— Легче принять пять ударов в грудь, чем один в голову, — объяснял Адольфус; его жирное лицо заливал пот, когда во двор вошла его жена. — Никогда не опускай руки, — продолжал он, и рядом Воробей копировал его действия в миниатюре.
Голос у Аделины был такой тихий, что в тех редких случаях, когда она повышала его громче шепота, он казался почти что криком.
— Пропала еще одна девочка, — сказала она.
Я напомнил себе, что надо выдохнуть дым. Адольфус опустил руки.
— Когда? Кто? — спросил он низким сдавленным голосом.
— Вчера вечером. Мне сказала об этом Энн из булочной. Гвардейцы ищут ее сейчас. Девочку я не знаю. Энн сказала, что ее отец — портной, который живет рядом с каналом.
Адольфус бросил на меня хмурый взгляд, потом повернулся к Воробью.
— Тренировка окончена. Умойся и помоги Аделине.
Я заметил недовольство мальчика тем, что его исключили из разговора, но Адольфус мог проявить суровость своего нрава, и потому Воробей предпочел придержать язык за зубами.
Мы продолжили разговор, лишь оставшись с Адольфусом наедине.
— Что ты об этом думаешь? — спросил Адольфус.
— Возможно, девочка потерялась, когда играла в «крысу в норе». Или приглянулась какому-нибудь работорговцу и теперь сидит в бочке, которую везут на восток. Возможно, отец избил дочь до смерти да спрятал где-нибудь тело. Могло случиться все, что угодно.
Его единственный глаз уставился на меня, выполняя, как всегда, двойную работу.
— Все, что угодно, отлично. Это они?
Обычно лучше допустить самое худшее и исходить из этого.
— Возможно.
— Что ты намерен делать?
— Ничего. Я не стану совать свой нос в это дело.
Правда, я сомневался, что сделаю такой выбор. Если это работа той же компании, что убила Тару Потжитер, быть неприятностям. Корона непременно позаботится об этом. Возможно, властям нет дела до мертвого ребенка из рабочей семьи Низкого города, но ясно как день, что они захотят узнать, кто вызывает существ из потустороннего мира. Только Короне позволено развлекаться темным искусством — привилегия, которую охраняют с особым тщанием. И так как отныне я был единственной связующей нитью с тем, что убило киренца, этого одного было достаточно, чтобы заслужить аудиенцию в подземельях Черного дома.
— Думаешь, убийцы девочки станут преследовать тебя? — спросил Адольфус.
— Я наигрался в законника.
— И думаешь, твои бывшие товарищи позволят тебе легко от них отделаться?
Я промолчал. Адольфус сам знал ответ.
— Прости, что толкнул тебя на это.
Мне стало очень неловко перед сединой в его бороде и проплешинами в шевелюре.
— Думаю наведаться в Гнездо, может, удастся найти выход из положения. Пришло время побеседовать с Журавлем.
Я оставил Адольфуса во дворе и поднялся к себе взять свою сумку. Хотел захватить клинок, но передумал. Если девочку найдут мертвой в водах канала, то законники непременно посетят меня, и тогда мне больше уже не видать того, что я ношу при себе. Кроме того, как я успел заметить, сталь едва ли поможет против чудища, которое я видел. Покинув трактир, я пошел быстрым шагом, вспоминая свою первую встречу с тварью, что убила киренца. Как же хотелось мне верить, что наша первая встреча станет последней.
11
Война почти закончилась, и мы предвкушали радость победы. Дренская гадина была повсюду повержена, ее укрепления пали, замки остались под защитой вооруженных гнутыми копьями стариков да безбородых юнцов. Из семнадцати областей, некогда составлявших Соединенные Провинции, только четыре оставались в руках дренцев, и, как только мы возьмем Донкнахт, дни этих последних будут уже сочтены. Пять долгих лет моей службы, убийств, истекания кровью и переходов по сто ярдов в день были почти на исходе. Среднезимье мы все будем праздновать дома, попивая теплый пунш возле растопленных очагов. В тот самый момент Вильгельм ван Агт, штатгальтер Дренской Республики, как раз готовился заключить перемирие в качестве прелюдии к полной капитуляции.
К сожалению, весть о разрешении конфликта, похоже, еще не дошла до самих дренцев, которые стояли на страже своей столицы, как рычащие львы, бросая дерзкий вызов силам Альянса. Пять лет подготовки и улучшения осадной тактики позволили дренцам создать, возможно, самую совершенную линию обороны, какую только знала долгая история человеческих войн. Казалось, защитники столицы не слышали о голоде и болезнях, сразивших их армию. Они будто не ведали ни о страшных потерях под Карском и Ловенгодом, ни о безнадежности их положения в целом, но если и знали, то это ничуть не уменьшало их решимости.
Именно эту коллективную непримиримость, граничащую со слабоумием, я винил в том, что меня подняли среди ночи и отправили выполнять секретную операцию. В том же, что я и мой отряд остались без необходимого обмундирования во время выполнения боевого задания, я винил глупость наших военачальников.
Внутренне, по крайней мере. Внешне командиры проявляли стойкость и не жаловались на промахи военного руководства даже тогда, когда эти просчеты грозили им смертью.
Рядовой Каролинус сомневался в своей правоте меньше других.
— Лейтенант, как можно ждать от нас выполнения ночного боевого задания, когда у нас нет даже маскировочной краски? — сердито спросил он, будто бы у меня имелось для него объяснение или под скаткой был припрятан бочонок краски.
Каролинус, выходец из Северного Руэнда, был рыжеволосым и розовощеким, типичным представителем той породы людей, предки которых три столетия назад наводнили Ваал и больше не покидали его. Коренастый и крепкий, как уголь, что добывают в шахтах на его родине, Каролинус был так же склонен к жалобам, как и к лидерству. По правде говоря, он был постоянным источником раздражения, но после отправки домой негодного к службе Адольфуса я считал руэндца единственным человеком, способным принять командование в случае, если меня сразила бы шальная стрела.
— Лейтенант, у дренцев глаза, как у сов. Нас изрешетят стрелами, если на нас не будет краски.
Я затянул покрепче ремни на своих кожаных доспехах, проверил, чтобы оружие было на месте, и траншейный нож висел сбоку.
— От тебя, рядовой, не ждут ничего. Но я приказываю тебе заткнуть свой вонючий рот и шевелить задницей, потому что через четверть часа ты полезешь на стену хоть нагишом, хоть измазанный сажей. И можешь не беспокоиться о противнике, насколько я слышал, они стреляют только в мужчин.
Отряд рассмеялся, и даже Каролинус скривился в ухмылке, но их веселье, и мое тоже, было притворным. И дело не только в отсутствии маскировочной краски — я даже не знал сам, что нам предстоит, когда сорок минут назад адъютант главнокомандующего грубо поднял меня с постели и велел собрать команду из лучших бойцов и доложить майору.
Если честно, то все это мне казалось неправильным. Несгибаемый Донкнахт, столица Дренских Штатов, стоял полторы тысячи лет и не знал иноземного ига. Когда остальные дренские провинции оказались поглощенными их соседями, лишь Донкнахт сохранял независимость. И, когда семьдесят лет назад подъем дренского самосознания объединил эти жалкие государства в единую мощную конфедерацию, Донкнахт стал точкой, вокруг которой сформировалось содружество.
Не знаю, как обстояло дело в других провинциях, но те солдаты, что противостояли нам по ту сторону полумили ничейной земли, самоотверженно гибли в самоубийственных операциях, проклиная наших матерей. Овладеть их укреплениями было бы невозможно без широкомасштабного наступления, подготовленного артиллерийским огнем и магией, но даже тогда успех стоил бы нам половины дивизии. Эти ублюдки не сдали бы город без боя и сражались бы с нами за каждую улицу, за каждый дом. Как и все остальные, я надеялся, что слухи о перемирии правдивы и наше продвижение закончится здесь, на равнинах вокруг столицы. Как бы там ни было, а мне не терпелось увидеть, что может сделать пятерка пехотинцев, чтобы изменить положение, с маскировочной краской или без нее.
Я обратился к Сааведре, нашему наводчику с тех пор, как шальное пушечное ядро снесло полбашки несчастному Доннели. Карие глаза и суровые черты лица выдавали его ашерское происхождение, хотя никто не знал, почему он записался в наш разнородный отряд вместо того, чтобы служить в полку своих соплеменников. Сааведра отказывался обсуждать это, как, кстати, и многое другое, а ребята из Первого столичного пехотного полка не имели привычки подробно изучать бумаги бойца, если только он не выбивался в передовики. Несмотря на свою добровольную ссылку в наши языческие ряды, Сааведра хранил верность обычаям своей расы, оставаясь молчаливым и скрытным, и при этом был лучшим игроком в карты и грозой в бою на коротких мечах. Наверняка припрятав где-то немного маскировочной краски, он измажет себе лицо, но в том, что ее не хватит на двоих, я был уверен так же твердо, как и в том факте, что единственный бог его народа — божество гневное.
— Проследи, чтобы все были готовы. Я доложу майору.
Как всегда молча, Сааведра кивнул. Я направился к центру нашего лагеря.
Наш майор Циреллус Гренвальд был глуп и труслив, но не был полным безумцем, и только за одно это свойство его стоило причислить к лучшей половине офицерского корпуса. Если главный талант майора состоял в умении держаться на верхушке лестницы, то, по крайней мере, ему было откуда падать. Он говорил с человеком в кожаном плаще с серебристой каймой, который на первый взгляд показался мне гражданским лицом.
Майор приветствовал меня улыбкой. Именно эта улыбка более всех его реальных способностей содействовала его продвижению по службе.
— Лейтенант, я как раз рассказывал о вас магу третьего ранга Адлвейду. Вот командир самого отчаянного взвода в нашей дивизии. Он обеспечит надежное прикрытие вашему… предприятию.
У мага Адлвейда было бледное лицо и стройное тело, хотя на нем и имелся тонкий слой лишнего жира. Маг нашел-таки время, чтобы заправить иссиня-черные, доходящие до плеч волосы в дорогой обруч, украшение, которое вместе с золоченой ременной пряжкой и серебряными запонками казалось совершенно неуместным в сложившейся обстановке. Он не понравился мне. Еще меньше мне понравилась новость о том, что моя миссия состоит в прикрытии его персоны. За исключением Журавля, я ненавидел магов. В армии все рядовые не выносили их, и не просто потому, что чародеи любили поважничать и поскулить да к тому же по первому требованию обеспечивались магическим инвентарем, тогда как нам приходилось рыться в руинах и мусоре, чтобы добыть кусок кожи на сапоги да горсть просяных зерен. Нет, любой рядовой ненавидел магов за то, что каждый солдат мог, не выбирая выражений, рассказать о гибели своих товарищей, когда какой-нибудь чародей небрежно направлял боевое заклинание, обращая половину отряда в брызги крови и мяса. Военное командование, разумеется, считало их добрыми малыми и было убеждено в том, что каждая предложенная магами новинка станет секретным оружием, которое принесет нам победу.