– Должно быть, в школе ты очень любила астрономию, – продолжив смотреть на луну, сказал Коля, делая вид, будто не заметил ее руку у себя на груди.
– С научной точки зрения нет. Мне нравилось изучать легенды созвездий. Хочешь, расскажу про Большую Медведицу?
Литвинов кивнул и перевел внимание на созвездие.
– Большая Медведица стала жертвой любовной истории. Некогда дочь Аркадского царя Ликаона – Каллисто – повстречалась с Зевсом. Она была обворожительна и покорила его сердце. У них появился сын. Этот факт не скрылся от внимания ревнивой супруги Зевса. Гера решила отомстить разлучнице и лишила ее женской красоты, превратив в уродливую медведицу. Ее чуть не погубил собственный сын, когда увидел в таком обличии. Влюбленный Зевс спас ее, вознеся Каллисто на небо.
Слушая ее, Николай попеременно переводил взгляд с Большой Медведицы на Аню, которая повествовала так воодушевленно, что ее глаза искрились. Нежный голос ласкал слух, а искренность и эмоциональность поражали. Эта девушка определенно располагала к себе и переворачивала его жизнь.
– Представляешь, он любил ее даже в образе медведицы! – закончив рассказ, воскликнула Аня.
– Но любовь их была неправильной и горькой. Разве это хорошо?
Костенко закусила губу и призадумалась. Не найдя ответа, она выпалила:
– Вечно ты все очерняешь…
Остаток ночи они провели в молчании. Аня любовалась мерцанием звезд, положив голову ему на плечо, а Коля размышлял о событиях сегодняшнего дня. Для него этот день оказался весьма насыщенным не только на события, но и на эмоции. И Николай извлек один важный урок. Фитилек еще может зажечься изнутри, даже если кажется, что силы угасли и весь мир против тебя. Главное – верить.
Николай повернул голову, желая что-то спросить, но заметил, что глаза Ани закрыты и она сопит. Аккуратно выбравшись из-под пледа, он подхватил ее на руки и унес в палатку. Уложив девушку в спальный мешок и включив подогрев, Коля долго стоял у ее палатки, размышляя над тем, как поступить. Уйти или остаться? Немного поразмыслив, он принес свой спальный мешок и устроился рядом. Кажется, она боится насекомых.
Глава 8
Пробуждение следующим утром было поздним. Николай провалился в сон к пяти утра, и его организм требовал отдыха. Он едва разлепил веки, услышав чужие шаги вокруг палатки. «Снежные Барсы» уже бодрствовали и, по предположениям Литвинова, готовились к завтраку и отъезду: отбыть нужно было в полдень, чтобы приехать в Минск и приступить к запланированной тренировке. В сетке расписания они занимали лед с двух до четырех часов дня.
Николай хотел потянуться и взглянуть на часы, но ощутил, что правая рука, выпавшая из спального мешка ночью, онемела и покоилась на чужом плече. Повернув голову вправо, он обнаружил рядом с собой Аню, которая придвинулась ближе и, как ни в чем не бывало, обнимала его. Ее левая рука пряталась где-то в спальном мешке, а правая лежала на его груди, как и голова. Николай попытался аккуратно вылезти, но попытка оказалась тщетной: Костенко еще крепче придавила его к земле. Пришлось пролежать так еще пару минут.
– А где Литвинов? – донесся до ушей Николая голос тренера в шуме металлических котелков.
– Понятия не имею. Может, ушел на прогулку? – ответил кто-то из команды. Коля был полусонным и с трудом мог разобрать, кто говорил.
– Ладно, – сомнительно ответил Звягинцев, и Николай знал почему. Вряд ли на прогулку уходят со спальным мешком. – А Аня Костенко?
– Должна быть в палатке. Я позову, – откликнулся Федя. Его голос Литвинов не мог спутать ни с чьим другим.
Сердце Николая пропустило удар. Мимолетная паника скользкими щупальцами взяла его в свой плен. Кровь прильнула к щекам, а тело охватил неведомый жар. Он не знал, куда ему деться. Попытался увеличить расстояние между ним и Аней, но спальный мешок сковывал движения, а молния, как назло, заела. Он чувствовал себя так, будто был пойман с поличным за какой-то шалостью.
Тканевая дверца в палатку распахнулась – и мелированная курчавая макушка появилась внутри. Зелено-голубые глаза Любимова расширились от изумления. Николай хотел оправдаться, но слова застряли в горле. Федя окинул его уничтожающе-недоверчивым взглядом и высунулся из палатки. Посмотрел в сторону «Барсов», а затем снова на Колю, словно не знал, как ему быть. В итоге Федя устремил на Колю испепеляющий взгляд, по которому Литвинов понял, что его зовут на разговор, и задернул тканевую дверцу.
– Она скоро выйдет, – бросил команде Федя. – Любит поспать подольше.
Литвинов облегченно выдохнул, прикрыв веки. Расстегнул не поддающуюся ранее молнию и вылез из спального мешка. Интенсивно потер руками лицо, пытаясь взбодриться, и запустил пятерню в волосы.
Чем ты думал? Болван. Молись, чтобы отец ненароком ничего не узнал. Иначе мимолетная слабость будет стоить тебе очень дорого.
Когда Николай высунул голову из палатки, все «Барсы», кроме него и Феди, собрались у костра. Как оказалось, время было почти полуденное. Литвинов постарался незаметно выскользнуть из палатки и спрятаться за нее. Насколько неуловимо получилось выйти, Коля не знал. Да и это было уже неважно. Там, с обратной стороны, его уже ждал Любимов.
– Вы же не встречаетесь, – спросил Федя или утверждал, Коля так и не понял.
– Нет, с чего ты взял?
Федя сложил руки на груди и осмотрел мыски своих кроссовок, которые немного запачкались землей. Его грудь заметно подымалась и опускалась. Расширившиеся ноздри выпускали пар. Он определенно был зол.
– Тогда почему ты ночуешь в ее палатке?! Мне казалось, тренер ясно дал понять, как распределены места.
– Так вышло, – пожав плечами и засунув руки в карманы спортивных штанов, бросил Литвинов. Оправдываться он не собирался.
– Подумай в следующий раз получше. Я не позволю разбить ей сердце, – Федя опустил руки по швам, развернулся и обогнул палатку.
– Разве я похож на такого человека?
– Прости, но ты похож на того, кто не умеет любить.
С укором брошенные слова застряли в мыслях. Он будто бы получил удар под дых. Прости, но ты похож на того, кто не умеет любить. Коля вздохнул. Это потому, что меня не учили любить. Мне всегда запрещали то, что вы называете любовью.
– Возможно. Но тебе стоит получше узнать меня, чтобы понять, что ты ошибаешься.
– Время покажет, – сухо сказал Федя, когда они уже были недалеко от команды «Барсов».
Парни обернулись и любопытными взглядами смерили Колю. Кто-то даже улыбнулся, а кто-то опустил глаза в подсохшую траву. Складывалось впечатление, будто все видели, что Николай пытался скрыть. Бо́льшую неловкость Литвинов испытывал перед Сергеем Петровичем.
– А вот и пропажа, – произнес Звягинцев, погрузив ложку в тарелку с овсяной кашей с лесными ягодами. – Садись. Надо подкрепиться. Отправление через полчаса.
Николай присел на свободный стул и взял тарелку с кашей из рук Ильина. Петя виновато посмотрел на него, воскресив в памяти вчерашнюю перепалку. Ильин понимал, что перегнул, и попытался извиниться.
– Прости за вчерашнее. Кажется, я сболтнул лишнего.
Коля, не поднимая глаз от тарелки и пережевывая, ответил:
– Все нормально. Человек на эмоциях может наговорить всякого. Моя задача, как капитана, принимать любую критику адекватно. В конце концов, что бы вчера ни было сказано, это может помочь нам сплотиться.
Николай действительно так считал, пусть вчерашние слова и задели его. Говорить отчего-то не хотелось. Смущение до сих пор не покинуло его.
– Всем привет, – прозвучал громкий голос над головой.
Литвинов оторвал взгляд от тарелки и уставился на Костенко. Ее лицо озарила лучезарная улыбка. Она вела себя легко, будто бы ничего и не произошло. Обошла Федю и Пашу, что сидели рядом, и заняла свободное место возле Николая. Поперхнувшись, Коля смерил ее вопросительным взглядом. Из двух свободных мест выбрать то, что ближе ко мне? Выбор показался странным. Щеки снова порозовели, а глаза растерянно забегали у мысков кроссовок. Куда подевалась былая уверенность? Раньше ты так себя не вел. Болван. Болван. Болван. Соберись.
– Ты не против, если я здесь присяду? – уловив его замешательство, спросила Аня.
– Нет. Вовсе нет, – скомкано ответил Литвинов и поставил пустую тарелку к себе на колени.
«Снежные Барсы» замолкли и переглянулись. Но Сергей Петрович тут же заговорил, будто знал то, о чем команда могла только догадываться.
– Так, парни, пора обсудить наши планы на октябрь. – Ребята тут же посмотрели на Звягинцева. – Наше положение очень хлипкое. За этот месяц нам нужно подняться как минимум на 12-е место в турнирной таблице. А значит, следующие игры в нашем дивизионе должны обойтись без поражений.
– Но Сергей Петрович… – начал Ильин и замялся под суровым взглядом главного тренера.
– Никаких возражений. В МХЛ мы были лидерами. За пять лет мы добились уважения и противников, и болельщиков. Так что же нам мешает сейчас?
– Наши ресурсы… Команды в нашем дивизионе объективно сильнее, – сказал Ильин.
– Не стоит сомневаться в наших силах, – возразил Звягинцев. – Если бы Валерий Харламов отчаялся в самом начале своего пути, то не стал бы легендой под номером 17. Если бы в 1972 году сборная СССР не поверила бы в себя, то не одержала бы верх над Канадой.
– Но ведь это другое… Мы играем против сильных соперников только месяц.
– Петь, ты для чего вообще играешь в хоккей?
Ильин замялся. Он будто постыдился назвать истинную причину, о которой знал только Литвинов. Пете хоть и нравился хоккей, но держало его не стремление добиться чего-то, а желание помочь родной матери протянуть хотя бы еще пару лет. Ее заболевание удалось перевести в ремиссию, но лекарства, которые поддерживали бы это состояние, стоили недешево. Петя жил как на пороховой бочке, не ведая, когда та рванет. Его карие глаза сначала посмотрели на Колю, затем на тренера. Ильин не смог сказать ни слова.