И прилагая дышащую голубку к ногам, оттягивают жар от внутренностей
Johann Daniel Mylius, Philosophia reformata, 1622.
Иоганн Данисль Милий, Реформированная философия, 1622 г.
МЕДИТАЦИЯ XII
Что не несет смерть человеку, если даже пар убивает его? Сколь велик слон — и сколь мала мышь, которая его губит? Смерть от пули — для солдата, что хлеб насущный[425] — но ведь иных убивало и градом: не дороже ли человек того, чтобы быть проданным за ассарий[426], не стоит ли жизнь более, чем ничтожный прибыток наемника? Когда происходит сильное сотрясение воздуха (гром или пушечный выстрел причиной тому), воздух сгущается — не до воды даже, а до воды, застывшей льдом, почти окаменевшей, это уже не вода, а камень — удивительно ли, что такой воздух убивает. Но чтобы убивал пар — и даже не пар, а жалкие испарения, которые мы вдыхаем, незримые, как само дыхание? Чтобы нас задушила собственная кормилица? Чтобы нас задушил воздух, который взлелеял нас? Однако роптать на природу — это шаг к безбожию, ведь та — наместник Самого Господа[427]. Господь не счел для Себя унижением предаться в руки природы[428], и та не только поставила Его метой, которой надо достичь роду человеческому, но радовалась, выдувая Его, как стеклодув — сосуд, — покуда не увидела Сосуд тот разбитым, не выдержавшим ее дыхания. И все же — Плиний сам отправился к Этне[429], изрыгавшей пары ядовитые, он преднамеренно стремился ближе к отравленному ее дыханию, пренебрегая опасностью, бросая вызов Смерти, что приняла облик пара, — сможет ли та причинить ему какое зло, — и почувствовал худо себя, и умер; и когда сталкиваемся мы с парами ядовитыми неожиданно, ибо притаились те в засаде, скопившись в глубокой скважине, что стояла закрытой, или в новой шахте, — кто будет жаловаться, кто будет выдвигать какие-либо обвинения: винить в происшедшем некого, не на кого жаловаться — разве что на судьбу, но ведь та — еще эфемернее, чем пар[430]. Но когда мы сами — скважина, что выделяет испарения ядовитые, печь, что изрыгает дым едкий, шахта, что выделяет удушливые и зловонные газы, кто будет усугублять скорби свои мыслью о том, что это ближний его, его близкий друг, его брат погубил его: погубил завистливым шепотом, дыханием клеветы, если мы сами губим себя, убиваем себя парами, что рождены собственным нашим телом? И если бы это самоуничтожение диктовалось собственной нашей волей или нашими порывами — нет, если бы оно просто было расплатой за наши ошибки — мы могли бы винить себя, свою волю, свои желания. Так лихорадки порождаются злоупотреблением горячительными напитками и прочими излишествами, чахотка — невоздержанностью и распущенностью, безумие — неправильным применением или перенапряжением наших природных способностей — все эти болезни взлелеяны нами самими, словно мы вступили против себя в заговор и не только претерпеваем напасти, но сами себя губим. Но что сделал я, чтобы зародились во мне эти пары или чтобы обречен я был их вдохнуть? Врачи утверждают, что причиной всему — моя меланхолия. Но разве я взлелеял ее, разве упивался я ей? Они говорят, что причиной болезни — моя постоянная погруженность в размышления, но разве я сотворен не для того, чтобы мыслить? Они говорят, что всему виной мои штудии, но разве не в том мое призвание? Разве я упорствовал в чем-то недолжном и пагубном, и расплатой за это стала моя болезнь? И все же я должен страдать от этого — и от этого умереть. Великое множество людей были своими собственными палачами — их к тому вынудила резкая перемена судьбы; иные всегда носили при себе яд, что хранили в перстне, иные держали отраву в пере, которым имели обыкновение писать, иные разбили голову о стены темницы, другие проглотили горячие угли из камина; и рассказывают, что один несчастный совершил даже более того: ему не помешали покончить с собой и связанные руки — зажав шею коленями, так он удушил себя. Но я ничего такого над собою не делал — как же вышло, что я являюсь собственным палачом? Знаем мы и о иных смертях, причина которых может показаться ничтожной, а орудие — жалким: что такое укол булавкой или волосок, выдранный расческой, — однако последовало затем нагноение и смерть. Однако когда говорю — пар, переспроси меня, что такое этот пар, и не смогу ответить, ибо сие ускользает от восприятия: столь близок пар к небытию, что низводит нас в небытие. И все же, если продлить это рассуждение далее, перенестись мыслию от столь незначительной обители, как наше тело, к обители большей — к телу политическому, к государству: то, что в нашем теле — пар, в государстве — слухи и кривотолки; испарина, которую полагаем мы ядовитыми и заразными выделениями нашего тела, в теле государства — прельстительные и ядовитые кривотолки, унизительная и подлая клевета, гнусные и опасные пасквили. Сердце в теле нашем — Король, мозг — Королевский Совет, мускулы же и сухожилия — Магистрат, стараниями которого связаны все и вся в государстве — и жизнь в нем строится на чувстве чести, должного уважения и истинной почтительности. А потому, когда отравленные пары, эти миазмы — ядовитые слухи — касаются наиболее благородных, страдает все государство в целом. Но даже одаренный всеми привилегиями не защищен от несчастной участи сынов человеческих; и как смертельно опасные пары вырабатываются в собственном нашем теле, так и наиболее подлые домыслы, наносящие государству наибольший ущерб, возникают внутри него самого, а не приходят из сопредельных стран. Какой воздух, напитанный миазмами, которым дышу я на улице, какая сливная канава, какая скотобойня, какая навозная куча, какой водосток может быть столь опасен для здоровья моего, как пар, вспоенный в собственном моем теле? Какой чужеземный шпион, какой вражеский ратник может причинить стране столько вреда, как клеветник, как пасквилянт, как жалкий фигляр, что возвысился в своем отечестве? Ибо, когда пишут о ядах и тварях, коим от природы предназначено быть пагубой для человеков, блоху поминают столь же часто, как и гадюку: блоха, хотя и не убивает, приносит множество терзаний; но пусть витийствуют клеветники и фигляры, пусть исходят злобой и ядом, коих у них в преизбытке, — все же порой добродетель, и всегда — сила способны стать исцеляющим голубем, что оттягивает ядовитый пар от головы, не давая тому причинить вред смертельный.
УВЕЩЕВАНИЕ XII
Господи, Господи, слуга Твой Иаков задает вопрос: что такое жизнь человеков? и дает мне на него ответ: пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий[431]. И спроси он меня, что такое смерть — моя смерть, ответил бы я: пар, как и жизнь. И воистину, для меня едино, живу я или умираю, ибо жизнь и смерть — одно: пар, не более. Ты сотворил пар столь неуловимым, что стал он знаком Тайны Твоей, — знаком Благословения Твоего, и Твоего Суда. Почему же не всегда связано с благом то, в чем угодно было Тебе явить нам столь много благ? Сказано: пар поднимался с земли и орошал все лице земли[432]; ради нашего блага повелел Ты служить Тебе, и приносить жертвы — и если поднимается дым к верху (а разве дым — не тот же пар), то значит, принята Тобой жертва, ибо сказано: густое облако курений возносится кверху[433]. И когда сходишь Ты к нам росою небесной[434], и когда восходим мы к Тебе — все это пар. И Он, в Ком имеем мы все, и Кто есть все, что мы есть или имеем, в этой жизни и следующей, — Сын Твой благословенный, сказано о Нем, когда говорится о Премудрости Божией: сие есть пар дыхания силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя[435]. Дыхание Твое, Господи, — облако благоуханное, сладки слова Твои и исполнены смыслов, и могут исцелять болезни и спасать от помутнения чувств. Воистину, это так; ибо виновны пред Тобой, Господи, и вина эта — пар и дым (что есть грех, как не дым, что застит глаза нам, так что не видим опасность, нас подстерегающую?) — и вот, Ты наказуешь нас дымом. Ибо, как говорит Мудрец, чем кто согрешает, тем и наказывается, и сказано им: наказаны новосозданными лютыми зверями, извергающими клубы дыма[436]. За грехи наши наказание Твое, о котором сказано через пророка: И покажу знамения на небе и на земле: кровь и огонь и столпы дыма[437], и вторит ему апостол Твой, знавший более пророка, — говорит о курении дыма, что стелется, как пар[438]. И сказано другим пророком о Тебе, Боге грозном: Поднялся дым от гнева Его[439], а иной говорит о знаках гнева Твоего: дом наполнился курениями[440]. И избранный Твой, чье пророчество пребудет, покуда мир пребудет[441], описывает беды последних времен: вышел дым из кладезя бездны и помрачилось солнце, и из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы[442]. Всякий дым берет начало свое в огне, и все окончится огнем: смрадный дым греха и гнева обретет конец свой в пламени адовом. Но разве не даровал Ты нам средства выпарить этот смрадный пар, извести этот дым едкий? Когда ангелы Твои пали с Небес[443], Ты возжелал восстановить полноту мира горнего и соделал сие, допустив нас в обитель небесную, вознеся нас до Себя; и когда отпали мы от Тебя в мире сем, возжелал Ты восстановить чистоту мира дольнего и соделал сие, допустив Себя до того, чтобы снизойти в мир и принять нашу природу в Сыне Твоем. Деяния наши увенчаны будут восхождением к славе (ибо взойдем мы на место ангелов), но корень и начало сему — идти путем Сына, путем снисхождения, путем Духа Твоего, снизошедшего в телесном образе, как Голубь[444]. И по милости Своей даровал Ты нам средство целебное, что находим мы у Природы: чтобы пары, скопившиеся в теле нашем, снизошли вниз, прикладывают к стопам голубя, — да послужит сие нам наглядным образом того, что если осенит нас Дух, дым греха отхлынет вниз, и будем попирать его ногами. При крещении Сына Твоего снизошел Голубь с небес, и при призвании апостолов Твоих к служению[445] на них почил Дух[446]. Дай же нам изгнать смрадный дым гордости нашей, суемудрия, и своеволия, и праздности — и причаститься простоты Твоих Таинств, повиновению слову Твоему, — да оживят нас сии Голуби.
МОЛИТВА XII
Предвечный всеблагой Боже, Ты попускаешь нас губить себя, и бессильны мы сами исправить этот ущерб, ибо волею Твоей нет у нас на то власти, но Ты же ниспослал нам средства к исправлению — средства сии доступны для нас и нам привычны, — снизойди же к смиренному молению моему, ниспошли поддержку телу моему — поддержку в образе малого Твоего создания, и поддержку духу моему — в святых Твоих таинствах. Ты ниспосылаешь нам сие создание Твое, голубя, на всех путях наших: в мире природном волею Твоей стал он целебным средством, что возвращает нам здоровье телесное, в Твоем Законе велено приносить его жертвою за грех, нами содеянный[447], в Евангелии же голубь и через него — Святой Дух — свидетель крещения Сына Твоего[448] — да снизойдет же сей голубь Твой и качества его в душу мою — запечатли в ней простоту, умиленность и непорочность, что запечатлел Ты от природы в создании сем. Пусть смрадный пар своеволия моего отхлынет от души моей, да попру я ногами своеволие мое, дабы мог соучаствовать я в силе и славе Сына Твоего, и восстать из могилы моей, и попрать Льва[449] и Дракона[450], что внизу алчут пожрать меня. Устами пророка Ты, Господи возвещаешь о голубе долин, обещая ему обитель горнюю[451]: и если Ты низверг меня вниз, и свел меня в долину страдания — столь глубока котловина сия, что пристало мне спросить, стоя среди поля, полного костей[452]: сын человеческий! оживут ли кости сии[453]? — когда будет на то воля Твоя, возведи меня горе, откуда смогу я — даже в сей обители скорби — увидеть ту Гору, что дом Твой[454], священный холм, на который не взойдет никто кроме того, у кого руки неповинны и сердце чисто[455], путь же к тому лежит лишь один — через омовение кровию Сына Твоего, Иисуса Христа. Аминь.