— Еще шажок, и мы на месте.
«Место» оказалось тесной и немыслимо грязной подсобкой. В одном углу стояла плита, на ней закутанная старуха, бормоча и присвистывая, помешивала варево. Вдоль стены тянулся прилавок, покрытый листовым железом. Наверно он предназначался для разделывания мяса. На прилавке валялись топор и ножи, а между ними два молодых человека, сидя по-турецки, резались в очко. Увидев нас, они соскочили на пол и церемонно поклонились.
— Мои помощники: Марк, Лев и Дарья Кузьминишна.
— Зови меня Дусей, детонька, — прокаркала старуха.
Внезапно за дверью послышалась возня, рычанье и пронзительный женский крик. Николай пулей вылетел наружу.
— Не желаете ли осмотреть владения, то есть холодильник? — невозмутимо спросил высокий с перебитым боксерским носом Марк.
Я рассеянно кивнула, пытаясь сообразить, что же вытворяет в магазине Валерий со своей свитой. Марк щелкнул засовом и приоткрыл окованную железом дверь. Повеяло арктическим холодом, но я отважно шагнула вперед.
На вбитых в потолок чугунных крюках висели телячьи, бараньи и свиные туши, посеребренные, словно пушком, легким инеем. Розовели прислоненные к стене коровьи ноги. С верхних полок скалились свиные рыла с опущенными белыми ресницами, ниже громоздились кроличьи тушки, у самого пола пестрели неощипанные куропатки и рябчики.
Домашняя птица была небрежно свалена в угол.
У самого входа высились корзины с человеческий рост, набитые целлофановыми пакетами. На корзинах болтались леденящие душу таблички: МОЗГ, СЕРДЦЕ, ПЕЧЕНЬ.
Я почувствовала легкую дурноту и обернулась. Марк исчез, дверь холодильника была закрыта. Обезумев от страха, я забарабанила в нее, навалилась всем телом и… оказалась в объятиях Дуси. Похоже, она наблюдала за мной в скважину.
— На чем вы остановили свой выбор? — галантно осведомился Лев, длинноволосый молодой человек с наружностью битла.
Я ринулась поближе к плите. В этот миг хлопнула дверь, и в подсобку ворвался взъерошенный Николай.
— Чистый цирк, — радостно объявил он. — Какой-то псих вперся в магазин с тремя собаками. Мяса, видишь ли, ему подавай. Эти чертовы псы разодрались, все опилки размели. Ксения Леонардовна с перепугу чуть копыта не откинула. Я его выставляю, вежливо, между прочим, так этот, извините, шпендрик очкастый, еще и гоношится.
— Где, говорит, ваши мясопродукты? — Николай задрал голову и трубно захохотал. — Сам едва на ногах держится, соплей перешибить можно, а туда же, права качает…
— Ну, а ты чего? — перебил Марк.
— Я чего, я — Петровича свистнул… Это — постовой наш — учтиво повернулся он ко мне. Дак Петрович эту свору в участок повел, будут ему там мясопродукты… а собаки-то, собаки — страшней войны, на живодерню так и просятся…
Марк и Лев одобрительно загоготали, Дуся захихикала у плиты.
Николай озабоченно взглянул на часы и хлопнул в ладоши:
— Припозднились мы чтой-то, закрываемся на перерыв. Вы, конечно, пообедаете с нами?
— С нами, с нами, — горным эхом отозвались помощники.
— Спасибо… в следующий раз… с удовольствием… очень тороплюсь, — пролепетала я, сделав несколько шагов к двери «Пожарный выход».
— Эта дверь заперта… пока… значит, спешите… — пробормотал продавец, — ну, что же, не задерживаем, хотя и обидно… Марик, чего стоишь, обеспечь генерала продукцией.
Марк исчез за окованной дверью и через мгновенье появился с туго набитой сеткой.
— Сколько я вам должна?
— Вы — нам? — остолбенел Николай, — о деньгах и не заикайтесь. Кушайте на здоровье и заходите в любое время.
Дверь «Пожарный выход» скрипнула и сама по себе отворилась. Я оказалась в захламленном дворе среди мокрых ящиков, бочек и досок.
Тяжелая сетка оттягивала руку, с крыши за воротник упали две крупных ледяных капли.
…Когда Валерий открыл мне дверь, лицо его выражало крайнюю степень отвращения:
— Ну, что, познал суть, как литератор? — Не удержалась я.
— Да ну тебя к черту… а какого хоть мяса дали?
— Понятия не имею, разворачивай сам.
Представшая перед глазами мясная панорама была поистине ошеломляющей.
— Боже мой… — прошептал Валерий, опускаясь на пол, — и все это принадлежит тебе? Сколько же это стоит?
— Нисколько. Я протянула ему сложенную десятку.
— По-моему, это эпизод из нашего коммунистического завтра, — потрясенно сказал он.
— С некоторыми деталями из нашего средневекового вчера, — и я поведала ему об очевидных и бесспорных элементах чертовщины.
Валерий небрежно махнул рукой:
— Не выдумывай, у тебя просто паранойя. Наверно они приняли тебя за санэпидстанцию или ОБХСС.
— За ЦРУ они меня приняли! Говорю тебе, дело тут нечисто, а вот что, — не понимаю.
— И не напрягайся. А нам с греками что-нибудь причитается?
Мы по-братски разделили добычу, и я поволокла свою сетку домой.
В тот же день, благодаря Валеркиным усилиям, весть о мясном приключении облетела друзей и знакомых. В дом началось паломничество желающих лично взглянуть на студень, печеночный паштет и заливной язык. Через два дня холодильник был устрашающе пуст.
Я позвонила Валерию:
— Как ты думаешь, идти мне туда снова?
— Не идти, а бежать — убежденно сказал он.
— Жутковато что-то. Обман откроется и погонят меня в шею, как… одного литератора.
— Какой обман? Это же не ЦК Партии и не Совет Министров. Несмотря на некоторые нарушения нашей конституции, советский человек все еще достаточно свободен, чтобы войти в мясную лавку.
— В случае с тобой это было особенно заметно…
Готовясь к новому визиту, я сделала укладку, маникюр и намазалась по программе № 1 «для особо торжественных случаев»… В «Мясопродуктах» была полная смена декораций. Вместо утонченной Ксении Леонардовны за кассой восседала широкоскулая и, вероятно, широкозадая девица. Слюнявя пальцы, она шуршала ассигнациями. Вместо пышного Николая суетился рыжий сильно косящий юноша, обтирая тряпкой консервные банки под названием «Жир свиной внутренний».
Увидев меня, он замер и залился румянцем.
— Извините, ради Бога, не сразу вас заметил, — пролепетал он, — проходите, пожалуйста.
В подсобке я с облегчением увидела старых знакомых. Полулежа на стальном прилавке, как римляне во время трапезы, Марк и Лев играли в нарды. В центре полированной доски блестела бутылка армянского коньяка, и после каждого хода игроки делали из горлышка ощутимый глоток. Дуся, примостившись у плиты, вязала огненно-алый шарф.
— А где же Николай? — как можно непринужденнее спросила я.
Они с недоумением переглянулись:
— Николай? Какой еще Николай?
— Продавец Коля…
— Вы что-то путаете, — ласково сказал рыжий, — никакой Коля тут отродясь не работал.
— А Ксения Леонардовна, кассирша?
— Бог с тобой, голубчик, — изумилась Дуся, — имя-то какое диковинное.
Я с тоской посмотрела на пожарный выход. Рвануть бы туда…
Рыжий продавец будто угадал мои мысли:
— Боюсь, мы отнимаем у вас время… мясо предпочитаете сами выбрать или доверяете нашему вкусу?
— Доверяю… — я чувствовала себя полной идиоткой.
Когда Лев появился с набитой сеткой, я решительнополезла за кошельком:
— Сколько с меня?
— О чем вы говорите? — завопил продавец, — о деньгах не заикайтесь.
Я дотащила мясо до Валеркиной квартиры и расплакалась. Собаки суетливо тыкались мне в подол, Валерий накапывал валерьянку.
— Ну, что ты? Что ты дергаешься? Это же простое мясо, а не баллистическая ракета и не марихуана…
— Почему его мне дают… И где Николай с кассиршей?
— Где, где… под следствием. Проворовались, а коллеги вычеркнули их из списков живых. Не мемориальную же доску с их именами на стену вешать!
— Валера, а может в милицию заявить?
— О чем? Что тебе в мясной лавке мяса дают? Так тебя же в психодром укатают! Нет уж, дорогая, не делай глупостей. Пока такое счастье прет, — принимай это мясо как реальность, данную нам в ощущениях, и дели эти ощущения со мной и греками.
— Сам ешь это мясо! Я в рот его не возьму.
— И напрасно, батенька! Откуда такая щепетильность, неоткуда ей взяться. Не мясо, так что-то другое, не берешь, так даешь… Так что твои нравственные муки не оправданы… и они пройдут.
Валерий как в воду глядел.
Два месяца я обходила площадь Мира стороной. Но страх постепенно прошел, появилось любопытство.
И вот светлым мартовским утром меня принесло к заколдованной лавке. МЯСО и МЯСОПРОДУКТЫ исчезли. Была химчистка и была булочная. Напротив голубел пивной ларек. На тротуаре в подернутой льдистой корочкой луже застряла обертка от эскимо.
Но два знакомых окна пронзительно блестели, и в них громоздились барабаны, трубы и виолончель. Рядом на стремянке работяга вколачивал последнюю букву Ы в надпись МУЗЫКАЛЬНЫЕ ТОВАР.
На дверях трепетал тетрадный листок: «Осторожно, окрашено!»
Я заглянула внутрь. Перламутровыми кнопками поблескивали аккордеоны, на стенах в прихотливом беспорядке повисли скрипки и альты, сияли саксофоны, в углу солидно расположился контрабас. В магазине не было ни души. Осмелев, я переступила порог, на цыпочках подошла к арфе и тронула струны.
— Что вам угодно? — раздался за спиной тихий голос.
Я как ужаленная отскочила в сторону. Передо мной стоял пожилой человек в твидовом пиджаке и дымчатых очках.
— Мы еще не торгуем, откроемся послезавтра, — мягко сказал он и вдруг пристально взглянув на меня, добавил:
— Подождите, не уходите, пожалуйста.
Он исчез за знакомой дверью и через мгновение появился с длинным предметом в чехле.
— Что это? — попятилась я, — от кого?
— Это — гитара, прекрасный экземпляр, редкий в наших краях, — ответил он с легким поклоном — и, пожалуйста, заходите в любое время.
— Это — гитара, — обреченно сказала я, грохнув предмет на стол перед Валеркиным носом.
Он восхищенно поцокал языком и провел пальцем по деке.
— Ты по-прежнему настаиваешь на версии «санэпидстанция»?