Какую бы роль Карен ни играла для своих приемных родителей, она не особенно старалась играть ее хорошо. Она знала, что просто убивает время, пока не станет взрослой. Воспитание в семье сопряжено с риском, но обычно там безопаснее, чем на улице. А когда в семье становилось небезопасно — когда «отец» заглядывал к ней в комнату, пока Карен переодевалась, и не спешил закрыть дверь; когда «брат» слишком тесно прижимался к ней во время семейного барбекю, — она научилась точно определять момент, после которого ценность ее тела перевешивала кормежку и кров. В такие моменты она убегала, прихватив с собой сувенир на память.
Ничего ценного она не брала: не хватало еще угодить в тюрьму. Карен предпочитала вещи, имеющие не материальную, а эмоциональную ценность для семьи. Такой вещицы не сразу хватятся, но будут проливать слезы, когда обнаружат пропажу. После двух лет в приемных семьях у нее набралась небольшая коллекция незамысловатых трофеев: фигурка из серии «Драгоценные моменты» с головой-луковицей и слезливыми глазками; плюшевый мишка с оторванным ухом; сувенир с Ниагарского водопада, который Карен нашла в ящике прикроватной тумбочки приемной матери; пожелтевшая от времени картинка, в уголке которой почерком детсадовской воспитательницы была выведена надпись: «Дикон, 4 года». Карен сначала колебалась, брать или не брать рисунок, все-таки память о больном ребенке, но потом вспомнила, что сделал с ней старший брат этого малыша и какой оплеухой наградила ее приемная мать, когда она на него пожаловалась. Рисунок болтался в рюкзаке, сложенный вчетверо, и краски на нем со временем размазались.
Но Макгинти были совсем другими. Они предоставили ей много свободы, потому что и сами любили свободу. Оба были на пенсии, но Мелинда подрабатывала в библиотеке и по утрам с радостью шла на работу, словно непрестанное взбивание подушек и протирание стола не давали достаточного выхода ее энергии. Поначалу Карен решила, что ее взяли в семью нянчиться с Бобом во время библиотечных смен Мелинды. Каждое утро после отъезда хозяйки Карен ждала, что старик начнет приставать к ней, но Боб выпивал чашку кофе и отправлялся в свою столярную мастерскую, где и коротал весь день. А она поднималась к себе, закрывала дверь и часами лежала на кровати, уставившись на люстру. Ей казалось, что ее схватили за горло и потихоньку душат. Давненько Карен не было так скучно.
Верховая езда спасла ее от отчаянного шага, который она уже начала обдумывать. Мелинда устроила свою подопечную на восемь недель на ранчо, которым управлял ее старый друг. Карен предположила, что тот сделал Мелинде одолжение, поскольку, хотя два месяца занятий верховой ездой стоили недешево, Мелинде, казалось, было безразлично, поедет Карен на ранчо или нет.
— Если хочешь, Боб тебя отвезет, — предложила она. — Или можете пройти полчаса пешком по трассе, она ведет как раз туда. Начало по будням в десять утра.
Карен поначалу с настороженностью отнеслась к этой затее, но однажды, когда Мелинда ушла в библиотеку, а Боб, как обычно, сложил газету и побрел в столярную мастерскую, она вдруг поняла, что никто не собирается ее принуждать, и решила, что лучше прогуляться, чем снова все утро таращиться в потолок. Кроме того, она с детства любила лошадей. Даже фантазировала, что у нее есть серебристо-белый конь, невидимый для всех, кроме нее, и он бесшумно, как облако, летит над горизонтом, издалека поглядывая на Карен.
Когда она впервые вошла в конюшню, реальность оказалась далека от мечты: потные, вонючие, дрожащие от холода лошади разочаровали ее. Даже испугали: под атласной кожей у них ходуном ходили могучие мышцы, глаза устрашающе закатывались, а копыта били о землю с такой силой, что Карен чувствовала дрожь сквозь кроссовки. Но она приучилась показывать страх только в тех случаях, когда это помогало минимизировать ущерб. А пресмыкаться перед этими сильными животными было абсолютно бесполезно. Кроме того, полдюжины других ребят в конном лагере, многие из которых уже стали опытными наездниками, были на несколько лет младше ее. Так, одной девочке исполнилось всего девять. Когда Карен гладила гнедую кобылу по гигантской голове во время своего первого визита в конюшню, она старалась, чтобы и инструктор, и эта девятилетняя девочка, как и все остальные, видели, что рука у нее не дрожит.
На следующий день Карен вернулась на ранчо, и на следующий тоже, и так на протяжении восьми недель. Она довольно хорошо научилась обращаться с лошадьми — ездить на них верхом, ухаживать за ними, убирать стойла. В конце лета Мелинда стала уходить из библиотеки пораньше, чтобы посмотреть на успехи своей воспитанницы. И если Карен очень нравилось восседать на спине сильного, быстрого животного, Мелинде, казалось, еще больше нравилось наблюдать за ней.
Однако именно подвеска в виде лошадки заставила Карен понять, как много она значит для этой женщины. Глядя на хрупкое украшение, она подумала, что самой Мелинде наверняка никто не дарил ничего подобного, а она, возможно, мечтала именно о таком подарке и, возможно, даже от какого-то конкретного человека. Вручая ей подвеску, приемная мать сказала:
— В этом году финансы нам не позволяют, но однажды мы купим тебе настоящую лошадь. Обязательно купим. — Макгинти иногда упоминали о далеком, более благополучном прошлом, когда имели своих лошадей, но именно в тот момент они впервые заговорили о покупке.
— Ого, спасибо! — воскликнула Карен.
— В этом году у тебя хорошие оценки, — продолжала Мелинда. — Мы гордимся тобой. — Боб согласно кивнул. — Так или иначе, мы хотим обсудить следующий этап. Мы намерены удочерить тебя, Карен.
«Меня зовут не Карен», — такой была первая мысль, промелькнувшая у нее в голове.
— Мне очень нравится украшение, — произнесла она вслух. — Огромное вам спасибо!
Она говорила искренне. Подвеска на тонкой золотой цепочке выглядела простенькой, маленькая лошадка была выпуклой только с одной стороны, чтобы создать иллюзию трехмерной фигурки, и плоской с изнанки. Но она скакала во весь опор.
— Мы не требуем от тебя решения прямо сейчас, — сказала Мелинда. — Мы просто хотим дать понять, что считаем тебя своей дочерью.
Карен невольно услышала в ее словах тревогу по поводу приближающейся одинокой старости. В приюте часто рассказывали такие истории. С содроганием вспомнив обо всяких Питах, Карен попыталась примерить эти воспоминания к длинному волевому лицу Мелинды, простому и почти некрасивому. Глубокие горькие морщины прорезали путь от уголков рта к подбородку — переживания из-за сына, — но улыбка смягчила черты, а в повлажневших серых глазах светилась доброта. Будущее Карен с Мелиндой и Бобом, наверное, будет связано с лошадьми, но также оно включало и колледж, работу в Ред-Блафф, Реддинге или даже Сакраменто. И более того: возможно, у нее появится ухажер из числа одержимых бейсболом хулиганов, и однажды она пойдет по церковному проходу, украшенному лентами и самодельными колокольчиками из папиросной бумаги. А дальше в один прекрасный день этот дом с дощатой островерхой крышей перейдет в ее владение. Она будет спать в хозяйской спальне, выходящей окнами на поросшие лесом горы, и раз в год возить своих детей на побережье. Уютное существование, как у вилки в ящике кухонного стола.
— Это мой самый лучший день рождения в жизни! — воскликнула Карен и почти не лукавила, хотя на самом деле тогда был не настоящий день ее рождения, а случайная дата, которую она выбрала наугад.
Она представляла, как погонит могучего коня сначала рысью, потом галопом, чтобы походить на подаренную подвеску — силуэт скачущей лошади. Перепрыгнув через низкую деревянную ограду, они пронесутся через пастбища и леса, поднимутся в горы. Конечно, это снова фантазия, подобная той, детской, про серебристо-белого коня, который однажды примчится за ней и увезет в неведомую прекрасную страну. Карен не умела преодолевать барьеры и наверняка угробила бы и себя, и лошадь. Да и горы не годятся для верховой езды. И вообще, далеко ли уедешь на лошади?
Нет, все-таки на автобусе куда надежнее. И она начала собирать информацию об автобусных маршрутах. Пора было отправляться в Портленд, где, как она слышала, на душу населения приходится больше стриптиз-клубов, чем в любом другом городе США. Когда Мелинда в очередной раз ушла в библиотеку, а Боб, сложив газету, отправился в столярную мастерскую, Карен поступила как всегда: сбежала. Это оказалось несложно — она просто повернула в другую сторону на трассе, испытав облегчение и удивление от того, насколько просто ей дался побег. Она дважды обернула цепочку с лошадкой вокруг лодыжки, и самодельный браслет ритмично шлепал по ноге в такт шагам, примерно на каждом восьмом соскальзывая в туфлю, а затем выскакивая и снова скользя вниз. Она шла и представляла, что крошечная золотая лошадка спрыгнула с цепочки и Карен теперь едет верхом на ней вместо автобуса.
10
— Думаете, муж обманывает вас? — спрашивает Алекс Меркадо небрежно, но с интересом, как человек, обсуждающий шансы в гонке, где не делает ставок.
— Нет. Не знаю. Я просто…
Кто-то проходит за дверью моего кабинета, я замечаю силуэт в матовом застекленном дверном проеме и подношу телефон к другому уху. В университете всегда кто-нибудь есть, даже по выходным.
— Вы хотите, чтобы я выяснил, не обманывает ли он вас, — уточняет детектив. — Я с удовольствием прослежу за ним и узнаю, куда он ездит. — Его реплика подразумевает: «Не бесплатно, конечно».
Я не даю ему развить эту тему и, понизив голос, спрашиваю:
— А вы не могли бы разузнать про другого человека? Ее зовут Альма Жозефина Руис.
— Собрать основные сведения? Или проследить?
— Основные сведения, — торопливо отвечаю я. — Она попечитель нашего благотворительного фонда. Точнее, его администратор.
— Ясно, — говорит Алекс. — То-то имя показалось мне знакомым. Нетрудно будет выяснить ее подноготную. — В том числе встречается ли она с моим мужем. — Да, и продолжать ли мне следить за Джули? Я узнал, где она бывает. — Прежде чем я успеваю спросить, он сообщает: — Она ездит в церковь.