о красным цветом.
– Извините, Екатерина Андреевна, но мне пора бежать, – ответил Литвинов, сняв ее цепкие пальцы с предплечья и подхватив куртку с крючка.
– Н-николай, – чуть запнувшись, сказала экономка. – Мне нужна ваша помощь.
Коля повел бровью и с удивлением уставился на Екатерину Андреевну.
– Моя?
– Да, – сглотнув, проговорила экономка. – Твой отец решил угостить Павла Петровича коллекционным вином… – Пусть угощает. Я как могу помочь? Убедить их, что чрезмерное употребление алкоголя вредит их здоровью? – Николай усмехнулся, представив, как пропагандирует здоровый образ жизни своему отцу.
– Нет-нет. Я думала, что вы больше знаете предпочтения своего отца и поможете выбрать достойный напиток. – Ее глаза заблестели на дневном свету. В этом она была права.
Николаю стало ее жаль, и он повиновался. Парень направился за Екатериной Андреевной в винный погреб. Их путь прошел в безмолвии и занял всего пару минут. Женщина, отперев ключом дверь, замешкалась. Николай окинул взглядом помещение, где в бочках хранилось вино, подаренное отцу партнерами. Лампочка, прикрепленная к потолку, замигала, будто вот-вот перегорит. На бетонном полу блики теплого света превратились в короткие вспышки.
Коля обернулся, чтобы посмотреть, следует ли экономка за ним, но тут дверь с лязгом захлопнулась, а ключ сделал пару оборотов. Его заперли в винном погребе. Николай рванул к двери и стал бить по ней кулаками.
– Екатерина Андреевна, откройте!
Она не ушла. Николай не слышал ее шагов. Он уловил ее всхлипы, которые она пыталась подавить.
– Простите, Николай… Я не хотела…
– Екатерина Андреевна, объясните, что все это значит!
Экономка молчала, плотно прижавшись к двери. В мертвой тишине послышались шаги. Но они ей не принадлежали. Это ступал мужчина: тяжесть походки выдавала его.
– Я объясню, – буркнул Александр Юрьевич. – Ступайте, Екатерина Андреевна. Спасибо за помощь.
Николай стиснул челюсти. В винном погребе послышался скрежет его зубов. Он разогнался и со всей силы врезался в дверь. Знал, что это не поможет ее открыть, зато поможет выпустить пар. Как же он сразу не догадался? Почему не учуял подвох еще наверху и поддался жалостливому взгляду Екатерины Андреевны?
– Ты очень умный парень. Однако не хочешь понимать простых вещей, – начал Литвинов-старший, подперев плечом дверь.
– Каких же?
– Ты в моей власти. Пусть тебе давно не восемнадцать, но я решаю, что и когда тебе делать.
– Крепостное право отменили в 1861 году, если ты вдруг не знал.
– Когда ты выстраиваешь свою империю, то и правила, и законы меняются, – продолжил Александр Юрьевич. – Согласен, что у нас с тобой непростые отношения. Однако не я нас к этому привел.
Николай истерически усмехнулся. Из уст отца эти слова звучали нелепо, словно сказаны шутом. Лампочка в погребе вконец перегорела, и теплый свет больше не падал на бетонный пол. Коля остался стоять в кромешной тьме, однако отсутствие освещения волновало его меньше того, что он может опоздать на игру.
– И кто по-твоему виноват? – На ощупь найдя стену, Коля прижался к ней. Холодный кирпич остужал его разгоряченное от злобы тело.
– Ты и твое упрямство, – спокойно утверждал Литвинов-старший. – Я прилагал все усилия, чтобы у тебя было светлое будущее. Я много работал, чтобы за твоей спиной была финансовая подушка. Я отдал тебя в хоккей, чтобы в тебе воспитали мужчину. Я отправил тебя изучать бизнес в университет, чтобы ты получил достойное образование. Я хочу передать тебе управление компанией, чтобы ты до конца жизни ни в чем не нуждался. А ты чем мне отплатил?
– А я тебя об этом просил? – с пренебрежением задал вопрос Коля. – Ты делал это по своей воле. Это был твой эгоизм. Хотя нет. Это было твое раздутое самомнение. Ты просто играл роль отца в спектакле, который так нужен был прессе. Ты сделал на мне репутацию. Дайте-ка подумать! Страдающий отец-одиночка и пятилетний сын. Хорошая картина, не так ли? Но ты спросил меня, хочу ли я всего этого? – Он вскинул руки над головой и покрутился на месте.
– А кто не хочет? – Ухмыльнувшись, Александр Юрьевич качнул головой. – Иногда мне кажется, что я тебя избаловал. Многие мечтают жить в таком доме, как у тебя. Иметь такие ресурсы, которые есть у тебя. А ты все отвергаешь.
– Потому что я устал быть частью этого мира. Мира, где все решают деньги! Мира, где я тебе что-то должен! – Коля сорвался на крик и забарабанил в дверь. – Выпусти меня! У меня сегодня игра!
– Кажется, сегодня твоей команде придется играть без капитана, – спокойно ответил Александр Юрьевич, засунув руки в карманы брюк. Из его уст раздался протяжной свист. Гулкое эхо свиста пропитало стены погреба и еще больше разозлило Колю. – Бывает же так.
Из винного погреба послышался рык. Николай, схватившись за голову, сжал волосы. Он крепко зажмурился и громко закричал от несправедливости, завертевшись в бешеной круговерти. Он пнул бочку, наткнувшись на нее совершенно случайно. Из пробитой деревянной тары ручейком начало просачиваться вино. Коля похлопал по карманам джинсов в поисках телефона и мысленно отругал себя за то, что оставил его на столике у входа. Теперь он не сможет предупредить Сергея Петровича и попросить его о помощи.
– Выпусти, я сказал! Мы так не договаривались! Ты не можешь оставить меня здесь!
– Могу и оставлю. Ты слишком запутался. Я даю тебе прекрасную возможность подумать, – развернувшись на каблуках темных туфель, пропел Литвинов-старший. – С ответом я не тороплю. Но чем лучше ты будешь думать, тем быстрее увидишь лед.
– Чего ты от меня хочешь?
– Ты сам знаешь. Успокой свое самодурство, – бросил Александр Юрьевич.
За дверью послышались шаги. Отец поднимался по лестнице и с каждой секундой отдалялся от Коли. Литвинов-младший несколько раз ударил кулаком по двери, а затем соскользнул по ней, осев на бетонный пол. Он действительно знал, что отцу от него нужно. Если Коля хочет выйти отсюда, то должен помочь выиграть тендер. Должен поступиться своими интересами и принципами. Должен заняться делами «НИС-групп».
Глава 10
Три дня, проведенных в заточении, выжали из Николая последние силы. Он пропустил игру с «Черными Драконами» и упрекал себя в том, что пытался в тот день пойти против отца, которому понятия «доброта» и «честность» давным-давно чужды. Ему было плевать на то, что желудок сводило в болезненном спазме от голода и что сухота пробрала горло. Безразлично, что из-за отсутствия света он потерял ориентацию в пространстве и что мозг начал создавать фантомные ощущения в виде мурашек по коже и вспышек света. Ему было важно лишь одно: знать, что «Снежные Барсы» одержали победу в этом матче и что он несильно их подвел.
За эти дни его тело изрядно ослабло: стоять на ногах становилось все тяжелее. Поэтому он просто сидел на куртке, которую успел набросить на плечи в тот день, и опирался на кирпичную стену, которая стала казаться чересчур влажной. Николай слышал, как на улице два дня лил дождь, словно небо оплакивало отцовские грехи и желало того же, что и он сам: свободы. Это слово стало для него несбыточной мечтой, ведь недостаточно было освободиться от отцовских оков, просто покинув этот треклятый погреб. Цепи были гораздо прочнее.
Фитилек еще может зажечься изнутри, даже если кажется, что все силы угасли и весь мир против тебя. Главное – верить.
Николай уже не верил ни во что. Да и как можно надеяться на лучшее, когда собственный отец путем лишения свободы и шантажа пытался заставить его делать то, чего он вовсе не желал? За эти дни Александр Юрьевич ни разу не поинтересовался его состоянием. Он приходил лишь пару раз для того, чтобы получить желанный ответ. Коля по-прежнему отказывался, и за неповиновение Александр Юрьевич лишил сына пищи и питья.
Николай привык к этой жестокости с самого детства. Точнее, с момента, когда не стало матери. Коля до сих пор смутно помнил тот день, так как был слишком мал. В его памяти всплывали лишь короткие вспышки секундных моментов. Много милицейских машин. Гул сирены скорой помощи. Черный мешок. Полноценная картина того вечера никак не складывалась в его голове. Он помнил лишь напуганное лицо Александра Юрьевича и слезы, заполонившие его глаза. С того вечера их жизнь можно было поделить на «до» и «после». «До» – счастливая, полная любви и изобилия. И «после» – жестокая и гнусная, наполненная шантажом и укорами. Смерть Веты Литвиновой сильно изменила отца, который с каждым днем становился угрюмее, холоднее и безразличнее к родному сыну.
Коля зажмурился, пытаясь избавиться от болезненных воспоминаний, и стал жадно глотать воздух. Он ощущал, как каждый вздох дается все тяжелее, как рассудок мутнеет и как ужасно кружится голова. Но изо всех сил он старался держаться и не потерять сознание. Стирая черные джинсы о бетон, он подполз на коленях к двери и, кое-как сжав пальцы в кулак, принялся стучать по ней. Удары выходили слабыми и едва уловимыми. Надежда быть услышанным стремилась к нулю. Но он не переставал стучать. Что-то подсказывало ему, что отец, несмотря на свою свирепость, придет спросить его о принятом решении.
Интуиция Колю не подвела: он услышал, как отцовские стопы с нажимом шагают по лестнице, ведущей в погреб. Откашлявшись, Николай еще раз постучал в дверь, выжав из себя последние силы.
– Выпусти, – на последнем издыхании сказал Коля.
– Ты наконец-то принял верное решение? – ухмыльнувшись, поинтересовался Литвинов-старший. Его не заботило ничего, кроме предстоящего тендера и победы, которую он должен был одержать.
– Выпусти, и я расскажу, – слова прозвучали с некой мольбой.
Александр Юрьевич медленно вставил ключ в замочную скважину и сделал пару оборотов. Сосновая дверь распахнулась – и Николай, подпирающий ее, повалился на бок, щекой коснувшись порожка. Его глаза были устремлены на мыски отцовских туфель. Литвинов-старший даже не намеревался подать Коле руку, чтобы помочь встать. Он лишь сделал два шага назад, отдалившись от сына, и продолжил смотреть на него.