Проповедь, произнесенная в Уайт-Холле, пред лицом Его Королевского Величества, в начале Поста (25 февраля) 1631 года.
Последняя из сказанных им, и домочадцами Его Величества названная Надгробным Словом Доктора Самому Себе
К читателю
Проповедь эта, по Высочайшей Воле, получила имя: Надгробное Слово Автора самому себе. Трудно назвать точнее: примем ли мы во внимание время или же предмет ее. Произнесена она за несколько дней до кончины; как если бы, сказав ее, Доктор не оставил себе других дел, как только умереть: Предмет же ее — Смерть, повод и тема всякого надгробного Слова. Относительно сего Досточтимого Мужа было замечено, что проповедническое искусство его последовательно возрастало: так что, как вначале превосходил он в этом прочих, так впоследствии превзошел и себя самого. Это последняя его проповедь; не скажу я, что тем самым она лучшая; все его проповеди превосходны. И однако: слова человека Умирающего, если они касаются нас, обыкновенно производят сильнейшее впечатление, поскольку говорятся они с самым глубоким чувством и менее всего напоказ. Так кого же может оно не касаться, это поучение и об угрозе, и о благе смерти? Смерть — враг каждого из людей и хочет нанести урон всем: но при этом для многих она становится случаем к достижению величайших благ. С врагом этим всем нам предстоит сразиться в час кончины: но он уже при жизни едва ли не поборол ее; ибо он обнаружил все ее могущество, всю ее беспощадность. Постараемся же воспользоваться и этим словом, и другими как приготовительными уроками, чтобы ни смерть, когда бы она не явилась, не показалась нам ужасной; ни жизнь несносной, как бы долго она не тянулась.
Псалом 68, стих 20[825]
И Господня, Господня исходища смертная[826] то есть Из смерти
Всякое здание держится благодаря своему основанию, которое несет и держит его, и благодаря связи укосин, которые стягивают и схватывают его, и благодаря балкам и стойкам, которые вяжут и сочленяют его: Основание не позволяет ему осесть, укосины не позволяют ему искривиться, и балки и узлы не позволяют ему треснуть; Тело нашего здания — в предыдущей части избранного стиха: вот оно: Он, Бог наш, есть Бог еже спасати, Бог во спасение; ad salutes, во спасения, во множественном числе, так сказано в оригинале; Он есть Бог, подающий нам духовное спасение, так же как привременное. Но основание, укосины и узлы этого здания мы найдем в другой части стиха, в той, что составляет нашу тему, а также в трех различных прочтениях этих слов у наших истолкователей. Ибо, во-первых, основание нашего здания (того, что Бог наш есть Бог всяческого спасения) заложено в этом; Что сему Богу, Господу нашему, принадлежат исходища смертная, то есть: в Его власти даровать нам исход и избавление, даже тогда, когда мы брошены в зубы и челюсти смерти, и в самую пасть этого смерча, могилы. Итак, в этом прочтении исходища смертная, exitus mortis[827], означают liberatio a morte, избавление от смерти, и таково самое очевидное и самое привычное понимание этих слов, на котором основывается и наш перевод: исходы из смерти. Далее и, во-вторых, укосины, которые стягивают и прямят наше здание, то есть то, Что Он, Бог наш, есть Бог всяческого спасения, возводятся следующим образом: Господня, Господня исходища смертная; Господу Богу принадлежат исходы смертные, что значит: обстоятельства и образ нашей кончины; то есть Какого бы рода исход или переселение в мир иной нам не предстояли, внезапная это будет смерть или после достойного приготовления, насильственная или естественная, в совершенном нашем разуме или же в поврежденном и сотрясенном недугом, не подобает искать в этом знаков проклятия и не следует никакого Суда выносить на таком основании, ибо, каким бы образом не умирали они, честна пред Господом смерть преподобных Его[828], и Ему принадлежат исходы смертные: пути нашего ухода из жизни сей в Его руках. Итак, в таком смысле этих слов, exitus mortis, исходы смертные, означают liberatio in morte, избавление в смерти; Не то что Господь нас избавит от умирания, но Он попечется о нас в час смертный, каким бы ни был этот наш последний путь. И в таком смысле и в таком прочтении этих слов, естественный строй фразы и связь слов нисколько не нарушаются и весьма способствуют нашему размышлению. И наконец, балки и стойки этого здания, то есть Что Он, Бог наш, есть Бог всяческого спасения, заключены в том, что Господня, Господня исходища смертная, что сему Господу Богу принадлежат исходы смертные, то есть, что сей Господь Бог, соединив и связав в Себе Едином обе природы и, будучи Богом и при том придя в мир в воспринятой Им плоти нашей, уже не имел иного средства спасти нас, не имел иного исхода из мира, ни иного возвращения к первоначальной Своей славе кроме как смерть: И таким образом, в этом смысле exitus mortis, этот исход смертный, есть liberatio per mortem, избавление через смерть, через смерть сего Бога нашего Господа Иисуса Христа. Таково понимание этих слов у Святого Августина и у тех многих и великих мужей, которые следуют ему. Итак, в дальнейшем мы рассмотрим эти слова по всем трем направлениям; Во-первых, мы увидим, как Господь сил, Всемогущий Отец, спасает Своих слуг от челюстей смертных: И затем, как Бог милости, Преславный Сын, спасает нас, принимая на Себя исход смертный; И затем, между двумя сими, как Бог Утешитель, Дух Святой, спасает нас от всякого смущения, запечатлевая благословенной печатью Своей, что, какой бы ни был уготован для нас смертный исход, этот exitus mortis будет не что иное, как introitus in vitam, наш исход смертный будет входом в жизнь вечную. И три этих размышления, о нашем избавлении a morte, in morte, per mortem, от смерти, в смерти и через смерть превосходно исполнят свою службу в качестве основания, и укосин, и балок этого нашего здания; Того, что Он, Бог наш, есть Бог всяческого спасения, поскольку у Него, у Господа Бога, исходы смертные.
Итак, в первую очередь мы рассмотрим этот exitus mortis как liberatio a morte, избавление от смерти, ибо таковы исходы смертные с Господом Богом, и потому во всех наших смертях и в смертельных пдгубах жизни сей мы по праву можем надеяться на благой исход, который в Его власти. Ибо все смены времен и состояний нашей жизни — не что иное, как множество переходов из смерти в смерть. Само наше рождение и вхождение в эту жизнь есть exitus a morte, исход из смерти, ибо в утробе матерей наших мы воистину мертвы, и в такой мере, что и не знаем того, что живы, не более, чем мы знаем это в глубоком сне; и нет на свете ни такой тесной могилы, ни такой смрадной темницы, как то, чем стала бы для нас эта утроба, задержись мы в ней долее положенного срока или умри в ней раньше срока. В могиле черви не умерщвляют нас, это мы плодим и питаем, а затем убиваем черевей, которых сами же произвели. В утробе же умерший младенец убивает Мать, которая зачала его, и становится убийцей, более того, матереубийцей, даже после того, как умер. Но и в случае, если мы не умираем в утробе таким образом, чтобы, умерев, лишить жизни ту, которая дала нам нашу первую жизнь, нашу жизнь растительную, мы, тем не менее, мертвы в том смысле, в каком мертвы идолы Давидовы[829]. Там, в утробе, мы имеем глаза, и не видим: уши имеем, и не слышим; Там, в утробе, мы приноровляемся к делам тьмы[830], поскольку еще лишены света: И там, в утробе, мы научаемся жестокости, будучи вскормлены кровью, и можем подпасть проклятию даже не родившись. О самом сотворении нашем в утробе Давид говорит: Дивно и страшно устроен я[831], и Дивно для меня ведение Твое, высоко; не могу постигнуть его[832], ибо это есть Божие дело, и чудно оно в глазах наших[833]; Ipse fecit nos, это Он создал нас[834], а не мы, и не родители наши; Твои руки сотворили меня и образовали меня, говорит Иов, и (как сказано в оригинале) Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, — и Ты губишь меня[835]? Пускай я Шедевр величайшего Мастера (а человек таков!), но если Ты ничего более не сделаешь для меня, если Ты оставишь меня там, где Ты создал меня, все рухнет. Утроба, которой надлежало быть домом жизни, обратится в саму смерть, если Бог оставит нас там. То, чем Господь так часто угрожает,