— Да он просто свихнулся! — процедил сквозь зубы Дальке.
Или просто впал в глубочайшую депрессию, мелькнула у меня мысль. Взглянув на его изувеченную руку, я вдруг понял, что этому человеку безразлично, убьют его или нет. Ведь у него отняли самое главное — возможность играть. Пианист, да беспалый! Разве могло такое быть? Мне, разумеется, совсем не хотелось, чтобы его убило, но, признаюсь, тогда я был готов, что в любую секунду Лёфлада накроет шальным снарядом «катюши».
Но — хвала богу — он все же добрел до сосен и тут же уселся на снег, привалившись к стволу одной из них рядом с нами. Мы зажимали уши, чтобы не слышать душераздирающего воя и грохота разрывов. Лёфлад, казалось, вообще ничего не слышал. Привалившись спиной к дереву, он безмятежно уставился на небо.
Офицеры и младшие командиры свистками призывали нас к себе.
— Наверное, сейчас погонят нас в атаку против «катюш»! — не скрывая злорадства, сказал он.
Мне же идея добежать до этих «катюш» показалась не такой уж бессмысленной. Дальке посмотрел на Райгера.
— Как только русские увидят, что мы бежим к ним, тут же оттащат свои «катюши» подальше.
Его товарищ кивнул. Я посмотрел на Лёфлада, так и продолжавшего сидеть у дерева глядя на небеса.
Я приказал взводу следовать туда, где вместе с солдатами-пехотицами крутился какой-то шарфюрер. Мы застали его за изучением карты. Шарфюрер поднял на нас усталый взгляд.
— Нам предстоит преодолеть открытое поле и войти в пригороды Боровиков, — сообщил он. — Техника зайдет с южного фланга, а мы через поле доберемся до пригородов и выведем из строя ракетные установки.
— Каким х..., шарфюрер? — спросил его Алум.
Алум не собирался хамить старшему по чину, но у нас не было фаустпатронов, а одни только ручные гранаты.
Шарфюрера, похоже, это не волновало, и по его молчанию я понял, что от нас в очередной раз ждут выполнения поставленной задачи. Любыми средствами. Хоть голыми руками разберите на части эти проклятые «катюши», но заставьте их заткнуться. Лёфлад тоже присоединился к ударной группе бойцов.
В путь отправилась не только наша, но и другие группы. Русские уже прекратили огонь, теперь был слышен лишь треск догоравших на дороге грузовиков да чавканье по грязи наших сапог.
— Что думаешь с ним делать? — обратился ко мне Крендл.
Я сразу понял, что он имел в виду Лёфлада, который брел за нами словно заведенная кукла.
— Нужно будет поговорить с ним и узнать, в чем дело.
— Мне кажется, он все же не в себе, — сказал Крендл.
— Ладно, я займусь им.
Шедшие впереди нас солдаты 5-го СС остановились и стали пристально осматривать землю.
— Да, «катюши» убрались отсюда, — констатировал Дальке. — Русские утащили их на буксире.
— Уже легче жить, — вздохнул с облегчением Крендл.
Я понимал, что все не так-то просто, и тут Дальке высказал то, о чем только что подумал и я.
— Они просто-напросто перебросили их в другое место. И скоро снова угостят нас как полагается.
Крендл и Фендт переглянулись. Вокруг простиралось голое, без единого кустика поле. Метрах в 40 перед нами лежали восточные пригороды Боровиков.
С юга до нас донесся грохот разрывов. Мы догадались, что «тигры» и штурмовые орудия Гота дают русским прикурить. Доносились пулеметные и автоматные очереди, но тут воздух прорезало знакомое завывание.
Кто-то крикнул:
— Бегом с этого проклятого поля!
И людская волна хлынула к пригородам Боровиков. Наши офицеры и младшие командиры, отчаянно дуя в свистки, пытались собрать нас и отдать соответствующие распоряжения, но какое там. Заснеженное поле вздыбилось от падающих снарядов «катюш», мы же сломя голову мчались к каким-то кирпичным стенам и даже к колодцам. Наш 2-й взвод действовал сплоченно, настолько сплоченно, что не успел я оглянуться, как толпа с размаху припечатала меня к сложенной из камня стене: Крендл, Райгер и еще несколько наших отважных бойцов едва не раздавили меня.
— Да выпустите вы меня! — хрипло вопил я. — Задавите! Я чувствовал, что из носа идет кровь. Под вой «катюш» и
треск одиночных выстрелов винтовок русских Крендл пытался острить.
— Кагер? Тебе что, на морду сапогом наступили?
— Иди ты в жопу и заткнись!
— Нет, Кагер, серьезно — у тебя след сапога на физии отпечатался.
Боже, под градом реактивных снарядов с тыла и винтовочным огнем с фронта этот человек еще мог шутить!
В «Петриксе» раздался характерный треск. И почти сразу же послышался голос Дитца.
— Кагер! Кагер! Где 2-й взвод?
— А где наш 2-й взвод? — спросил я, оглядевшись по сторонам. Я-то понимал, что мы у восточных пригородов Боровиков, но, кажется, нашему Дитцу потребовались более точные сведения.
Тут Крендл, нажав кнопку передачи, выпалил в эфир:
— Мы в России, оберштурмфюрер!
Я врезал ему по шее, но тут же сморщился от боли — огрел ладонью по каске.
— Примерно в 3 километрах юго-восточнее колокольни, — подсказал Алум.
И вовремя. Я тут же повторил его слова Дитцу, и тот, чуть помедлив, отдал распоряжение, услышав которое я чуть не сдурел. Самое любопытное, что и Дитц понимал это не хуже меня.
— Сынок, возьмешь 2 бойцов и с ними заберешься на эту самую колокольню. А потом доложишь оттуда, что вокруг происходит.
Это словечко «сынок» до боли напоминало герра генерала. Я тут же проникся уважением к Дитцу. Хотя и герр генерал назвал меня сынком, посылая на в общем-то бессмысленное задание, к тому же едва не стоившее мне жизни.
— Слишком сильный обстрел, — попытался возразить Райгер.
— Нам в город не пробраться, — добавил Пфингстаг.
— Кажется, на башне русские, — вставил Крендл.
— У нас есть приказ, — заявил Дальке. — Так что берем с собой дымовые гранаты — и вперед. Они — наше спасение.
Наскоро разобрав дымовые гранаты, мы отправились выполнять приказ. Выйдя из-за каменной стены, мы помчались к противотанковому рву, тянувшемуся вдоль края города. До зданий, где можно было укрыться, нас отделяла полоска шириной в полтора десятка метров. Предусмотрительно вставив рожки и магазины в оружие, мы двинулись вдоль рва строго на юг. Пули русских выбивали фонтанчики снега и земли у наших ног, свистели над головами. Пфингстаг, приставив к глазам бинокль, медленно поднялся над краем противотанкового рва, но тут же отпрянул — в полуметре от него по краю рва хлестнула пулеметная очередь.
— Боже! — только и смог воскликнуть он.
— Они вроде знают, где мы засели, — произнес Фендт. Снова в «Петриксе» зазвучал голос Дитца.
— 2-й взвод? Где вы находитесь? Доложите! Гот приказал выставить корректировщика огня на колокольне.
— Мы в противотанковом рву под сильным огнем противника, оберштурмфюрер. Все дома перед нами заняты русскими.
— Я все понимаю, но вы нужны мне на колокольне! И как можно скорее!
— Собирайте дымовые гранаты, — повторил Дальке.
Взяв четыре оставшиеся, мы метнули их вперед. Невзирая на разрывы, русский тяжелый пулемет продолжал огонь по краю противотанкового рва. Советы не позволяли нам продвинуться вперед ни на метр. Откинувшись на стенку рва, мы стали дожидаться, пока рассеется дым.
— Что теперь? — спросил Крендл.
Лёфлад прополз по рву до его северного конца.
— Какого черта? Что он задумал? — не выдержал Лихтель.
Мы затаили дыхание. Не знаю, почему все мы будто воды в рот набрали, глядя на него, как он возится с гранатой. Неужели задумал совершить ложный маневр? Принести себя в жертву, попытавшись отвлечь огонь русских на себя? Все мы понимали, что все именно так и есть, но почему-то никто не попытался удержать его.
Лёфлад метнул гранату через край рва, после того как она разорвалась, бросился вперед и побежал, жутко петляя, бросаясь из стороны в сторону. Русские пулеметчики попытались поймать его, и пока они его ловили, мы, воспользовавшись ситуацией, бросились вперед к домам Боровиков. Добежав до дома, где располагалась сапожная мастерская, мы высадили дверь, ворвались в помещение и бегло проверили, нет ли засады. По «Петриксу» я вызвал Дитца и доложил ему, что мы в городе. Он повторил приказ забраться на колокольню, я подтвердил, что мы направляемся туда. Тут я увидел, как Лихтель и Крендл, обнявшись, пытаются утешить друг друга, и тут же понял в чем дело: Лёфлад погиб. Подойдя к ним, я участливо похлопал ребят по плечу — скупое и странное проявление солдатской скорби. Потом Крендл с ноги пробил дыру в деревянном прилавке мастерской. Хоть какая-то компенсация за гибель нашего товарища.
Алум и Дальке что-то оживленно обсуждали, Фендт пытался вернуть их на грешную землю. Дальке посмотрел на меня.
— Надо выбираться отсюда, — сказал он.
Пфингстаг и Райгер осторожно выглянули из окна. Снаружи кипел бой, мы понимали, что Советы вот-вот подтянут дополнительные силы и выставят их против нас.
Снова напомнил о себе Дитц. Оберштурмфюрер желал знать, как продвигается операция по захвату колокольни. Я доложил, что мы пока задерживаемся, он еще раз напомнил, что Гот с нетерпением ждет моего доклада об обстановке, имея в виду, разумеется, наблюдательный пункт на колокольне.
— Наши на подходе! — воскликнул Фендт. — Пехота и пулеметный расчет идут к нам.
Лихтель из-за спины Фендта стал наблюдать, как к нам направляется подкрепление. Когда они подошли достаточно близко, Фендт прокричал им название нашего подразделения. Несколько секунд спустя мы присоединились к ним и стали продвигаться к стоявшему напротив колокольни зданию. Алум в бинокль изучал обстановку.
— Там русские, — сказал он, передавая бинокль Дальке.
— Сколько их? — спросил я.
— Я заметил двоих. По-моему, у них пулемет Дегтярева.
— Что-что?
— Легкий пулемет, — пояснил Алум.
Мои страхи как рукой сняло. Не знаю почему, но тогда мне показалось, что, дескать, легкий пулемет — ерунда, другое дело тяжелый.
— Это не «Дегтярев» М-27, — не согласился Дальке. — Это тяжелый СГ-43.
— Вот черт!