– Гарри, это же вы в образе царя Давида, убивающего Голиафа! И еще мне очень понравилась картинка, где вы читаете в своей спальне, и та, где с вами изображен Уилл Сомерс. – Ее палец завис над страницей, указывая на рисунок. – Но что это вы здесь написали? О чем тут говорится?
Кэтрин была плохо образованна и не умела читать на латыни.
– Это тридцать шестой псалом, – объяснил Гарри, обнимая ее рукой за плечи. – Тут сказано: «Я был молод и состарился, и не видал праведника оставленным». И я написал: «Dolus dictum», что означает: «Горькое высказывание».
– Но вы не старик, Гарри!
– Я должен казаться вам древним старцем. – Гарри улыбнулся, ему хотелось, чтобы Кэтрин опровергла это.
– Вовсе нет! Для меня вы прекраснейший из мужчин.
Он вознаградил ее страстным поцелуем и смотрел ей вслед – такой прелестной во французском платье с глубоким вырезом. Она побежала к дворцу, чтобы позвать своих девушек играть в жмурки. Гарри не возражал против того, что Кэтрин дни напролет проводит в забавах и развлечениях, играх и танцах, наслаждаясь своим новым положением. Его радовало, что она не интересуется политикой и государственными делами, зато он мог забывать о них в обществе супруги, как и о том, что его казна совершенно пуста. Дела шли так скверно, что Гарри опасался, как бы ему не пришлось понизить ценность монеты в королевстве; денег на коронацию Кэтрин не было.
Из вежливости Гарри отправился навестить леди Анну в Ричмонде, чтобы сообщить о своей женитьбе, и с удивлением обнаружил, что она находится в прекрасном расположении духа и одета в новое платье, которое ей очень идет. Анна угостила короля прекрасным обедом и удачно исполнила роль очаровательной хозяйки, продемонстрировав, какие успехи сделала в английском языке. Когда настала пора прощаться, Гарри понял, что отлично провел время с Анной, и пообещал приехать к ней снова в ближайшем будущем.
Вернувшись, он восстановил на прежних должностях при дворе Кэтрин многих из тех, кто служил Джейн и Анне, включая целую орду родственников Говардов и их иждивенцев. Маргарет Дуглас вновь стала главной придворной дамой. Среди дам королевы также были сестра Джейн Элизабет, вышедшая замуж за сына Кромвеля Грегори, леди Рочфорд и вдова Ричмонда Мэри Говард. Сидя летними вечерами в беседке, Гарри снисходительно наблюдал за тем, как Кэтрин и ее дамы из тех, что помоложе, носятся по лужайке и среди общего хохота играют в пятнашки. Он не ошибся в выборе.
Говарды теперь были в большой силе при дворе. Брата Кэтрин Чарльза ввели в личные покои короля, где уже пользовался немалым влиянием его дядя, лорд Уильям Говард. Суррея Гарри сделал рыцарем ордена Подвязки. Он понимал, что возвышение консерваторов, среди которых самыми видными были Норфолк, Гардинер и Свин Ризли, вызывает жгучее недовольство и зависть среди реформистов, в партию которых входили Кранмер, Хартфорд, а также верный друг и политический союзник последнего, талантливый и честный сэр Уильям Паджет. Они постоянно призывали короля произвести более радикальные изменения в религии. Суррей, хотя и брал сторону отца в его борьбе с Сеймурами, был еще более ярым реформистом, чем Хартфорд, однако, со вздохом думал Гарри, он создавал столько проблем из-за своего непредсказуемого нрава. А Хартфорд отличался такой заносчивостью, что вечно провоцировал склоки в своей фракции. Гарри покачал головой. Доводилось ли хотя бы одному королю оказываться в таком сложном положении? Его обложили со всех сторон. Если Саффолку удается ладить и с Норфолком, и с Хартфордом, почему все остальные не могут постараться и сделать так же?
Взять, к примеру, сегодняшнее утро. На заседании Совета в его, короля, присутствии разгорелась склока между фракциями. Как вам это нравится? Разговор шел на высоких тонах, лорды оспаривали право на высокие должности, и не было Кромвеля, который положил бы этому конец. Гарри наорал на них, но они и завтра будут досаждать ему. Теперь король тратил немало усилий на то, чтобы стравливать друг с другом фракции, и, хотя он не показывал виду, в душе у него царило уныние. Он не знал, кому доверять, и подозревал, что еретические идеи заразили умы большинства радикальных сторонников реформ. Гарри сознавал, что многие его советники – люди молодые, честолюбивые, напористые, и хотя он любил окружать себя молодежью и купаться в лучах отраженного блеска юности, разрыв в возрасте был слишком велик, чтобы его можно было с легкостью преодолеть в зале Совета.
Король считал жизненно важным ради сохранения единства сделать так, чтобы ни одна из сторон не была уверена в нем и чтобы все слушались его распоряжений относительно религии, несмотря на свои личные убеждения.
– Мы должны преследовать католиков, которые поддерживают епископа Рима, и протестантов – за ересь, – сказал Гарри советникам.
И когда один юный глупец осмелился спросить: «Неужели ваша милость не уверены в своей религиозной позиции?», Гарри не оставил ему сомнений!
Некоторые придворные пытались пустить королю пыль в глаза или манипулировать им в своих целях. От него не укрылось, что кое-кто из советников находится в тайных сношениях друг с другом по вопросам, о которых, как они полагали, король ничего не знает. Что ж, они поймут: он видит все, твердо держит в руках контроль над всеми делами, а его власть абсолютна и последнее слово всегда остается за ним.
Если раньше Гарри доверял выполнение управленческих задач Уолси, а затем Кромвелю, то теперь он старался сам руководить всеми процессами. Каждый день король внимательно просматривал государственные документы, читал донесения и письма, проверял счета точно так же, как когда-то его отец, и делал бесчисленные исправления и пометки на полях. Он распорядился, чтобы вечером в воскресенье ему предоставляли список вопросов, которые предполагалось обсудить в Совете на следующей неделе, и лично составлял повестку. Каждую пятницу сэр Уильям Паджет, его главный секретарь, готовил отчет о прошедших за неделю заседаниях, который в субботу передавали королю на одобрение. Если решение требовалось принять незамедлительно, лорд-канцлер просил аудиенции у короля в его личных покоях. Гарри благодарил Господа за то, что этот человек обладал энциклопедической памятью, так как Паджет помнил мельчайшие детали каждого сделанного многочисленным просителям дарения и хранил в уме каждый обрывок информации, которая могла оказаться полезной в будущем.
Лето в том году стояло жаркое. Гарри совершал прогулку верхом неподалеку от Хэмптон-Корта. Гаун и дублет он снял и перекинул через седло. На поле крестьяне собирали урожай, король поприветствовал их.
– Мало собрали в этом году, – сказал ему один. – Три месяца без дождя. И чума в Лондоне.
– Чума? Не приведи Господи! – Гарри снял берет и пришпорил коня.
Вернувшись во дворец, он приказал немедленно готовиться к отъезду и, взяв с собой Кэтрин, увез ее в продолжительный охотничий тур через Суррей в Беркшир. Обогнув столицу на безопасном расстоянии, они достигли Графтона в Нортгемптоншире, где остановились на неделю и занимались тем, что обычно делают молодожены в медовый месяц.
В Амптхилле, по пути назад, Гарри слег в лихорадке, которая повергла его в ужас: уж не подхватил ли он чуму! Но доктор Баттс сказал, что это из-за ног, туда попала инфекция. Врачи сгрудились вокруг короля, крайне встревоженные, но он поправился. Король с Кэтрин продолжили путь в Данстейбл, а когда в конце октября вернулись в Виндзорский замок, Кэтрин дала ему основания надеяться, что, возможно, она беременна. К этому времени благодаря ей Гарри чувствовал себя другим человеком. Он вставал около шести утра, посещал мессу, затем выезжал на охоту, возвращался к десяти и обедал с королевой. Днем он занимался делами, а по ночам ложился в постель со своей любимой, удивляясь самому себе: откуда в нем столько желания? Нога беспокоила его гораздо меньше, и он надеялся похудеть благодаря новому образу жизни.
Через два дня они переехали в Хэмптон-Корт. И тем же вечером у Кэтрин случился выкидыш. Услышав ее жалобный плач, Гарри приподнялся в постели и уже потянулся за мечом.
– В чем дело? – спросил он. – Что случилось? – Потом увидел кровь. – О дорогая…
Кэтрин рыдала безутешно:
– Мне так жаль, Гарри! Так жаль! Я хотела порадовать вас принцем. Простите меня…
Он обнял ее, сглотнув разочарование:
– Многие теряют детей на раннем сроке, мне это хорошо известно. Не расстраивайтесь, Кэтрин.
Стремление Гарри к уединению превратилось в одержимость. Неуверенный в своем здоровье, он хотел сделать так, чтобы ни у кого не было причин думать, будто он теряет бодрость и хватку, тогда как бóльшая степень закрытости давала ему возможность справляться с приступами боли. Многие функции зала для приемов и зала Совета перешли к его личным покоям, отчего первый часто пустовал и наполнялся только во время торжественных мероприятий. В результате личные покои короля, в которых постоянно толпился народ, перестали быть местом, куда Гарри мог уйти и отдохнуть со своими любимыми джентльменами. Поэтому он приказал расширить свои апартаменты, и его жизнь все больше проходила рядом со спальней, куда имели доступ только самые привилегированные служители. Эти комнаты стали называть тайными покоями.
Гарри затворялся там и выходил редко, даже на мессу в Королевскую часовню, хотя вечера проводил с Кэтрин. Он перестал сам принимать просителей, им было велено обращаться в Тайный совет, а на людях появлялся только по особым поводам, например, когда вместе с Кэтрин осматривал удивительные астрономические часы, сконструированные Николасом Кратцером и установленные во внутреннем дворе Хэмптон-Корта.
Король и королева оба в изумлении любовались ими.
– Посмотрите, дорогая, они показывают не только час дня, но еще и месяц, дату, фазы Луны, движения планет по зодиаку и даже моменты приливов, когда вода стоит высоко под Лондонским мостом, что крайне удобно для путешествий по реке. И видите, вот здесь они демонстрируют движение Солнца вокруг Земли.