и».
— Нет, я уверена.
— У вас есть мой номер. — Больше он не пытается всучить мне конверт. — Позвоните, если захотите снова поговорить.
Телефон у меня теперь жужжит непрерывно. Я должна вернуться домой к Тому, где нас уже подстерегает беда, и она обязательно обрушится на нас, как наказание за мои сомнения. Я направляюсь к двери. Кажется, что я ушла из дома давным-давно: не верится, что я выскочила из кабинета Кэрол Морс всего несколько часов назад. Но воспоминание о пропущенных сеансах терапии внезапно останавливает меня. Я поворачиваюсь и быстро возвращаюсь обратно к столу.
— Мне на это наплевать, — говорю я, избегая смотреть на конверт. — Но, если вы действительно хотите помочь, выясните, где она бывает по вторникам и четвергам. Она выходит из дома в час тридцать. Проследите за ней.
— Я думал, вы уже и не спросите.
— Не бесплатно, — продолжаю я. — Это нужно лично мне, и я заплачу.
— Ладно, — кивает он. — Но вы тоже кое-что для меня сделаете, Анна. Найдите группу под названием «Гретхен в полночь». Посмотрите видео в Интернете. И скажите мне, чье лицо вы увидите.
Ви
проснулась в семь утра с одеревеневшей челюстью и мельтешащими желтыми звездочками в глазах. Уилл лежал рядом и храпел.
Поначалу она не сообразила, почему у нее болит челюсть. А потом, войдя в ванную, увидела, что занавеска наполовину сорвана, флакончики с шампунями валяются на дне ванны; вспомнила, как его руки сжимали ее шею, а из душа, как дождь, на нее падала вода. Когда он наконец отпустил Ви, она вслепую ухватилась за занавеску, чтобы не упасть, и сорвала ее. Затем долго сидела, съежившись, прислушиваясь к звуку воды, которая стучала о занавеску, упавшую ей на голову, и ждала, когда он вернется и накричит на нее за весь этот беспорядок, но он так и не пришел.
Тогда Уилл ударил ее в первый раз, но она уже давно ожидала подобного. Он всякий раз заводил одну и ту же песню, просыпаясь после бурной ночи: как он мог доверять ей, с ее-то прошлым? Это первый куплет. Затем следовал припев, когда он просто плакал и каялся, что недостаточно хорош для нее. Второй куплет был аналогичен первому. И дальше самое главное: неужели она не понимает, сколько раз его предавали? Потом следовал рассказ, что он был девственником до двадцати двух лет, потому что его подружка из колледжа уверяла, что не готова к близости, а потом оказалось, что она спит с другим. Уилл был ей верен, а она предала его… Ви каждый раз делала вид, что слышит его исповедь впервые. Она знала: Уилл будет плакать и умолять о прощении, но в итоге все равно виноватой останется она. А память о том, как он извинялся, пресмыкался перед ней и заново пересказывал свою унизительную историю, в следующий раз только усугубит ситуацию.
Она вернулась в спальню и посмотрела на Уилла, который был прекрасен во сне: скульптурно вылепленный овал лица, мраморная кожа. Ви представила, как кладет руку ему на шею, на то место, за которое он вчера схватил ее, чуть ниже подбородка, а потом крепко сжимает…
Его веки, почти прозрачные, затрепетали; она приложила руку к тонкой коже у себя на шее, где образовались синяки. Но их можно скрыть шарфом или высокой горловиной водолазки. Никто ничего не увидит.
Он будто знал, за какое место хвататься. Будто делал это раньше.
На уборку ванной ушло всего несколько минут. Конечно, он расплачется; конечно, начнет извиняться, но лучше, чтобы он не видел никаких последствий вчерашнего. Первым делом, когда грудь у нее еще будет скользкой от его слез, Уилл захочет заняться сексом, и она станет ласкать его нежно, с любовью. Даже сейчас она почувствовала в интимном месте ритмичное подергивание.
Ви осторожно устроилась в постели рядом с ним, накрыла их обоих простыней, закрыла глаза. Спать не хотелось. Она составляла план.
Часть плана — Сиэтл. Уилл устраивал там концерты, чтобы чаще вывозить ее из города, поскольку боялся, что она снова попадет в старую компанию, в компанию Лины, хотя никто оттуда не общался с ней после разрыва. Приятельниц Лины она знала не очень хорошо, поэтому, выступая с Уиллом и встречая их время от времени, притворялась, что не узнаёт их, а они в ответ делали вид, что не узнают ее.
Впрочем, эти мимолетные встречи случались нечасто, потому что группа не играла в лесбийских барах. Уилл вызвонил пару приятелей из своей прежней группы и сказал: «У меня есть девушка-певица». Самобытный вокал Ви накладывали поверх электрогитары, и она пела соло. Тексты песен иногда казались ей скверно написанными предсмертными записками, но из зала их было не так уж хорошо слышно, поэтому смысл не имел большого значения. Уилл оказался прав: людям нравилось видеть рядом с музыкантами девушку. Казалось, зрителям безразлично, как она одета, пусть даже в рванье; они обращали к ней лица, как цветы поворачиваются к солнцу, она будто была для них ангелом света. И временами она действительно чувствовала себя такой. Когда Ви закрывала глаза, огни сцены проникали ей под веки, и казалось, что она смотрит прямо в небеса. А когда от всполохов огней в глазах подолгу плавали темные пятна, она думала: значит, надо меньше смотреть на мир открытыми глазами.
У группы было мрачноватое название: «Полночь». Но когда стало ясно, что публика ходит именно на Ви, то Уилл в момент вдохновения предложил сменить название на «Гретхен в полночь». Такое название навеяла сказка, которую мама читала ему в детстве. Скоро Ви уже готова была попрощаться с прежним прозвищем, поскольку люди, как она и предполагала, стали называть ее Гретхен. Ей это нравилось. Гретхен — более жизнеутверждающее имя, чем Виолетта; Гретхен могла выглядеть крепче и здоровее: не бледный ночной цветок, а яркий, утренний. Волосы у нее отросли, и она начала обесцвечивать их. Чем светлее они становились, тем лучше смотрелись с темными футболками и джинсами, которые она носила на сцене. И все складывалось более или менее хорошо.
По крайней мере, до тех пор, пока она не оплошала, неосторожно выдав себя одной фразой. Дэйв и Лен собирались после концерта сходить в стриптиз-клуб и упомянули «Черную розу». И тогда Ви отпустила дурацкую шутку о том, что в этом клубе можно снять «свежачок», а Уилл, с его редким даром проницательности, внимательно посмотрел на нее и спросил:
— А откуда ты знаешь?
Она даже не стала трудиться что-то доказывать: он целовал крошечную черную розу у нее на груди сотни раз, не подозревая, что она означает. Теперь он пристально смотрел на Ви, и она чувствовала, как татуировка горит под футболкой. Значение черной розы внезапно прояснилось.
Все кончено, и она сразу это поняла, а он, как ни странно, не понял. Теперь, когда она стояла на сцене, сияя, он больше не видел Ви, он видел Старр, танцующую под вспышками огней, Старр, которая должна уйти. После концерта он, счастливый, входил в дверь гримерки со словами: «Каждый зритель в зале хотел тебя».
Она только пожимала плечами: разве не в этом весь смысл?
Сначала это возбуждало Уилла. Когда они добирались домой, он нетерпеливо хватал ее, задирал рубашку и тер большим пальцем татуировку, пока кожа не начинала гореть. Под левой грудью у нее вечно были синяки и ссадины, а Уилл трахал ее так яростно, будто пытался овладеть ею изнутри. Бесполезно, думала она: никому не принадлежит то, что внутри нее, даже ей самой. Но прошло совсем немного времени, прежде чем отвращение затмило желание, и просто трахать ее Уиллу уже было мало, он жаждал войти в нее другим способом. Когда он выломал стойку душа, Ви поняла: пора убираться, пока он не искалечил ее. Вот только впредь надо жить по-другому. Больше никаких Лин, никаких Уиллов. Ей надоело играть роль тряпичной куклы, независимо от того, укладывали ли ее на ночь в постель или швыряли в угол.
А тем временем группа становилась весьма популярной. Теперь почти на каждом шоу она видела несколько светящихся прямоугольников смартфонов, поднятых для записи, и ей это не нравилось. Она знала, что придется тщательно все спланировать, чтобы двигаться дальше, и действовать быстро, потому что ее никогда не выпустят из виду надолго. Когда они все вместе были в дороге, Уилл играл роль ее ангела-хранителя, то есть они с ним снимали дешевый номер в мотеле, а остальные музыканты спали на сиденьях фургончика. Однажды Уилл заставил ее приоткрыть дверь, пока она писает, и с тех пор она уже никогда не была одна, даже в туалете.
Она начала перед выступлением пить с группой пиво, на которое все скидывались со своего скудного заработка. Уиллу нравилось, что она участвует в предваряющем шоу ритуале; он предупреждал ее много раз, что не стоит выпендриваться и отделяться от коллектива. Конечно, рано или поздно ситуация вышла бы из-под контроля, поэтому она лишь выжидала момент, а пока время не пришло, выпивала с парнями. И вот момент настал. Она демонстративно прижималась к Уиллу, когда они вместе с Дэйвом и Леном сидели в гримерке, а затем отправилась в женский туалет, убедившись, что все это видят.
Каждый раз, когда они играли в Сиэтле, она чувствовала себя ребенком на качелях, со свистом несущихся вниз, ребенком, который ждет подходящего мгновения, чтобы спрыгнуть. Она не знала точно, кого ищет, пока не заметила в зале его: мужчину, которого она уже видела раньше, всегда одного. Просто мужчина, но в тот вечер на сцене, разглядев его темное лицо в окружении более светлых, словно черную дыру, она поняла: это он. Она чувствовала его взгляд, чувствовала, что он наблюдает за ней, и, прикрыв глаза, зависла голосом на несколько секунд в низком альтовом регистре, а затем потянулась вверх хрустальным сопрано, пробираясь сквозь огни софитов к темному провалу его лица, будто всплывающий ныряльщик.
В ту октябрьскую ночь, когда на город спустилась пелена мороси, которая никуда не денется в ближайшие семь месяцев, она наконец решилась.
6
Вернувшись домой, я забываю и о видео, и о Гретхен Фарбер, потому что она опять ушла. Джули ушла.
Мне хочется накричать на Тома за то, что позволил ей покинуть дом. Конечно, он не знает о выкидыше, не знает, что у нее может открыться кровотечение, что ей больно. Но, так или иначе, когда я возвращаюсь, она уже пять часов как исчезла, ни словом не обмолвившись, куца направляется, и мой муж в ужасе. Мы ездим по Мемориал-драйв, останавливаемся в кафе и магазинах, спрашиваем, не видел ли ее кто-нибудь. Один бариста в «Старбаксе» говорит, что видел, как она садилась во внедорожник на улице.