«Здесь все началось. Причина смерти твоей матери – твой отец».
Глава 14
Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она, и там все счастье, надежда, свет; другая половина – все, где ее нет, там все уныние и темнота.
В День матери Николай поехал на Кальварийское кладбище. Притормозив у входа, он прихватил с пассажирского сиденья букет белых роз – тех самых, которыми восхищалась мама, – и вышел из машины. Он остановился у белых ворот, выполненных в классическом стиле, и уставился на объемный рисунок. Справа, над маленькой аркой, защищенной черными металлическими прутьями, возвышались две пары крыльев; в центре этой фигуры был небольшой кубок. Слева – те же пары крыльев, но с черепом. За воротами, по центральной каменистой дорожке, можно попасть в неоготический костел. Треугольная крыша была украшена крестом и гармонировала с отделкой: белый цвет стен с коричневым обрамлением, мозаичные окна в пол.
Николай часто заходил в этот костел, когда ему хотелось переосмыслить происходящее. Садился на деревянную скамью и рассматривал иконы. Он сбегал сюда во время ссор с отцом, после которых пребывание дома становилось нестерпимым. Он бы и сейчас скрылся здесь от всех событий этого мира на пару часов. Но сегодня был тот день, которого Коля очень ждал: он наконец-то возвращался на лед.
Поздоровавшись со сторожем, который стоял у ворот, Николай направился к могиле матери, обогнув неоготический костел и чужие захоронения.
– Здравствуй, мама, – мрачно произнес Коля, оказавшись у надгробия.
Он взглянул на памятник.
Вета Литвинова
14.10.1975 – 04.07.2005
Фотография матери не выглядела потертой, выцветшей или побитой, будто и не прошло шестнадцати долгих и мучительных лет. Вета Литвинова улыбалась поистине искренне, будто бы там, в загробном мире, обрела долгожданный покой.
Николай положил букет белых роз на могилу и изумленно вскинул брови. Кто-то убрал все старые засохшие букеты. На их месте лежали такие же розы с обрезанными шипами, обмотанные красной атласной лентой. Значит, причина раннего отсутствия Александра Юрьевича – это не работа. Он приезжал сюда, чтобы почтить память своей жены.
– И во сколько же он встал? – задался вопросом Коля. – Впрочем, это не имеет значения. – Он протяжно вздохнул. – Столько всего происходит в моей жизни. Все так закрутилось, что я уже и не знаю, как мне выпутаться, мама.
Николай сделал глубокий вдох. Он не хотел омрачать этот светлый день, сочетающий два события: День матери и день рождения. Но его так мучила невысказанность, что он продолжил говорить.
– Знала бы ты, в кого превратился отец.
Свиристель, приземлившийся на памятник, пропел дрожащую трель и склонил голову набок. Дымчатые перья с винным оттенком трепались на ветру, а заостренные крылья были собраны за спиной. Николай взглянул на хохолок, так легко поддающийся порыву ветра, и улыбнулся. Птица казалась напуганной. Коля огляделся по сторонам в попытке обнаружить причину ее страха. Но рядом никого не оказалось. Он беспомощно пожал плечами. Свиристель посидел со склоненной головой несколько секунд, а затем взмахнул крыльями и взлетел над Кальварийским кладбищем.
– Я очень устал от него, мама. Но не знаю, куда от него бежать, – продолжил Николай и потер руками лицо. – Я совершил поступок, за который ненавижу себя. Ты бы не гордилась мной, если бы узнала. Поддавшись отчаянию, я обидел девушку, которая этого не заслужила…
Черная «мазерати» с оглушительным свистом остановилась у металлических ворот. Николай едва успел затормозить. Он был настолько зол, что не помнил, как машина тронулась с перекрестка, и как он оказался дома. Все было как в тумане. Колю волновало только одно: правда. И он намеревался получить ее прямо сейчас.
В отцовском кабинете продолжал гореть свет. Александр Юрьевич не лег бы спать, не дождавшись волнующей его информации. Это было предсказуемо и сыграло Николаю на руку: не придется врываться к отцу в спальню и тревожить его сон. Он просто вломится в кабинет и выведет отца на чистую воду, чего бы ему это ни стоило.
Сжимая в руке фотографию, Николай шел по пустому коридору. Его шаги впервые были такими тяжелыми и сердитыми. Ворвавшись в кабинет отца, Коля подбежал к нему с желанием наброситься с кулаками. Однако Александр Юрьевич предугадал намерение сына и перехватил его руку, прижав к стене и локтем, прижатым к горлу, перекрыв кислород. Литвинов-старший, наблюдая за ночным пейзажем в окно, видел, в каком настроении его сын вернулся домой. По его резким движениям во дворе и по тяжелым шагам в коридоре он знал, чего ожидать: нападение было предсказуемым.
Николай свирепо посмотрел на Александра Юрьевича. В горле пересохло, и он сглотнул, ощущая, как отцовский локоть давит на кадык. Пыл не утихал, голубые глаза горели яростью. Он презрительно смотрел на отца, пока тот не ослабил хватку и не отступил на пару шагов назад. Николай откашлялся и одной рукой взялся за горло. Растирая пальцами шею, Коля разжал фаланги, в которых была фотография, и всучил снимок отцу.
– Что это? – как ни в чем не бывало спросил Александр Юрьевич.
– Если плохо видишь, пора заглянуть к офтальмологу, – буркнул Коля и выпрямил спину.
– Вижу-то я хорошо. Только вот не понимаю, что с тобой.
– А ты переверни снимок. Тогда все поймешь.
Александр Юрьевич, скривившись, сделал то, о чем его просил сын. Недовольство сменилось легким испугом.
Он свел брови к переносице и разомкнул губы. Слова застряли в горле.
«Причина смерти твоей матери – твой отец».
– Может, объяснишь, что это значит? – совладав с собой, поинтересовался Николай.
– Только после того, как ты пояснишь мне, каким образом фотография попала к тебе, – упрямился Александр Юрьевич.
– Разве это сейчас важно? Не думаю, что тебе стоит знать. Это не имеет никакого отношения к сложившейся ситуации.
Литвинов-старший ударил кулаком в стену. Николай на мгновение прикрыл глаза: рука отца находилась совсем рядом с его лицом. Если бы Александр Юрьевич направил кулак немного правее, то удар пришелся бы в правую скулу Коли.
– Как же ты не поймешь, что это имеет самое прямое отношение! Кто-то хочет нас рассорить! Разве тебе это не ясно? – Александр Юрьевич расстегнул пару пуговиц белой рубашки. От напряжения его охватило легкое удушье.
Николай рассмеялся, словно сумасшедший. С насмешкой он воззрился на отца, пытавшегося прикрыться семейными узами, от которых ничего не осталось.
– Тогда он большой глупец, раз думает, что мы – семья.
– Я повторю вопрос, – пропустив замечание мимо ушей, утверждал отец. – Как этот снимок попал к тебе в руки?
Николай сдался: противиться уже не было сил.
– После встречи с Аней я возвращался домой. Остановился на перекрестке, чтобы подышать. Какой-то мотоциклист подбросил белый конверт в салон машины. Вот и все.
– Запомнил номер? – всполошился Александр Юрьевич. – Нам нужно его вычислить.
– Нет, – сухо ответил Коля. Кто это был, тревожило его меньше всего.
– Ладно, разберемся… – Александр Юрьевич цокнул и сменил тему. – Лучше скажи мне, эта девчонка поведала тебе, как именно Морозов получил компанию?
Николай взбесился. Отец с такой легкостью поменял тему, будто обвинение в убийстве матери нисколько не всколыхнуло его.
– Я ничего не скажу, пока ты не объяснишь. Я хочу знать, как умерла моя мать, – продолжил давить Николай. Он желал выйти из этого кабинета с правдой. Даже если истина будет ужасной.
– Вот упрямец! – крикнул Александр Юрьевич. – Я не имею никакого отношения к смерти Веты. Это был несчастный случай, она выпала из окна.
– Выпала или ты ее толкнул?
– Выпала! – повысил голос отец. – Я бы не посмел! Мы с ней разговаривали. Она сидела у открытого окна. Ночи в июле жаркие, сам знаешь. Она была неосторожна, качнулась и… Я не успел отреагировать. Это произошло внезапно. – Тогда почему же вы все скрывали это от меня? Что же в этом такого?
– Я слишком сильно люблю твою мать, чтобы вспоминать об этом… – В глазах Александра Юрьевича впервые стояли слезы.
– Мы поэтому переехали в новый дом?
– Да. Теперь ты веришь мне?
Николай не знал, верить ли отцу. Между ними был такой холод, что хрупкая нить доверия покрылась коркой льда и затрещала. Хвататься за нее было бессмысленно, но Коля попытался. Он видел слезы горечи в глазах отца. Тот бы не посмел соврать. Не так искусно. Не про Вету.
– Аня ничего не сказала мне, – выпалил Коля, получив ответ на свой вопрос.
Литвинов-старший стер катившуюся по щеке слезу и мгновенно изменил тон. Не надтреснувшим, как минуту назад, а грубым голосом он сказал:
– Я не для этого тебя посылал к ней!
– А я тебе не посыльный! – Николай обогнул отца и направился к выходу. Ему просто необходим был свежий воздух и покой, чтобы события сегодняшнего дня уложились у него в голове. – Из-за тебя я обидел человека, который не стоит этих слез! Хочешь правду – узнай ее сам. У тебя достаточно связей, – он развел руки в стороны.
– Даже здесь ты полная бездарность, – махнув рукой, сказал Литвинов-старший.
– Но я хотя бы человек, и у меня есть чувства.
Прогремел гром. Тучи над Кальварийским кладбищем стали сгущаться, и дождь вот-вот должен был пролиться на землю. Несколько деревьев, возвышающихся над могилой Веты, всколыхнулись. Листья сорвались с ветвей и, словно в танце, закружились в воздухе. Николай вздрогнул.
– Как же так вышло, мама? – сиплым голосом спросил Коля. – Если бы ты только была рядом, я был бы счастлив… Тебе бы понравилась Аня, и не случилось бы ссоры ни с ней, ни с отцом.
Рингтон мобильника вытянул Николая из монолога. Коля вытащил разбитый телефон из кармана. Он так и не заехал в мага