десятка кабельтовых.
А в самом деле, пойми тут, в темноте, кто это несется без огней и сигналов прямо навстречу как оголтелый! Может, враг идет в торпедную атаку?..
«Олег» с «Авророй» и «Жемчугом» продолжали изо всех сил поддерживать столь высокую скорость, какую только мог. Адмирал Энквист посоветовался с карперангом Добротворским и пришел к выводу, что лучше рискнуть засолением котлов и усталостью кочегарных и машинных команд, но всю ночь интенсивно двигаться. Миноносцы чаще нападают на тех, у кого скорость небольшая, им просто удобнее рассчитывать удар по малоподвижной цели и к тому же практически нет шансов, что торпеду отбросит спутной волной. Так что кажущаяся бессмысленной беготня в ночном проливе на самом деле – шанс выжить. И неплохой.
Броненосцы этим способом воспользоваться, увы, уже не могли. И вскоре потерялись во мраке где-то за кормой. «Изумруд» так и остался с ними.
С рассветом 15 мая, когда миновала угроза ночных торпедных атак, «Олег», «Аврора» и «Жемчуг» сбросили ход и даже на короткое время легли в дрейф, понемногу ремонтируясь силами усталых экипажей и пытаясь дождаться, не появятся ли на горизонте отставшие броненосцы. Не факт, конечно, что они выбрали ночью тот же курс. И все же… надежда умирает последней!
И не было никому известно в этот час, что отряд Небогатова находится от крейсеров Энквиста в добрых 300 милях к северу. И уже тянется унылым кильватером со спущенными флагами – в японский плен!
Их взяли, когда начало светать. Всех – кроме «Изумруда».
«Император Николай I», «Орел», броненосцы береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин», «Адмирал Сенявин» и крейсер «Изумруд» к утру оказались окружены превосходящими силами японского флота – с неплохо побитым, но еще вполне боеспособным флагманским «Микасой» во главе. Японская броненосная колонна, строго равняясь в кильватер, легла на курс, почти параллельный русским, и начала плавное, весьма медлительное сближение для решительного удара. Поодаль наплывали все новые и новые дымы: к месту встречи собирались еще и многочисленные крейсера.
Японцы уже были совершенно отчетливо видны в лучах утреннего солнца. Некоторые – в пятнах копоти после потушенных пожаров. Некоторые – с беспомощно обвисшими и даже оторванными стволами орудий. Но ни у кого нет ни критического крена, ни дифферента… Что же они – после такого страшного боя и почти не побиты? Неужели все это время шла «игра в одни ворота»?..
В отряде броненосцев береговой обороны погиб до сих пор только один корабль – «Адмирал Ушаков». Броненосные крейсера Хойконодзё Камимуры просто-напросто растерзали его, отставшего от строя… Кстати, вот они. Все на месте – даже «Асама», пусть и с явно поврежденной башней главного калибра. Гордо равняются в строю, как ни в чем не бывало, победители, черт их раздери!
И тогда контр-адмирал Н. И. Небогатов… испугался. Конечно, впоследствии, уже по возвращении из японского плена, он объяснял свое решение иначе. Дескать, не хотел лишних бессмысленных жертв в своем деморализованном отряде. Болел за судьбы уцелевших русских моряков…
Если ты настолько болеешь за судьбы своих подчиненных, а на тебя после ранения старшего по званию еще и сваливается вся полнота ответственности за них, то стоит подумать о тактике в бою, а не о способе капитуляции. Не случайно в российском Морском Уставе – со времен Петра Великого – для сдавшихся без боя предусматривается всего один вид кары. Расстрел.
«Николай», и без того шедший всего-навсего девятиузловым ходом, окончательно застопорил машины. И на уцелевший сигнальный фал его фок-мачты медленно начал подниматься трехфлажный сигнал. Три роковые цифры – 9, 5 и 3.
С международного языка флажного общения это переводится однозначно: «Готов вести переговоры о капитуляции».
Броненосцы, единодушно приняв, как должное, решение своего предводителя, отрепетовали сигнал. Повторил – значит, согласен!
«Изумруд» тоже поначалу отрепетовал… Просто в суете не понял, что это флажное сочетание значит. А как только понял, три злосчастных флага тут же стремительно поехали по фалу вниз, а жесткая рука командира резко передернула рукоять машинного телеграфа на «самый полный» ход.
Капитан II ранга В. Н. Ферзен, командир «Изумруда», по громкой связи обратился к экипажу:
«Господа офицеры, а также и вы, братцы-матросы! Я решил прорваться, пока японские суда не заградили нам путь. У противника нет ни одного корабля, который сравнился бы по быстроходности с нашим крейсером. Попробуем! Если не удастся уйти от врага, то лучше погибнуть с честью в бою, чем позорно сдаваться в плен. Как вы на это смотрите?..»
Узкий корпус крейсера задрожал в неистовом напряжении машин. Из труб повалило густейшее черное облако: уголь во время последней бункеровки в Камранге достался плохонький, не для разведчиков – слишком много дыма дает! И в этом дыму «Николай» поначалу даже не понял, что крейсер не покончил с собой самоподрывом котлов, а просто-напросто вознамерился сбежать.
И – сбежал!..
На правой стороне горизонта между смыкающимися японскими отрядами была еще видна небольшая брешь. Туда-то и ринулся «Изумруд», истошным писком беспроволочного телеграфа глуша переговоры собственного флагмана с японским. Бурун у форштевня вырос до размеров водяной горы, палубу бака заливало до первого орудия, у которого встал в боевом порядке готовый к стрельбе расчет.
Чтобы нос на скорости не слишком зарывался в воду, «Изумруд» расклепал якорную цепь и сбросил на дно вместе со становым якорем, избавившись от 30 тонн веса. Командир распорядился подменять уставших за ночь кочегаров палубными матросами. Но поддерживать предельный ход до последней возможности.
Гонка длилась три часа. Если верить показаниям тахометра, большую часть этого времени скорость составляла больше 24 узлов. Крейсер, так и не прошедший положенной испытательной программы перед походом, выдерживал свой главный экзамен именно теперь – в боевых условиях, после тяжелейшего перехода и с откровенно поганым углем в качестве топлива.
Погнались за ним двое из наиболее быстроходных японцев – «Касаги» и «Читозе». Пытались они и пострелять, но с недолетами, а к двум часам пополудни оба выдохлись и отстали.
Оторвавшись от врага, «Изумруд» плавно уменьшил скорость до 20 узлов. И тут перенапряжение ходовых «догнало» его не хуже неприятеля: при смене режима движения разорвало паропровод вспомогательных механизмов, к которым, между прочим, конструкторы в данном случае отнесли и пароэлектрическую рулевую машину.
Из кормового котельного отделения через свистки и люки повалил перегретый пар. Кочегары выскочили через аварийную горловину как ошпаренные. Хотя, собственно, почему «как»? Многие и в самом деле успели получить ожоги. И все же один из них, молодой матрос по фамилии Гемакин, через несколько минут первым вернулся в заполненный паром отсек, чтобы приступить к ремонту…
К исходу дня изрядно вымотавшийся «Изумруд» был уже поблизости от российских берегов – на одинаковом расстоянии от вожделенного Владивостока и от приморских поселков в бухтах Святой Ольги и Святого Владимира.
Наверное, враги до сих пор его ищут… И логично было предположить, что ищут именно на пути к Владивостоку. Кроме того, наверняка у Владивостока давно выставлено оборонное минное поле, а карту его взять неоткуда.
Крейсер отправился в бухту Святого Владимира и прибыл туда 17 мая. Потом внезапно решил переместился южнее, к бухте Святой Ольги. Там, говорят, есть на берегу угольный склад – топливо уже подходило к концу… Но японская разведка могла проведать об этом уединенном портпункте, и тогда там наверняка можно нарваться на засаду!
И что прикажете делать? Возвращаться в бухту Святого Владимира?..
«Изумруд» добрался туда к ночи. И, не рискуя ночевать на открытом незащищенном рейде, полез в темноте внутрь узкого залива, ориентируясь по темной скале, определенной по карте как мыс Орехова.
И – за несколько кабельтовых до цели – с налету угодил на мель.
Каменная гряда, преградившая ему путь, держала крепко. Крен почти сразу же достиг 30 градусов. Попытки сняться с мели в прилив успехом не увенчались. Несмотря на то что были приняты все меры – от своза на берег уцелевшими катерами всего, что можно демонтировать и снять с палубы достаточно быстро, до завоза якоря на полсотни метров за корму и попыток сдернуться с помощью его парового шпиля. С одновременной работой на «полный назад» всех машин.
Тщетно!..
Отважный экипаж совершенно упал духом. Ждали появления японцев с минуты на минуту – не могут же враги не искать того, кто с такой дерзостью отверг перспективу сдачи в плен!
К 19 мая командир, барон Ферзен, практически не отдыхавший со времени сражения, довел себя до нервного срыва на почве неуместной мнительности. И… приказал готовить крейсер к самоподрыву – чтобы не достался врагу!
Приказ был выполнен экипажем, безгранично доверявшим своему командиру, но враг не появился ни на следующее утро, ни позже…
Впоследствии В. Н. Ферзен получил в награду золотой кортик с надписью «За храбрость», видимо, проявленную во время прорыва из окружения. Дослужился до звания вице-адмирала. Но где бы ни служил потом барон, страшным памятником его минутной слабости в бухте Святого Владимира еще несколько лет торчал из воды мертвый остов первого корабля, которым ему довелось командовать.
«Жемчугу» было суждено пережить своего напарника на девять лет. И все они прошли словно под знаком великого проигранного сражения. Оказывается, мало выжить в безнадежном бою, гораздо сложнее принять его результат как дар жестокой судьбы, как опыт, как память. И найти себя заново – в изменившемся до неузнаваемости мире…