– Оля! Ольга Павловна, ты не утомила гостя?
– Мы уже давно ждём, когда закончится ваш деловой разговор, – вошла Ольга Павловна. – Мои картины способны вызывать только скуку.
– Это неправда, – возразил Аввакум, – мне понравились. – Он повернулся к Ольге Павловне: – Прилетайте с Солонецким ко мне, когда потеплеет. Не пожалеете.
– Приглашаете?.. Обязательно прилечу. И сразу же ставлю условие: вы будете мне позировать. И чтобы обязательно была удачная охота.
Она взглянула на Солонецкого и задержала свой взгляд, в котором он прочёл и любовь, и тоску, и какую-то растерянность, и даже отчуждённость…
– Охоту я устрою, – пообещал он вместо Аввакума. – Жди, Алексей Сергеевич, налетим как саранча, ещё не рад будешь.
– И меня прихватите, вместе с Кузьминым, – сказал Ладов. – Впрочем, мы с товарищем Аввакумом всё по пути в гостиницу обговорим.
– Но прежде тебе, как моему заместителю, лететь вместе с Кузьминым исправлять содеянное… – сказал Солонецкий.
Глава 26
Так и не дождавшись реакции Солонецого на назначение Ладова, позвонил начальник главка.
Начал с вопроса, как идут дела, поинтересовался, не разочаровался ли в Кузьмине, а то если вдруг опять на попятную, будет поздно.
– Поздно, – согласился Солонецкий. – Уже поздно.
– Ну и добре.
Киреев медлил, словно ждал вопроса, и Солонецкий догадывался, какого именно, но тоже не спешил.
– Молчишь, Юрий Иванович? – наконец не выдержал начальник главка. – А знаешь ведь, о чём хочу спросить.
– Знаю.
– Недоволен?
– Как сказать.
– Недоволен, по голосу слышу… А я вот тут поразмыслил и решил, что ничего, кроме пользы, от этого не будет. Специалист он в общем-то неплохой, к тому же со степенью…
– Поживём – увидим.
– Хитришь, Юрий Иванович. – Киреев явно был в хорошем настроении. – А ведь понимаешь, что благодарить меня должен. Ладов как союзник, лучше, чем как противник…
– Вы знакомились с его расчётами?
– Что у тебя с банком? – словно не слыша вопроса, спросил Киреев. – Жалуются на тебя.
– Повинную голову не секут.
– Учти, в последний раз беру на себя.
– Феликс Петрович, – решился Солонецкий. – Надо, чтобы в министерство Кузьмин и Ладов пошли вдвоём…
Киреев помолчал, коротко сказал «добре» и положил трубку.
В курсе, догадался Солонецкий.
И расчёты Ладова видел, и дело, похоже, выгорит, коль не заставляет его самого лететь.
И теперь, когда всё вновь вставало на накатанные рельсы, он подумал об Ольге Павловне.
И должен был признаться, что за это время они так и не стали ближе. Для него Ольга Павловна оставалась всё такой же получужой-полутаинственной женщиной. Он чувствовал, что даже в минуты физической близости она полностью не принадлежит ему. Порой ему казалось, что она лишь терпеливо сносит его ласки, и тогда он ощущал свою старость, молча обижался.
– Может, ты устала? – опросил однажды. – Хочешь, слетай, отдохни…
Приподнялся на локте, откровенно любуясь её телом.
Она замкнула руки на голове, вздохнула.
Грудь высоко поднялась – и он не сдержался, коснулся её губами.
– Я слишком стар для тебя.
– Женщинам не нравятся комплексующие мужчины, – произнесла она. – Почему ты считаешь, что мне нужно уехать?
– Ты не так поняла, я думаю, что ты устала.
Она обняла Солонецкого.
– Что-то не так у нас, да, Юра? – неуверенно спросила, касаясь ладонью его груди и, не дождавшись ответа, уже уверенно произнесла: – Что-то не так. Может быть, потому, что мы люди разного круга?
– Чепуха. – Он обнял её. – Мужчина и женщина не должны иметь ничего общего, кроме любви. Остальное всё че-пу-ха…
Она отрицательно покачала головой, но он догадался, о чём она хотела спросить, и неожиданно грубо сказал:
– Да, меня с моей женой связывала только постель.
Понял, что это цинично и неверно, но ничего объяснять не стал.
…После этого ночного разговора они отдалились ещё больше.
Солонецкого снова не тянуло домой, а Ольга Павловна не задавала вопросов, когда он поздно приходил. Она начала писать портрет Аввакума, но скоро отставила. Сложила этюдник, повернула лицом к стене картины, и теперь Солонецкий чаще всего заставал её за чтением.
– Невезучая я, – сказала она как-то, когда Солонецкий вдруг выплеснул ей всё, что скопилось за прошедшие дни и попросил совета. – Без меня у тебя всё получалось, а со мной – нет…
– И без тебя всякое бывало… Знаешь, мне кажется, ты сама комплексуешь.
– Мне простительно, я женщина. Но давай договоримся не жалеть друг друга, ладно?
– А почему ты вдруг об этом?
– Когда любовь уходит, жалость остаётся…
– Ты меня разлюбила?
– Когда это случится, я скажу. И ты тоже, ладно?
– Хорошо, – после паузы согласился он.
Несколько раз к ним заходил Кузьмин. Он показал Ольге Павловне свои акварели. Солонецкий нашёл, что они очень уж старательные и оттого безжизненные, но вслух выразил своё удивление.
Ольга Павловна посоветовала Кузьмину забыть всё, чему его учили в студии, и писать так, как диктует душа. Он взял у Ольги Павловны несколько альбомов репродукций, и они долго говорили о вещах малопонятных и неинтересных Солонецкому. И он с удивлением отметил, что главный инженер не такой уж и законченный технократ, как ему казалось. А когда Ольга Павловна показала удачный, на её взгляд, карандашный женский портрет, сделанный Кузьминым (он сразу узнал официантку из ресторана), Солонецкий только хмыкнул:
– Полгода ключик к нему подобрать не мог, а тебе он сам в руки дался.
– А я такая, – прищурилась Ольга Павловна. – И твой ключик у меня. Ревнуешь, Солонецкий, а?
– Ну уж, это слишком…Дальше портрета у вас дело не зайдёт.
– Как знать, – поддразнила она. – Плохо ты души чувствуешь…
– Да есть ли у него душа? – вырвалось у Солонецкого. – Хотя есть, конечно, только… машинная… Какая-то непонятная…
– Душа во все времена одна.
В тот вечер они поспорили. И впервые Солонецкий видел Ольгу Павловну неуступчивой, впервые оценил по-настоящему её ум и эрудицию. И неожиданно признался, что ревнует её к Кузьмину.
Ольга Павловна не засмеялась, не свела сказанное к шутке. Поймала его взгляд и, прикрыв глаза, приблизила лицо. Они стояли и целовались посреди комнаты, когда раздался долгий нахальный звонок в дверь.
– Не вовремя, – прошептал Солонецкий. – Нам всегда кто-то мешает. Но я его сейчас…
Он быстро прошёл к двери.
На крыльце стоял Ладов.
– Пляши! – прокричал он. – Ольга Павловна, пусть этот белый медведь пляшет, иначе не скажу!
Они переглянулись.
Таким Ладова видеть не приходилось. Он был незаметен на планёрках, незаметен и в работе.
– Ну и не говори, – сказал Солонецкий.
– Зря… У меня две прекрасные новости… Ну ладно, не хочешь плясать, угощай коньяком.
– А вот чего нет, того нет.
– Ну, тогда будем пить мой. – Ладов достал из портфеля бутылку, передал Ольге Павловне. Повесил шубу, прошёл в комнату, не ожидая приглашения хозяев. – По такому поводу можно…
Налил в поданные Ольгой Павловной рюмки, поднял.
– Итак, новость номер один: я и вы, Ольга Павловна, сегодня впервые пьём с новым заместителем министра.
Солонецкий поставил рюмку.
– Не веришь?.. Только что звонил Киреев, у тебя что-то с телефоном. – Ладов прошёл в прихожую, поднял трубку. – Точно, не работает. Иди, убедись.
Солонецкий послушно поднёс трубку к уху.
В ней была тишина.
– Так вот, он велел передать, – Ладов взял из рук Солонецкого трубку, положил на место, – чтобы ты завтра же вылетел в Москву.
– Поздравляю, – грустно произнесла Ольга Павловна.
– А почему так печально? – повернулся Ладов. – Да об этом мечтать только можно.
– Ну а вторая новость? – спросил Солонецкий.
– А вторая пришла в письме. У твоей дочери – свадьба.
– Когда?
– Пока не знаю. Нина пишет, что заявление они уже подали и собираются к тебе прилететь.
– Собираются… Ну что ж, за это давай выпьем.
Ладов выпил и стал собираться:
– Не буду мешать… Рад за тебя, Юра, за вас, честно, искренне рад…
Проводив Ладова, Солонецкий прошёл на кухню, достал тайную пачку сигарет, закурил.
Слышал, как Ольга Павловна прибрала в комнате, ушла в спальню.
Прикурил новую сигарету, думая о только что услышанном…
На следующий день он позвонил Кирееву. Того на месте не оказалось, и Солонецкий продиктовал секретарше телефонограмму, что по состоянию здоровья в настоящее время вылететь не может. Потом заказал домашний телефон, услышал радостные взвизгивания дочери и её захлёбывающийся голос:
– Папочка, папуля! Слышишь меня? Мы с Серёжей обязательно прилетим, жди обязательно. Холодно у вас, как одеться? Пришли ему унты, он у меня мерзляк. А вообще не надо, пусть закаляется… Мы прилетим.
– Погоди, – наконец прервал её Солонецкий. – Как у вас дела? Как здоровье мамы?
– Всё о'кей, не волнуйся. Мамуля тебя очень ждёт и любит.
– Прекрати разговаривать таким тоном!
– А ты не повышай голос на взрослую женщину… Между прочим, я сказала правду.
– Хорошо… Прилетайте… со своим Серёжей, – сказал он. – И маме… Маму поцелуй за меня.
Глава 27
В конце марта после долгих баталий в Москве вернулись Кузьмин и Ладов.
Встречал их Солонецкий.
Насупившись, спрятавшись в поднятый воротник шубы, он ждал самолёт, сидя в «Волге», на которой ездил редко: не для дорог Снежного эта машина.
Расторгуев помалкивал, чувствуя настроение шефа, и даже не включал свою аппаратуру. Сунулся было к машине Пискунов, но вовремя понял, что сейчас лучше на глаза начальнику стройки не попадаться и поспешно ретировался – на всякий случай наводить порядок в аэропорту.
К самолёту Солонецкий не вышел, отправил водителя встречать прибывших. Из машины он внимательно смотрел, как они пересекали лётное поле, но так и не смог понять, с какими же результатами вернулись.