– Скажи мне то, что я хочу услышать, иначе я буду думать, что отпер эту дверь зря, – холодно сказал Александр Юрьевич. Истощенное тело сына его не волновало.
Николай приподнялся, опершись ладонями о пол, и, вздохнув, взглянул на отца. Он пытался найти в его надменном лице хоть каплю сожаления и сострадания, однако ничего не обнаружил. Набрав в легкие воздуха, он выдал то, что так нужно было его отцу:
– Да.
– Что это значит? За эти дни ты разучился ясно выражаться?
Говорить было тяжело, но какая Литвинову-старшему была разница.
– Твоя взяла… – Пауза. – Я… Я помогу тебе выиграть тендер взамен на то, что потом ты оставишь меня в покое навсегда.
Александр Юрьевич присел на корточки и протянул Николаю руку.
– Договорились. – Крепкое рукопожатие закрепило новое соглашение.
Литвинов-старший убрал руку и, приподнявшись, развернулся. Николай так и остался сидеть на бетоне, глядя на то, как тень отца отдаляется от него. Если ради дальнейшей свободы ему нужно участвовать в грязных делах отца, то он готов, лишь бы тонкий лучик света не переставал мерцать в конце длинного тоннеля. Он будет делать все, что нужно, лишь бы цепи не сковывали его тело, лишь бы колодки не сдавливали шею еще сильнее.
Он оперся на дверь и попытался встать. Удача улыбнулась ему только с третьей попытки. Кое-как он доковылял до лестницы, ведущей на улицу. Свет ударил в глаза, отчего зрение рассеялось, и картинка стала нечеткой. Коля остановился и заморгал. Торопиться нельзя: нужно, чтобы глаза привыкли к дневному свету. Да и ослабленное тело не позволяло резких движений.
Глоток свежего воздуха был ему необходим. Что-то покалывающее ощущалось в области грудной клетки.
Прохладный воздух будто разрезал его легкие, но от этого не было плохо. Наоборот, Коля почувствовал себя хорошо впервые за несколько дней.
Он просидел на сырой земле около пятнадцати минут. И просидел бы еще столько же, упиваясь мимолетной свободой, если бы с неба не начали падать крупные капли дождя. Встав с земли, Николай направился домой. Руки и колени были перепачканы грязью, но это его не волновало. Он обтер ладони о фланелевую рубашку, прежде чем коснуться дверной ручки, и с некоторым отчуждением перешагнул порог. Дом больше не был для него крепостью, защищавшей его от отца, этим стенам больше нельзя верить. Они пропитаны ложью.
Оставив грязные кроссовки у двери, Николай направился на кухню. Встретив там Екатерину Андреевну, которая пыхтела у плиты, он окинул ее презрительным взглядом и молча подошел к холодильнику. Схватив бутылку с водой, Коля резким движением открутил крышку. Женщина с испугом и сожалением взглянула на него, но он продолжал жадно поглощать воду, спасая организм от обезвоживания.
Екатерина Андреевна, вытерев руки полотенцем, подошла к Николаю и дрожащими пальцами коснулась его предплечья. Она боялась смотреть ему в глаза, чувствуя свою вину за то, что случилось.
– Принесите обед в мою комнату, пожалуйста, – сухо сказал Коля и шагнул вперед, чтобы увеличить расстояние между собой и экономкой.
– Николай, простите меня… – ответила она.
О прощении Коле думать не хотелось. Прежней Екатерины Андреевны, которая единственная в этом доме относилась к нему с добротой и заботой, больше не существовало. Он понимал, что экономка оказалась лишь пешкой в руках Александра Юрьевича, но это не оправдывало ее поступка. Повернувшись в ее сторону, Коля произнес:
– Не стоит просить о прощении, Екатерина Андреевна, я вам не верю.
Выслушивать оправдания Николай не стал. Он поднялся по лестнице и, зайдя в комнату, упал на кровать, распластавшись на мягком матрасе. Легкое расслабление разлилось по его телу. Сегодня ему не придется спать на холодном бетоне. Сегодня ночью его окутает теплое одеяло. Коля коснулся лица и ощутил неприятную слизь, обволакивающую его пальцы. Под ногтями скопилась грязь, вся одежда была пропитана потом. Хуже, чем сейчас, он никогда не выглядел.
Заставив себя встать с кровати, Николай направился в душ. Скинув грязную одежду, он включил напор воды на максимум. Теплые струи пропитали его волосы, а затем скатились по лицу, груди, ногам. Выдавив на ладонь шампунь-гель для душа, Коля превратил вязкую жидкость в обильную пену и нанес ее на волосы и тело. Мятный аромат врезался в его ноздри. Каждое прикосновение ладоней к телу постепенно смывало дни, проведенные в погребе.
Набросив на себя свежую футболку и нырнув в чистые спортивные штаны, Николай подошел к зеркалу, чтобы встретиться со своим отражением. Того, кто смотрел на него, он не узнавал. Отражение казалось ему жалким: осунувшееся лицо, которое будто бы окунули в белую краску, синие тени, залегшие под веками, и потухшие голубые глаза. Из него будто вытряхнули жизнь. Ссадина, поставленная отцом, уже зажила. Зато появилась пара новых: наверное, они образовались, когда Коля ходил по темному погребу и спотыкался. Вдобавок к новым ссадинам на лице стертыми оказались и костяшки на руках.
Коля отскочил от зеркала и выбежал из ванной, будто увидел смерть. В комнате его уже поджидал сытный обед: сочный стейк и овощной салат. Видимо, Екатерина Андреевна принесла, когда он смывал с себя грязь.
Захватив с прикроватной тумбы поднос, Николай присел на мягкий ковер, сложив ноги в позе лотоса. Аромат хорошо прожаренного мяса провоцировал и без того разыгравшийся аппетит. Коля готов был захлебнуться собственной слюной. Сначала он стал нервно разрезать стейк, возя его по белой тарелке. Ему хотелось поглотить кусок мяса мгновенно. Однако на секунду он замер. Зверское поедание не для него. К тому же потом будет плохо желудку.
Вместе с диким голодом прошло и головокружение. Туман, окутавший его разум, стал постепенно рассеиваться. Мысли уже не роились так беспорядочно в его голове. Отставив поднос в сторону, Коля стал загибать пальцы правой руки, отсчитывая дни, проведенные в погребе. Три дня. Когда он пропустил количество потерянных дней через фильтр у себя в голове, то поднялся и принялся суматошно искать телефон, чтобы взглянуть на календарь. Мобильника рядом не оказалось, и он вспомнил, что тот так и остался лежать на первом этаже, у входа.
Николай молниеносно спустился вниз. Обнаружив никем не тронутый телефон, вцепился в него, но тот был разряжен. В спортивной сумке он нашел зарядку, сунул вилку в розетку, а обратный конец провода – в разъем. Разблокировав гаджет, уставился на дисплей. На экране полужирным белым шрифтом мелькнули дата и время. 8 октября, 16:30. Осознание накрыло спустя несколько секунд. Сегодня день игры «Снежных Барсов» со «Стальными Волками». И до игры осталось около получаса.
Коля знал, что команде ничем помочь не сможет, ведь он совсем не в форме. Количество пропущенных звонков от Сергея Петровича и Леши Миронова говорило о том, что его искали. Николай почувствовал вину, обжигающую изнутри. «Снежные Барсы» ведь ничего не знают об истинной причине его отсутствия и, возможно, считают его предателем, который в разгар сезона посмел оставить их на льду. Он понимал, что обязательно должен поговорить с командой перед началом игры, сказать какие-нибудь напутственные слова и поддержать их на трибуне. Поэтому поднялся наверх, облачился в черные брюки и темную водолазку и, захватив пальто, ключи, телефон и портативную зарядку, покинул таунхаус.
Николай зашел в «Минск-Арену» через черный вход: светиться среди толпы журналистов и глазеющих по сторонам фанатов он не желал. Молодой человек ступал по опустевшему коридору по направлению раздевалки «Барсов». Колотящееся сердце готово было выпрыгнуть из груди. Коля никогда не волновался так сильно, как сейчас. Команда шумела перед началом раскатки. И от голосов «Снежных Барсов», пропитавших коридорные стены, в груди защемило. Он действительно по ним очень скучал. Схватившись за дверную ручку, Коля на секунду замер, словно собирался с духом и с мыслями. Протяжно выдохнув, он распахнул дверь. Первым, кто обернулся, был Сергей Петрович. Его густые темные брови поднялись вверх, а рука, потиравшая бороду, упала вниз и повисла от неожиданности. Вслед за Звягинцевым на него уставилась и команда, собравшаяся у стола.
Николай сделал пару шагов вперед и виновато опустил голову. Из-за поступка отца он подвел «Барсов», и чувство вины росло в нем в геометрической прогрессии. Коля поджал губы и, подняв голову, взглянул на Аню Костенко, которая испуганно смотрела на него. Ее грудная клетка тяжело вздымалась и опускалась. Она хотела подбежать к Коле, но Федя остановил ее, схватив за предплечье.
– Привет, – это было первое, что пришло Николаю в голову.
– Литвинов, ты рехнулся? Да как ты смеешь здесь стоять? – вылетело из уст Ильина.
– Капитаны вроде бы предупреждают о форс-мажорах, но не ты, да? Тяжело было? – выкрикнул Федоров.
Ни одна мышца на лице Николая не дрогнула. Он пропускал через себя все оскорбления, что сыпались на него от команды, так как отчетливо осознавал, что они правы и что это заслуженно. Единственными, кто молчал, были Федя, Аня, Леша и Сергей Петрович. Они обеспокоенно осматривали исхудавшее лицо Коли и новые ссадины.
– Простите, так вышло, – сказал Коля. Правда не хотела срываться с его губ. – Я пришел пожелать вам удачи на игре.
Николай качнулся: мышцы в ногах ослабли, а голова пошла кругом. Хоть Коля и утолил голод с жаждой, сил было мало. Вдобавок к этому его состояние ухудшалось разгорающимся волнением. Секундная слабость Николая не ускользнула от внимания Сергея Петровича. Тренер подошел к нему и спросил на ухо:
– Можем поговорить?
Коля согласно качнул головой и послал «Барсам» измученную улыбку. Дверь раздевалки хлопнула, словно закрыв команде доступ к правде.
– Что произошло? То, что сказал твой отец, не похоже на правду, – начал разговор Сергей Петрович.
– И что он вам наплел? – поинтересовался Коля, прислонившись к стене. Так было легче держать равновесие.
– В день игры мы пытались до тебя дозвониться, но ты не брал трубку. После матча я поехал к тебе домой, но Александр Юрьевич не пустил меня даже на порог. Я стучал по воротам, пока он не соизволил выйти ко мне. Когда я спросил, где ты и почему не явился на игру, он спокойно ответил, что ты приболел, – жестикулируя, говорил Звягинцев. – Я пытался протиснуться в дом, чтобы убедиться своими глазами в том, что он н