– Ага, сейчас, открытие сезона, а я не еду… – бормотал Сашка, когда охотники дружненько помогали ему залезть в будку.
Отдышавшись и устроившись поудобнее, Сашка поведал:
– Как-то, примерно полгода назад, после всех этих задержек получил я сразу две зарплаты, да еще и премию к тому же. У жены сразу зуд начался, глаза горят, по ночам спать не может. «Поедем, – говорит, – к друзьям во Владивосток на выходные. Давно зовут. По городу погуляем. Развеемся. Пивка попьешь. С Серегой посидите – когда уж последний раз виделись?» Этим-то она меня и купила. С Серегой-то мы, конечно, посидели. Душевно так – пока жены по разным комнатам не разогнали, а чуть забрезжил рассвет, моя уже тормошит меня: «Что же мы все время дома? Пойдем погуляем. Город посмотрим. Воздухом подышим». Воздухом мы дышали в огромном четырехэтажном супермаркете. Пару часов на первом этаже, примерно столько же на втором… Толчея, люди снуют, как муравьи, всем чего-то надо, и моя, вальяжно так водя рукой: «Покажите мне вот это. Нет, лучше вон то… А у вас есть…» Блин, я уже не могу. Я устал. Я сознание теряю. Лучше бы по тайге подстреленного кабанчика выносить километров пять. Благо на третьем этаже заприметил кафешку. Жене говорю: «Дорогая, чтобы ты в полной мере могла насладиться этим потрясающим шопингом, я готов избавить тебя от лишнего и покараулить твой драгоценный груз». Она легко согласилась, оставив возле столика сумку и пакеты с уже купленным товаром. Сижу, пиво пью, на часы поглядываю. Час проходит, второй… Она не появляется. До электрички, с которой нам потом пересаживаться на поезд, остается совсем немного, а ее все нет. Я уже нервничать начал – где ее искать в этом муравейнике? Появляется, вся всклокоченная, пакетами обвешанная как новогодняя елка… Как мы бежали! До этого я так бегал всего один раз в жизни – еще в детстве, когда за мной гнался наш деревенский бык Яшка. В руках пакеты и сумки, в зубах пакеты… Под мышками тоже. В электричку вскочили, когда уже двери закрывались. Самый большой пакет ими прищемило, еле выдернули, благо там одни шмотки были, ничего не попортилось. На сиденье грохнулся, отдышаться не могу. Мне бы вздремнуть, а она пакетами шелестит и меня за рукав дергает: «Ты не представляешь, что я купила!» Ну, думаю, хана дело, сейчас она все это примерять начнет прямо в электричке. В понедельник на работу вышел разбитый, будто вагон с углем разгрузил. Один! Всю неделю не мог оклематься. А тут как-то по доброте душевной пообещал ей поездку повторить. Так ей в эту субботу приспичило. Объясняю: «У меня охота! Открытие сезона!» А она: «Что, твой сезон не может до следующей недели подождать?» Во баба дает!
Сидящий напротив меня Васька щеголял новыми, от силы пару раз до этого надетыми берцами. Почему-то один из них был зашнурован проводом в ярко-красной оплетке.
– Вась, а чего, со шнурками напряженка? – обратился я к нему. – Сказал бы, я бы тебе подогнал.
– Со шнурками нет проблем, но это мой талисман, – задрав ногу и продемонстрировав его, Васька рассказал: – В прошлом году почти весь сезон меня преследовали неудачи. Не шел на меня зверь, хоть ты тресни. Дмитрич меня на лучшие номера ставил и по самому перспективному маршруту пускал – безрезультатно. Зверь меня за версту чуял и обходил стороной. А тут как-то порвался у меня шнурок на берце. Я его в узелок завяжу, он тут же рвется в другом месте. Нашел я на старом заставском стрельбище кусок кабеля. Разделал. Из пучка разноцветных проводов выбрал вот этот, красный. После этого в первом же загоне на меня здоровенный секач вышел. На следующей охоте я рогача завалил. А тут, перед очередной поездкой на охоту, получил я новые берцы. Старые, естественно, отнес на помойку. На охоту поехал в них и за трое суток, проведенных в тайге, не то что приличного зверя, бурундучка сопливого не видел. Домой вернулись, я прямиком на помойку, благо мусор не вывезли, а берцы я не в контейнер выбросил, а рядом положил. Достал я свой заветный проводок и в новый ботинок вместо шнурка вставил. А тут как раз закрытие сезона, и снова я отличился. Вот с тех пор и не надевал их больше, в кладовке стояли, на самом почетном месте своего часа дожидались.
Разговор тут же перешел на охотничьи приметы.
– У Дмитрича их две, – сказал Генка. – Одну из них ты уже знаешь. Вторая, по его стойкому убеждению, в ночь, предшествующую выезду на охоту, нельзя грешить, то есть спать с женщиной, даже с женой. Конечно, за всеми нами он тут уследить не может, но всякий раз, когда нас постигает неудача, бухтит: «Опять кто-то нарушил „святой завет“. Не утерпел, подлец, весь коллектив подвел…» Причем все шишки достаются тому, кто допустил хоть какую-либо малейшую оплошность во время охоты. Все оправдания последнего, что он и в мыслях такого не держал, Дмитричем в расчет не берутся, и он неизменно отвечает: «Примета верная, проверена годами».
– Все эти общепринятые приметы, типа: черный кот, пустые ведра… Фигня на постном масле, – вступил в разговор Васька. – У каждого должна быть своя примета, индивидуальная, действующая. Вот, к примеру, ездил я в отпуск в родное село, так мужики рассказывали, – продолжил он. – Живет со мной на одной улице Михалыч – мужичок невысокого роста, щупленький, плюгавенький. А на старости лет он еще больше усыхать стал, но весь такой бодренький, очень подвижный – этакий живчик. Рыбак страстный. Жена же его, Алевтина, женщина и без того высокая, выше Михалыча на голову, с годами, наоборот, только прибавила в мощи и весе. Так вот, мужики с Михалычем пару месяцев на рыбалку ездили безрезультатно, как отрезало. Одна мелочь. Больше денег потратят на поездку, еду, наживки… чем той рыбы наловят. На очередную поездку Михалыча Алевтина наложила вето. Мужики стоят у ворот, ждут, а он по дому мечется. Пробовал в окно выскочить, но жена поймала его за шиворот и вернула обратно в хату. В дверь хотел проскочить, но она на пороге встала, ноги расставила, руки раскинула, чуть ли не весь дверной проем заняла. Хотел Михалыч у нее под мышкой проскочить – так к дверному косяку прижала, что чуть ребра не хрустнули, и тогда пошел он на хитрость, чем-то отвлек ее внимание, а сам между ног юркнул. Алевтина хотела было присесть, но вовремя сообразила – конец тогда Михалычу, не выживет. Пока соображала, как быть, Михалыч уже был таков. В тот день вся рыба в озере к ним в очередь выстроилась. Катки пустили – шесть щук взяли, причем парочка килограммов на семь-восемь. На спиннинг, что ни заброс, поклевка, то судачок, то окунь или щучка. В общем, килограммов по 30 на человека взяли. С тех пор в их семье стало традицией – как только Михалыч соберется на рыбалку, жена в дверном проеме становится и якобы не пускает. Без этого ритуала можно не ездить, удачи не будет.
– А он со снастями пролезает или без?.. – спросил Сашка.
– А какая разница? Блин, вот ты думаешь, что я все выдумываю, – обиделся Васька.
– Не скажи, – продолжал настаивать Сашка. – Тут нюансы нужны, иначе примета действовать не будет.
– Со снастями, – вспылил Васька. – Со всеми удочками и наживкой…
– И надувной резиновой лодкой, – дополнил Генка.
– Уже надутой, – вставил я.
– Скажи, вот тебе зачем? Ты же не рыбак, – обратился Васька к Сашке.
– Так я, может, это… перед поездкой на охоту буду под Людкой проползать вместе с карабином, – пояснил Сашка.
– Ага, оптику не забудь прицепить. Может, разглядишь чего, – подколол его Васька.
– И ну ее, эту охоту, – добавил Генка. – Теперь мы тебя вообще не дождемся. Пока ты там пролезешь.
«Урал», кряхтя и постанывая на ухабах и рытвинах, наконец-то, изможденно вздохнув, остановился.
– Все, приехали, – возвестил открывший дверь КУНГа Дмитрич. – Всем оправиться. Часа три-четыре вздремнем, а с рассветом, попив чайку, с соседнего распадка и начнем.
Вытаращенными фарами машина выхватывала из векового забвения пушистые кедры на противоположном берегу речушки, несущей быстрые темные воды. В тех местах, где она замедляла свой бег, сказочный мороз-воевода уже успел сковать ее тонким ледяным панцирем. Эта речка сейчас больше походила на ручей, но она, как и все приморские речки, имела буйный, взбалмошный характер. Во время продолжительных осенних дождей, вбирая в себя всю скатывающуюся с сопок влагу, она превращалась в мощный бурный поток, который, сметая все на своем пути, вырывая с корнями кустарники и деревья, нес их в своих мутных водах, пока те, поверженные, зацепившись корнями и кронами за спасительный клочок земли, буреломом не оседали вдоль ее берегов. Сейчас, в свете фар, эти торчащие, припорошенные снегом, корни и ветви превратились в забавные фигурки кикимор, леших и прочей живности. Стоило чуть-чуть присмотреться, включить воображение, и в таинственной лесной глуши крались тигры, убегали зайцы… Но они вовсе не были злыми и пугающими. Наоборот, вместе с запутавшимися в ветвях, подмигивающими звездами звали сыграть в забавную игру.
– Дмитрич, может, костер разведем, чайку согреем?
С морозного пьянящего воздуха не хотелось лезть в душный кузов. Уставшая звезда, свалившись с небосклона, цепляясь за раскинутые на фоне ночного неба ветки, обжигая их огненным хвостом, растворилась в темной бездне, так и не долетев до земли. Казалось, что она специально замедлила свой полет, чтобы я загадал желание.
– Спать, – вернул меня на землю Дмитрич, и я, не успев, поморщился от досады. – У костра вечером насидишься, а денек обещает быть трудным. Набегаешься по тайге вдоволь, так что сейчас лучше вздремнуть.
Перед вторым загоном решили немного перекусить. Хоть я и не подавал вида, но Генка, видя, что я расстроился из-за своей оплошности, подсел поближе.
– Да не переживай. С кем не бывает? Даже с бывалыми охотниками случаются казусы. Вон с тем же патриархом охоты Дмитричем, – успокаивал он меня.
– Да ладно, – не поверил я.
– Охотились мы как-то в пади Рассыпная, там старенькая, заброшенная железная дорога, – отложив тарелку, Генка покосился на Дмитрича. – В одном месте она по высокой насыпи проходит, метров на восемь возвышается над окрестностью. С одной стороны подъем покруче – по нему Дмитрич осторожненько на насыпь карабкается, чтобы посмотреть, что там, за насыпью, тво