зин техники за новым. Прочистив горло, он принял вызов.
– Слушаю, Сергей Петрович.
– Николай, ты сегодня заглянешь на лед? – спросил Звягинцев. На той стороне послышались скольжения. Тренер был на льду, как обычно это бывает перед тренировкой.
Уловив скрежет коньков, Николай ощутил, как сердце болезненно сжалось. Тоска по катанию, утихшая на короткое время, снова вернулась. Сглотнув подкатывающий к горлу ком, он произнес:
– Я скоро буду.
– Хорошо. Не забудь зайти к Евгении Александровне. Без допуска на лед не выпущу, – бросил Сергей Петрович напоследок и отключился.
– Какие люди! Литвинов собственной персоной, – пропел Ильин, когда Николай вышел на площадку. «Снежные Барсы» приветственно застучали клюшками и прокричали протяжное «О-о-о».
Сергей Петрович собрал команду вокруг себя и начал объяснять план тренировки. Тренер обернулся, когда Петя позволил себе вольность, и едва заметно улыбнулся. Он тоже был рад тому, что капитан теперь в строю.
– Опаздывать нехорошо, капитан, – сказал Звягинцев, схватившись за козырек кепки.
– Простите, Сергей Петрович. Евгения Александровна задержала.
Тренер кивнул и жестом пригласил Литвинова на тренировку. Николай, будучи уверенным в стойке на коньках, ступил на лед, но лезвие заскользило так, что Колю потянуло назад. Он расставил руки в стороны и наклонился вперед, пытаясь балансировать. Не думал он, что разучится стоять на коньках за такой короткий срок. Возможно, его тело просто отвыкло от физической нагрузки. А возможно, дело было в его расшатанном эмоциональном состоянии.
Николай раскраснелся: ему было стыдно. Вся команда воззрилась на него с удивлением и легкой насмешкой, будто Коля был шутом. И на какой-то миг он ощутил себя не в своей тарелке, словно вернулся на четырнадцать лет назад, когда отец впервые привел его на лед. Он старался не смотреть им в глаза и, достигнув равновесия, молча подъехал к Леше. Опустился на правое колено и перевел взгляд на Сергея Петровича.
– Итак, впереди очень важный матч. Соперники настроены решительно, поэтому прошу от вас максимальной концентрации на тренировке, – говорил тренер.
– Рад видеть тебя живым и здоровым, – прошептал Миронов. Широкая улыбка застыла на его лице.
– Взаимно, – поглядывая на тренера, ответил Коля. Он смолк, заметив, как хмурится Сергей Петрович.
– Отставить разговоры! – буркнул Звягинцев. – Начинаем с разминки.
Звук тренерского свистка заставил «Барсов» подняться с колен и разомкнуть круг. Один за другим они закружили по льду по часовой стрелке. Для команды это была ничего не значащая разминка, простая обыденность. Но Коля каждое движение ощущал по-другому. Утвердившись на коньках, он скользил так, как никто другой: плавно наращивая темп, словно растягивая удовольствие. От скрежета собственных коньков его накрыло состояние полного умиротворения. Он снова в строю. Он дома.
Когда с разминкой было покончено, «Снежные Барсы» приступили к дриблингу[14]. Контроль шайбы с переносом веса с одной ноги на другую дался Коле на ура, как и последующие упражнения. Все это время его внимание было приковано исключительно к тренировочному процессу. Но стоило звонкому голосу Ани раздаться на площадке, как Николай потерял предельную концентрацию и застыл. Он словно погрузился в вакуум, и слова тренера не долетали до его ушей. Молодой человек смотрел на трибуны, где сидела Аня и всячески избегала зрительного контакта с ним. А если и случалось так, что их взгляды встречались, то Костенко выглядела холодной и суровой.
Из ступора Николая вывел толчок в плечо: Леша пытался вернуть мысли друга и его самого сюда, на тренировку. Коля резко отвел взгляд.
– Отрабатываем броски. Миронов – в левой рамке, Любимов – в правой, – приказал Звягинцев и просвистел.
Николай хотел поехать в левую часть площадки, чтобы тренировать броски с Лешей, ведь обычно они так и делали. Однако Сергей Петрович остановил его за крагу и сказал:
– Надо загрузить Федю. Хочу заявить его основным вратарем на следующий матч. Да и ты научишься новому. Леша знает все твои броски.
Коля молча принял к сведению тот факт, что сегодня придется работать один на один с Федей. В связке «вратарь – нападающий» они взаимодействовали мало, поэтому Николай воспринял это как новый опыт. Миронов действительно отлично знал все угловые броски Литвинова, и порой Коля скучал, когда не мог пробить вратарскую броню.
В надежде на спокойную работу Николай перекатился в правую часть площадки и приготовился к броску. Но Федя был неузнаваем: даже через вратарский шлем Коля заметил его недобрый взгляд. Вратарь то и дело отражал броски с такой силой, что Литвинову пришлось несладко: он бегал на полной скорости, отсутствие физических нагрузок дало о себе знать. Николай чувствовал себя изнуренным. Дышал прерывисто, будто в легких не хватало воздуха. Он осознавал, что пощады не будет, и просто выполнял упражнение.
Когда оно закончилось, команда снова собралась вокруг Звягинцева.
– Так, неплохо. Следующее, что мы будем делать…
Но закончить мысль тренер не успел. Костенко, спустившаяся с трибун, позвала его к себе. С минуту они о чем-то перешептывались, а затем он объявил во всеуслышание:
– Конечно, можете с Литвиновым остаться в моем кабинете и отшлифовать статью.
– Нет-нет. Я закончу статью с Петей. Мы начинали с ним работать, пока он исполнял обязанности капитана. Так будет быстрее, чем посвящать кого-то в эти дела.
Кого-то.
Казалось бы, простое неопределенное местоимение. От злости Коля прикусил щеку и громко стукнул клюшкой по льду. Он не хотел дальше слушать, что еще Аня будет делать с Петей, и стал нарезать круги в средней зоне, крепко вцепившись в рукоять клюшки. Контролировать эмоции стало сложнее, как и не смешивать личное и лед.
По окончании тренировки Николай выловил в коридоре Федю, который неспешно направлялся в раздевалку, сняв вратарскую ловушку с руки. Он подхватил Любимова под локоть, заставив того остановиться и обернуться. Федя скорчил угрюмую гримасу и смерил Николая недружелюбным взглядом.
– Что с тобой? – спросил Коля. – На тренировке ты будто бы с цепи сорвался. Отражал шайбы так, что мне пришлось бегать по всей площадке.
– Ты заслужил пытки и похлеще той, что я тебе устроил, – буркнул Федя.
Николай замялся. Он переступал с конька на конек пару секунд, постукивая крагами. Он не привык к такой нерешительности, но ничего не мог с собой поделать: бойкий настрой был не применим к положению, в котором он оказался.
– Я… – осекся Николай.
– Не притворяйся, что не понимаешь, в чем дело, – проговорил Федя, не смягчив тон.
Коля оперся локтем на рукоять клюшки и устремил взгляд в пол. Каждый раз, когда на тренировке Николай заглядывался на Аню, сидящую на трибунах, Федя пронзал его молниеносным взглядом. Значит, тот в курсе произошедшего.
– Если это из-за… – не успел закончить мысль Коля.
– Именно из-за нее, – перебил Федя и прижал Литвинова к стене. Он бы с удовольствием схватил Колю за ворот джерси, но руки были заняты экипировкой. – Я говорил тебе не приближаться к ней? Говорил?
– Да, но…
– Ты разбил ей сердце, идиот! Аня по-настоящему влюбилась в тебя. А ты, черствый засранец, оскорбил ее чувства.
– У меня обстоятельства, – оправдывался Коля.
– У всех обстоятельства. Но другие как-то же находят компромисс и балансируют между этими обстоятельствами. А ты позволил себе растоптать ее.
– Мне жаль, что так вышло. Я действительно не хотел этого. Если бы в тот момент у меня был другой выход, я бы поступил иначе. Аня нравится мне, правда.
– Оставь теперь эти слова при себе и не пудри ей мозги, ладно? – Федя отпрянул от Литвинова. – Не подходи к ней ни на шаг, особенно с вопросами о Морозове.
Николай встряхнул плечами и удивился, когда последние слова, вылетевшие из уст Любимова, долетели до его ушей. Светлые брови взлетели вверх. В голубых глазах застыло ошеломление. Не думал он, что Аня поведала Феде подробности их последней встречи, словно позабыл, что Любимов ей ближе всех.
– Ха, – усмехнулся Федя, – удивлен, что я знаю и об этом? Аня мне как сестра. А у братьев и сестер секретов нет.
Как же. Аня обладала той чертой, которой почти не было у Николая: доверием к людям. Она всегда была открыта окружающим и никогда не видела среди них врагов. Всякий раз улыбалась, легко заводила разговор даже в те моменты, которые другие посчитали бы неподходящими. Аня делилась многим даже с ним самим, но Николай ни разу не распахнул перед ней душу. Он не выдал ей ничего ни про мать, ни про отца. И сейчас, стоя перед Федей, который выглядел, как разъяренный бык, перед которым помахали красным платком, Коля ощутил острую необходимость быть с Аней честным.
– Позволишь мне поговорить с ней и все объяснить? – спросил Николай.
– Нет, – отрезал Федя. – Теперь у вас только рабочие отношения и говорить вы можете исключительно о хоккее. И я всегда буду между вами третьим, запомни.
Любимов не слышал того сокрушенного вздоха, который издал Коля, так как в этот момент уже стремительно шагал в раздевалку, словно желал быстрее ополоснуться и забрать Аню из дворца. Николай, пребывая в смятении, последовал за ним. В словах Феди промелькнула доля правды, но Коля будто бы отказывался ее признавать. Он мог бы балансировать между отцом и Аней, но что-то ему мешало. Трусость? Незнание? Обстоятельства? Николай мог бы сколько угодно тешить себя обстоятельствами, ставшими препятствием его неудавшимся отношениям, однако какой в этом толк, если душа желала большего?
Когда Литвинов направлялся в душевую, то столкнулся с Мироновым плечом к плечу.
– Как ты смотришь на то, чтобы прокатиться и поговорить? – предложил Леша, поправляя полотенце на бедрах. – Кажется, нам есть о чем побеседовать.
Без задней мысли Николай принял приглашение, и через двадцать минут они сидели на берегу водохранилища – место, которое всегда его успокаивало. Ветер колыхал воду, которая прибивала к берегу и разбивалась о бетонные плиты. Асфальт пах дождем, который пролился на город вместе с раскатами грома. К счастью, после тренировки погода стала налаживаться: сквозь угрюмые тучи слабо пробивалось солнце. Однако этих лучей было недостаточно, чтобы согреться.