тва, этот тип заслуживал внимания.
К тому же он без толики стеснения таращился на меня с того момента, как я вошел в зал, не скрывая насмешки на губах, будто бы знал обо мне нечто постыдное и наслаждался своим преимуществом.
Кем бы он ни был, я не собирался отвечать на его неприкрытое любопытство хотя бы коротким взглядом, и мои наблюдения были сделаны краем глаза. И все же я держал его в поле зрения и видел, что незнакомец потихоньку идет ко мне, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу.
— Часто бываешь здесь? — поинтересовался он, похрюкивая от удовольствия.
Он говорил с выраженным провинциальным акцентом, и у него был отвратительный смех в сравнении со всем, что окружало его. Я ответил ему полуулыбкой, с которой смотрят на попрошайку, отказывая тому в паре монет.
— Чего молчишь? Или мое происхождение недостаточно высоко, чтобы вести со мной разговор?
— Дело не в вас. Это я глухонемой.
Незнакомец вновь залился смехом. Способность воспринимать шутку — по крайней мере, безобидная, если не забавная черта характера большинства людей. Но этот тип принадлежал к той их породе, чье ржание режет слух, как грубое полотно натирает больную мозоль.
— А ты весельчак. Просто шутник.
— Всегда рад скрасить вечер.
Незнакомец оказался моложе, чем я предположил вначале, моложе меня. Скверная жизнь преждевременно состарила его, обесцветив кожу и наложив складки морщин на лицо и руки. На пухлых пальцах поместилось необычное собрание колец из чистого серебра, усыпанных разноцветными каменьями до того яркими и блестящими, что у меня не возникло и тени сомнения насчет их достоинства — все были подделкой, пустыми безделицами, которые в очередной раз намекали на состояние, растраченное без малейшего признака вкуса. Их владелец не закрывал рта, втягивая воздух сквозь ряд неровных, пожелтевших зубов, часть которых заменило поблекшее золото. Дыхание незнакомца отдавало отвратительной смесью соленого мяса и водки.
— Знаю, о чем ты думаешь, — сказал он.
— В таком случае надеюсь, что вы не обидчивы.
— Думаешь: и как это мне теперь привлечь внимание прекрасного пола, когда этот мерзкий ублюдок ездит мне по ушам?
На самом деле ни о чем таком я не думал. Я пришел сюда по делу, а даже если и не по делу, то все равно казалось сомнительным, что я, с таким положением и моим внешним видом, буду иметь хоть какой-то успех у здешних дам. Разумеется, если бы я и надеялся найти компаньонку, стоявший рядом жердяй вряд ли мог бы мне в этом помочь.
— Так я разочарую тебя: этих блядей, — он погрозил указательным пальцем перед моим лицом, как строгий школьный учитель, — такие, как мы, не интересуют. Для них мы недостаточно хороши.
Его речь была отвратительна даже по моим меркам. Так или иначе, следовало положить конец нашей беседе.
— У нас с вами так много общего?
— Когда дело касается женщин, у нас много общего, — ответил он, проговаривая каждое слово медленно и серьезно.
— Было исключительно интересно, — ответил я. — Но, если не возражаешь, сделай одолжение — отвали.
— К чему такая неучтивость? Я пришел поговорить с тобой, как с человеком, а ты мне от ворот поворот. Ты такой же, как и все эти избалованные твари, любители задирать нос. А я-то думал, что мы можем стать друзьями.
Понемногу мы начинали привлекать внимание окружающих, которого обычно стараешься избежать, если приходишь в чужой дом с целью сбыть дурь.
— Друзей у меня хватает, полно товарищей и давно исчерпана квота приятелей. Свободные места остались только для незнакомцев и для врагов. Советую тебе остаться в числе первых, если не желаешь, чтобы я занес тебя в список последних.
До сих пор я считал этого человека хотя и грубым, но безобидным и думал, что мне не составит труда припугнуть его. Однако мои слова не возымели должного действия, разве что вызвали у него угрожающий блеск в налитых кровью глазах.
— Так ты этого хочешь? Что ж, я не против. Меня часто заносили в списки врагов, хотя всегда не надолго.
Я пожалел, что не мог проиграть сцену всей нашей встречи заново, но вызов был брошен и отступать уже было некуда.
— Ты говоришь так, будто сегодня за весь день никто еще не приласкал тебя, — сказал я, заметив, что Йансей машет рукой из толпы, подзывая меня. — Но сейчас не время выяснять отношения.
— У тебя еще будет такая возможность! — прокричал он мне в спину, достаточно громко, чтобы привлечь внимание гостей. — Не сомневайся на этот счет!
Скверная интерлюдия, казалось, предвещала мне лишь дальнейшие неприятности, но я выбросил тревожные мысли из головы и стал осторожно пробираться сквозь толпу для встречи с герцогом, стараясь не задевать патрициев, занятых флиртом на этом празднике жизни.
Если человеческая раса и создавала некий институт разведения интеллектуальных и моральных калек более совершенный, чем аристократы, значит, мне еще предстоит познакомиться с ним. Возьмите потомство от полувековой череды кровнородственных браков, троюродных родственников и разносчиков гемофилии. Взрастите их с помощью нескольких поколений разжиревших кормилиц, пьяных наставников и неудавшихся академиков, ибо и Шакре известно, что маменька и папенька слишком заняты при дворе, чтобы растить свое чадо. Проследите за тем, чтобы всякое полезное знание, которое они получают, не включало ничего более бестолкового, чем фехтование и зубрежка языков, на которых давно не говорят. Выделите им целое состояние на достижение зрелости; поставьте их за рамки всякого уложения законов, более совершенного, нежели дуэльный кодекс; добавьте сюда общечеловеческую склонность к лености, жадности и фанатизму; все тщательно перемешайте — и вы получите аристократию.
На первый взгляд лорд Беконфилд казался до кончиков ногтей произведением этой адской социальной машины. Его волосы были причесаны, надо полагать, по последней придворной моде, и весь он благоухал густым ароматом меда и розовой воды. На щеках его горели румяна, изящная козлиная бородка была до того превосходно подстрижена, что внушала впечатление нарисованной. От яркого, до тошноты, наряда, украшенного разноцветной отделкой, буквально рябило в глазах.
И все же в лорде имелось нечто такое, что не позволяло мне судить о нем как о полном ничтожестве, пронзительный взгляд его глаз будто намекал на то, что его пышный костюм — наполовину маска притворства. Быть может, на меня повлияли движения его руки вокруг эфеса рапиры, заботливо ухоженной и на удивление простой в сравнении с его одеянием. Быть может, на меня произвел впечатление тот факт, что под кружевами герцога чувствовалась твердая стройность тела, скорее закаленная потом, чем изнеженная духами. А может, в своих суждениях я просто руководствовался знанием, что стоящий передо мной человек прикончил больше людей, чем королевский палач.
Окружение герцога, напротив, являло собой набор до того типичных образцов своего сословия, что каждый из них едва ли заслуживал особого внимания. Все были одеты под стать своему предводителю, и каждый был пьян почти до забвения.
Йансей напомнил мне кратким взглядом о предупреждении, которое дал мне недавно, и заговорил притворно-преувеличенным говорком, каким обычно развлекал богатых и знатных.
— Вот мой партнер, о котором я рассказывал вам.
— Счастлив познакомиться с вами, милорд, — сказал я, делая поклон, который оценили бы при любом дворе. — Воистину могу сказать, что для меня честь быть приглашенным на такое великолепное торжество. Должно быть, Дэвы не устраивают такой пир на праздник Чинвата.
— Просто большая вечеринка, чуть больше, чем разминка перед приемом, который я устраиваю на будущей неделе. — Герцог расплылся в широкой улыбке, обаятельной и на диво искренней даже под слоем развратных румян.
— Люди моего сорта сочли бы малейшее из ваших увеселений достойным богов. — Разумеется, я хватил через край, но, в конце концов, и говорил я с человеком, который пользуется румянами и пудрой.
— Мне рассказывали о вас как о человеке, обладающем многими талантами, но ни разу не упомянули о вашем обаянии.
— Имей я дерзость возразить милорду, я бы отклонил столь несправедливую похвалу, но, будучи смиренной душой, могу лишь поблагодарить милорда за его милость.
— Вы служили учителем придворного этикета, перед тем как занялись вашим нынешним ремеслом?
— Я сменил множество профессий, перед тем как взялся за свое нынешнее занятие, милорд. — Наше знакомство затянулось дольше, чем следовало; гости наверняка начинали задаваться вопросом о том, какое дело могло быть у их хозяина к этому типу в грязной куртке. — И даже теперь я имею множество разных занятий. Не будет ли вашему превосходительству угодно назвать то из них, которое вы желаете иметь в своем полном распоряжении?
Возникла долгая пауза, во время которой Веселый Клинок не сводил с меня блестящих глаз. Мне уже начинало казаться, что я несколько переоценил трезвость герцога.
— Возможно, однажды мы обсудим подробнее перечень услуг, которые вы могли бы оказать мне. А пока что Фанфарон введет вас в курс дела. — Взмахом руки Беконфилд указал на стоявшего неподалеку молчаливого джентльмена в роскошном темном камзоле. — Не пропадайте надолго. Человек такого ума и способностей всегда желанный гость в моем доме, каким бы ни был повод для встречи.
Я поклонился, сначала герцогу, затем еще раз его свите. Никто не ответил мне хотя бы кивком, и только Йансей быстро кивнул мне, когда я уходил. Слуга Веселого Клинка вывел меня из главной гостиной в маленький коридор.
Вблизи от Фанфарона повеяло чем-то вроде чернил и канцелярской службой. Неприятно пощелкивая языком, он вынул из нагрудного кармана листок бумаги, развернул его и вручил мне со словами:
— Вот перечень того, что нужно доставить хозяину.
Я постарался не подавать вида, будто разнообразие наименований и требуемое количество поразили меня.
— Сон-траву и амброзию я могу дать прямо сейчас. Остальное достану через день или два. Кроме последнего. Я не торгую змием. Придется найти кого-то другого.