– Ну, здравствуй, Геннадий Макарович, – протянул Солонецкий руку и так посмотрел на суетящегося подле Пискунова, что тот невольно вытянулся, бросив руки по швам. – Как долетел?
– Нормально.
Кузьмин подхватил портфель и пошёл вперёд, а Солонецкий, поискав глазами, что бы ещё могло принадлежать главному инженеру, и не увидев багажа, вышел следом.
Перед машиной Кузьмин остановился.
Расторгуев распахнул заднюю дверку, и, положив на сиденье портфель, Кузьмин сел.
– Поехали, – сказал Солонецкий, устраиваясь впереди.
– А Илью Герасимовича? – негромко спросил Расторгуев.
– Поехали, – повторил Солонецкий и повернулся к Кузьмину. – Давно из дома?
– Вчера вечером.
– Повезло с погодой.
– Повезло. – Кузьмин помолчал. – Выводы Ладова – ошибочны…
– О делах потом, Геннадий Макарович. Сейчас поедем ко мне, отдохнёшь, пока твою квартиру в порядок приведут, а уж потом поговорим.
– Давайте сразу домой.
Их взгляды встретились, и Солонецкий отметил синеву, кольцами охватывающую глаза главного инженера.
– А ваши как? Семья? – спросил он.
– Семья? – задумчиво переспросил Кузьмин. – Один я, Юрий Иванович.
Кляня себя за бестактность, Солонецкий отвернулся.
Догадливый Расторгуев включил приёмник, завертел ручку, разыскивая станцию, которая лучше всех пробивалась сквозь разряды.
– Вот уж эти магнитные бури, – бодро вступил он в разговор. – У жены по утрам волосы дыбом встают от них…
– А может, не от того? – поддел Солонецкий. – Ты это выясни.
– А чего выяснять, всё и так ясно, – подыграл Расторгуев. – Как с вечера ко мне примастится, так до утра…
Солонецкий улыбнулся, поглядывая в зеркальце на Кузьмина, и ему показалось, что и тот улыбнулся.
– Дипломат ты, батенька, – сказал он Расторгуеву. – Давай-ка, вези нас ко мне. – И, повернувшись к Кузьмину, добавил: – Ольга Павловна нас накормит, а потом уж и домой тебя отведу.
Кузьмин промолчал, и Расторгуев свернул к коттеджу начальника строительства.
…Поглядывая через стекло машины на знакомые улицы, занесённые до самых окон дома, Кузьмин ловил себя на ощущении, что он вернулся из командировки. За эти недели на новом месте он не смог привыкнуть ни к мелким масштабам новой стройки, ни к её размеренному неспешному ритму, в котором не было места для новшеств. Новая работа не требовала его ума, его деловых качеств, она превратила его всего лишь в передаточное колёсико в исправном механизме. Теперь же он вернулся к своему делу.
С порога Солонецкий крикнул, что он не один, предупреждая Ольгу Павловну.
Та вышла в коридор в фартуке, покрытом пятнами краски, извинилась за свой рабочий вид. И всё это было сказано так естественно и буднично, что напряжение, которое не покидало Солонецкого, исчезло: он уже не боялся, что Кузьмину здесь не понравится.
Скинул пиджак, растегнул ворот рубашки, вошёл на кухню, сказав Ольге Павловне, что гостя передаёт в полное её распоряжение, пока он чего-нибудь приготовит. Но та пришла следом:
– У меня это привычнее получится.
Солонецкий подумал, что она умница.
Умница, потому что пришла к нему. Умница, потому что не задаёт вопросов, на которые он сейчас не хотел, да и не мог бы ответить.
– Вот так мы и живём, – входя в комнату, произнёс он. Кивнул в сторону закрытого тканью этюдника: – Не показывает… А любопытно чертовски.
– Я тоже увлекался. – Вдруг сказал Кузьмин. – В изостудию ходил, горшочки рисовал. Но таланта нет.
– У каждого свой, – отозвался Солонецкий и присел на диван рядом с ним. – Да, вроде мало времени прошло, а сколько всего произошло… – после паузы продолжил он, понимая, что отодвигавшийся разговор всё же должен произойти сейчас. – Записка Ладова действительно не имеет под собой почвы?
– Абсолютно. Хотя обвинить Ладова в предвзятости довольно трудно. Другое дело – в недостаточной компетентности.
Солонецкому казалось, что выводы Ладова неуязвимы. Было учтено всё: и уже вложенные деньги, и сроки, и предполагаемые потери квалифицированных кадров. И эти потери были всё-таки ниже тех, которые понесло бы государство, если стройку довести до конца: она-де не закроет нужды заполярного города в электроэнергии, поэтому лучше строить ГРЭС…
– Нефти и газа рядом, по прогнозам, не так уж много. Угля тем более, и выигрыш в два-три года обернётся проигрышем, – сказал Кузьмин. – Легко сосчитать, сколько мы потеряем только на перевозках сырья… К тому же с пуском всех агрегатов ГЭС почти закроет нужды. Экономичнее будет уже сейчас предусмотреть более мощные турбины. Время на их изготовление есть.
– А я даже не поинтересовался данными геологов, – признался Солонецкий.
Кузьмин промолчал.
– Что нового на строительстве? – спросил он после паузы.
– С Сорокиным расстались да Илья Герасимович собирается уходить…
Солонецкий посмотрел на Кузьмина.
Тот одобрительно кивнул.
Ольга Павловна позвала их к столу. Кузьмин ел с апетитом, нахваливая, а после обеда заговорил с Ольгой Павловной о современных художниках. Та оживилась, достала альбомы репродукций, разговор их стал Солонецкому неинтересен. Наблюдая за ними, он думал, как всё-таки люди ограничены служебными отношениями. Как много теряют, отказывая друг другу вот в таких, без подчинения и приказаний, вечерах. И оттого, что Кузьмин вдруг стал ему понятнее и ближе, Солонецкий поверил, что всё образуется. Будет ГЭС, будет посёлок – может быть, последнее его дело на земле. И ничего зазорного в том, что построить всё это Солонецкому поможет молодой главный инженер, с которым он во многом не согласен…
– Вы очень хорошо чувствуете живопись! – услышал он голос Ольги Павловны и вернулся в действительность.
– Хотел рисовать. Даже учился, – сказал Кузьмин, и неожиданно мягкая, почти детская улыбка преобразила его всегда строгое лицо.
– И что же вам помешало? – спросила Ольга Павловна.
– Как-нибудь потом расскажу, а сейчас извините. – Кузьмин поднялся. – Я с дороги…
– Действительно, – заторопился Солонецкий. – Я провожу.
Уже стоя у двери, Кузьмин попросил:
– Подарите мне какую-нибудь из ваших работ…
Ольга Павловна принесла небольшой этюд: маленький домик-времянка, по крышу занесённый снегом, приткнувшийся к одинокой берёзе. Протянула Кузьмину. Тот неожиданно наклонился, поцеловал ей руку и вышел.
Солонецкий набросил шубу и вышел за ним.
Снег задорно хрустел под ногами, унося звук шагов в тундру.
– Холодно после материка-то? – спросил Солонецкий.
– Не очень. – Кузьмин остановился. – Давайте внесём ясность, Юрий Иванович. Я буду работать, но только так, как я могу и хочу. Попробуйте меня понять.
– Чего уж там, – вздохнул Солонецкий и сбил шапку на затылок. – Прогорать так прогорать, кое-чему и я научился… А если выиграем, победителей не судят. Вот моя рука.
Кузьмин протянул свою.
…Солонецкий застал Ольгу Павловну задумчиво сидящей за столом. Положил холодную ладонь ей на плечо, она поёжилась, но не убрала, прижалась горячей щекой.
– Он женат? – спросила она задумчиво.
– Похоже, что неудачно.
– У него душа холодная, замороженная. Это женщина её заморозила… Такая же, как я.
– О чём ты говоришь? – Солонецкий поцеловал её. – Ты, наоборот, даришь весну и тепло.
– Это сначала, а потом… – Она прикусила губу, чтобы не заплакать. – Не смотри на меня, просто я устала от того, что не хочу любить тебя обыденно.
– Ты у меня совсем девчонка. – Солонецкий опустился перед ней на колени, провёл мизинцем под глазами, останавливая слезинки. – И большая умница.
– Это ты мальчишка, а думаешь, что очень мудрый старик, – улыбнулась она.
…В управление строительства Солонецкий пришёл наутро первым. Дверь в приёмную оставил открытой и, поглядывая на часы, стал ждать Турова. Но раньше пришёл Кузьмин. Поздоровался, повернул к своему кабинету.
– Геннадий Макарович, – окликнул его Солонецкий. – Зайдите ко мне… Я вот тут документы подобрал, папку вашу. – Он разложил всё на столе, развернул кресло. – Садитесь, работайте, а я по делам отлучусь.
Вышел в приёмную, плотно прикрыл за собой дверь. В коридоре столкнулся с Туровым.
Подождал, пока тот открыл кабинет главного инженера, вошёл следом, спросил, не давая Турову начать разговор:
– Внуки как?
– Внуки? – Туров усмехнулся. – Нормально, растут… Да я знаю, Юра.
– Донесли? Когда только успели…
– Почему донесли? Хорошая новость не донос. Думаешь: как, чтобы не обидеть, указать давнему другу его место? Не мучайся. Вот, гляди, – Туров выдвинул ящики стола, распахнул створки книжного шкафа. – Всё как при Кузьмине. Я ведь тебе говорил: поздно мне перестраиваться, переучиваться. Поздно, да и не смогу, внуков растить надо.
– Опять завёл… – поморщился Солонецкий. – Замом ко мне пойдёшь.
– Нет уж, уволь. Своё место я лучше тебя знаю.
– Все всё лучше меня знают! – вспылил Солонецкий. Он уже расхаживал по кабинету. – Так на кой ляд вам тогда нужен начальник строительства? За что ему зарплату платят? Видите ли, он лучше меня видел, будущее как гадалка, на два месяца вперёд рассчитал!.. Да я и сейчас не верю, что Кузьмин останется, ещё неизвестно, как к этому в главке отнесутся, в министерстве…
– Веришь, – не согласился Туров. – И Киреева ты убедишь, и Кузьмин работать будет. И я – начальником своего управления.
– И ты – моим заместителем.
– Спорить будем?
– Нет, я приказ подготовил.
– За моей спиной, без согласия?
– Производственная необходимость.
– Так, значит… – Туров помолчал. – А скажи, дружище, как главный я тянул?
Вопрос был прямой, и Солонецкий растерялся.
– Ну… Не совсем.
– И ты думаешь, это ты один видел? Моя бабка и та заметила, испилила, зачем, говорит, на старости лет позоришься. Нет, Юра, я себя знаю, силы свои знаю, здоровье. Новое мне не по плечу. А кресло? Кресло я никогда в своей жизни задом не грел.
– Я, пожалуй, так бы не смог, – неожиданно признался Солонецкий. – Догадывался бы, мучился, но молчал…