– Что значит на «мягких лапах»? – спросил я у Генки.
– Способ охоты такой – «скрадывание», мы его еще «свободным поиском» называем, то есть подход к зверю с использованием неровностей местности, деревьев и кустарников. Высший пилотаж в охотничьем мастерстве. На мой взгляд, самый увлекательный. Сегодня погодка как раз под него – ветерок поднимается, почва влажная, мягкая.
– А зачем куда-то переезжать? Ну пошумели мы тут, но ведь распадок большой, длинный.
– Ветер от нас по распадку дует. Зверь за версту учует. А в Кедровой как раз против ветра пойдем.
– Главное, не торопись – сделал несколько шагов, остановись, осмотрись, прислушайся. Как красться, мне тебя учить не надо, но есть нюансы. Я уже говорил, у зверя нюх и слух отменные, а вот зрение не очень, реагируют они в основном на движение. На любой шум самец замирает на 10–15 минут и внимательно смотрит в его сторону. На это время нужно замереть. Пусть у него на виду и в очень неудобной позе, и лишь когда он отвернется, можно сменить позу и двигаться дальше, – продолжал меня инструктировать Генка, пока мы ехали в Кедровую падь. – Стрелять лучше с расстояния 70–80 метров. Знаю, что ты стрелок отменный, но стрелять старайся по стоячему зверю. Стрельба по бегущему чревата подранками, а это морока. Согласно охотничьей этике подранка оставлять нельзя, а на его поиск порой уходит несколько часов. А иногда и на следующий день приходилось искать.
Здесь тумана почти не было. Лишь невесомыми рваными ватными хлопьями, запутавшимися в ветвях деревьев, висел он над небольшой речушкой. «Будто обрывки затерявшегося, непрочитанного, потерявшего свой изначальный смысл послания», – промелькнула в голове где-то услышанная фраза.
Пропахший дымом костра и кедровым хвойным ароматом, уставший, но довольный, с добычей в рюкзаке я вернулся домой. Я уже точно знал, что если не через пару недель, то пусть позднее, но обязательно, вытряхнув из головы служебные заботы, вновь отправлюсь в тайгу. А возможно, появится и новое повествование – «Особенности второй поездки на охоту».
Полонез Огинского
Лежу я, как обычно, на диване, пультом от телевизора каналы перебираю в надежде за что-нибудь интересное зацепиться. Как назло, ничего подходящего. Хотел уже с досады телек выключить, но тут натыкаюсь на получасовой фильм журналиста Бориса Соболева «Коронованные особи». Так себе фильмишко. Про конкурсы красоты. Обо всяких там грязных механизмах их финансирования и подкупа. Ничего нового. Кто же об этом не знает? Хотел уже выключить, но тут этот ехидный журналист Борис Соболев пристал к Анне Смирновой, миссис Россия, жене известного хоккеиста. Иронично так спрашивает про Агнию Барто и Самуила Маршака, а также: кто вокруг кого вертится, Земля вокруг Солнца или наоборот? Она от него, как от назойливой мухи, отмахивается, дескать: «Вы что? Я же миссис! Не спрашивайте меня о всякой ерунде». А он, провокатор, продолжает свою линию гнуть:
– Кто написал полонез Огинского? А кто вальс Грибоедова?
Вопросы простенькие, я-то их как орешки. А Анна поплыла. У меня-то, естественно, самооценка вверх полезла. Я даже от волнения подушку в сторону откинул. Сел поудобней. А на следующий день в интернете бурные обсуждения начались. Все негодуют: «Как так можно? Да чтобы этого не знать… Да чему ее учила семья и школа? И чему она своих детей научит?»
Читаю я эти возмущения, а в душу подленькая мысль закрадывается: «А вдруг и моя… ну, это… тоже не знает?» Не, про Агнию с Самуилом я спокоен. Сам слышал, как она читала детям их светлые, теплые, немножко с садистским уклоном стихи: «Зайку бросила хозяйка – под дождем остался зайка. Уронили мишку на пол. Оторвали мишке лапу. Наша Таня громко плачет: уронила в речку мячик».
Про бычка, который «идет, качается, вздыхает на ходу…» Почему качается? Не, не пьяный и не заболел. Просто «доска кончается…» Представьте бычка на доске. Не, не выдержит. Потому и вздыхает. Брус нужен. Про этого… Рассеянного, с улицы Бассейной. Про обезьянку, которую привез матрос, а она тоскует «весь вечер напролет». Ей в Африку хочется, «где чудные бананы… И нет совсем людей». И про эскимосскую собачку, которая так и не поняла: за что она сидит в клетке? С этим все понятно. А вот кто вокруг кого вертится – Земля вокруг Солнца или наоборот? За 10 лет счастливой семейной жизни мы этот вопрос как-то ни разу не обсуждали. Да нет – это она тоже знает. Сам слышал, она как-то сказала: «Я солнце, и все вокруг меня должны крутиться». А про полонез Огинского? Меня подмывает спросить, и боюсь. А вдруг не знает? Как я с ней дальше жить-то буду? Я уже и спать не могу, и аппетит потерял. И вот тут как-то она на кухне борщ варит. Я с газетой в уголочке устроился. Собрался я, значит, с духом и, не отрываясь от газеты, как бы между прочим, спрашиваю:
– Дорогая, а кто полонез Огинского написал?
Она в это время борщ пробовала. От такого подвоха даже ложку выронила. Прямо в борщ. Брызгами ошпарилась, бегает по кухне, рукой трясет, пихает ее под струю холодной воды из крана и орет:
– Послушай, ты, Огинский хренов, вари-ка борщ сам, а я пойду полонез послушаю.
Пришлось мне борщ доваривать, благо его только помешивать оставалось. Попробовал ложку достать – не получилось. Мы ее потом достали, когда борщ доели. А когда борщ доедали, жена, как бы невзначай, но с плохо скрываемым подколом:
– Дорогой, ничего, если недельку ты тут, на кухне, сам как-нибудь? Мне с Огинским и Грибоедовым основательно разобраться надо.
Я, надо признаться, только глазунью пожарить могу да картошки почистить. В армии научили. Но марку держу:
– Конечно же, милая. Что я, поесть не найду? Да и приготовить могу. Подумаешь, невидаль.
Сутки продержался на бутербродах, а тут как раз выходные. Жена прочно обосновалась перед компьютером, а я с поваренной книгой на кухне. С умным видом ее листаю, рецепт выбираю. Мне же не просто нужно картошки пожарить, а, вспоминая ехидство жены, что-нибудь такое – этакое. Дескать, знай наших. Полчаса листал этот бестселлер, теряясь в его хитросплетениях. Ничего не выбрал. И тут по НТВ, как нельзя кстати, Юлия Высоцкая вещает:
– Сегодня мы будем готовить щи с цыпленком и грибами и курицу «Джезабел».
Я как название «Джезабел» услышал, понял – это мое.
– Для этого нам необходимо: курица, цыпленок, сыр, ананас, горчица, хрен, грибы, капуста… – перечисляет Юля. Я быстренько все на стол выкладываю.
– Цыпленка для щей забрасываем в кастрюлю и, пока варится бульон, курицу режем на куски, – командует Юля.
Так, цыпленка забросил. Взялся за курицу. Выскользнула, зараза такая. Юля на экране мечется: холодильник – стол – плита. Я по кухне за курицей. Скользкая. Еле в угол загнал. Прямо там и порубил. Посолил, поперчил и на 45 минут в духовку. Тут на кухню наш пес заглянул. Маленький любимчик моей жены – вест-хайленд-уайт-терьер. Когда она готовит, он все время здесь ошивается. Из-под стола за процессом наблюдает. Вот и сейчас его принесла нелегкая. В глазах изумление: «Охренеть, у хозяина крыша поехала!» Под стол залез и с таким же, как у жены, ехидным выражением наблюдает. А это пренебрежительно-издевательское ехидство этого «козла-подкаблучника» прямо прет из-под стола. Ничего, посмотрю на ваши физиономии, когда я все сделаю. Недолго он наблюдал. Выскользнувший из рук кочан капусты, срикошетив от пола, угодил прямо по его хитрющей морде. Его как ветром сдуло. Лишь на пороге задержался: то ли у него за ухом зачесалось, то ли, адресуя мне, покрутил задней лапой у виска. А мне не до него. Мне бы за Юлей успеть: холодильник – плита – стол. Она на мелкой терке морковь трет – я стараюсь не отставать. У нее капуста тонкими полосками ложится на дощечку – у меня по всему столу и полу. Она ее легонько ножичком в кастрюлю – чик. Я тряпочкой со стола, веничком с пола и на сковороду. Пол-то у нас чистый, жена каждый день моет. Стою над плитой: капуста на сковороде жарится, морковь в бульоне варится. Блин, надо же наоборот. Вылавливаю морковь, вываливаю из сковороды капусту. Меняю местами. Пот градом, глаза от лука слезятся. Что там на экране, уже не вижу. По Юлиному голосу ориентируюсь.
– Морковь нужно пассеровать, – радостно так сообщает Юля.
«Пассеровать, это как?» – полотенцем глаза вытираю, лезу к телевизору. Мне же нужно знать, что там Юля с морковкой делает. Она, как в тумане, на экране мелькает. Морковь не разглядел, поскользнулся. Хорошо, успел сгруппироваться, не ушибся, но головой прямо в мусорное ведро угодил. Не, синяк не набил. Оно пластмассовое, да и картофельные очистки с капустой и морковью удар смягчили. А вот зрение вернулось. Да и Юля объяснила:
– На маленьком огне, помешивая.
Все понятно. Быстренько смешиваю хрен с повидлом, горчицу с ананасом и сыром… Заливаю куски курицы этим соусом и ставлю на 20 минут в духовку.
Передача закончилась, а у меня еще ничего не готово. Стою посреди кухни от пота мокрый как мышь, весь в моркови, на ушах капуста, в глазах слезы от лука. Но указанное Юлей время выждал. Есть уже не хочется. Плиту с духовкой выключил и мимо утонувшей в интернете жены к своему четвероногому другу – дивану. Только улегся, жена нарисовалась:
– Устал, дорогой? Отдохни! Сейчас я тебе хорошую музыку поставлю!
И врубает полонез Огинского. А мне уже все равно: хоть полонез Огинского, хоть вальс Грибоедова, хоть марш Мендельсона… Я все силы и эмоции там, на кухне, оставил. Лежу как бревно. Жена посмотрела и молча ушла. Навела на кухне порядок. Сало к щам ломтиками порезала. «Джезабел» до ума довела. Подождала, пока я отдохнул. Стол накрыла. Графинчик на самое видное место поставила и меня позвала. Сижу я за столом, смотрю на нее и думаю: «Ну ведь красавица же! Эх. Если бы я за “Монреаль Канадиенс” играл, я бы ей тоже корону купил. И хрен с ним, с этим полонезом Огинского».
Баба Катя
Когда в туманное стекло ко мне заглядывает юность, мне кажется, что все вернулось – все, что вернуться не могло…