Гарри открыл Екатерине душу, намереваясь растопить ее сердце. Однако она глядела на него с сомнением:
– Это верно. Вы очень нравитесь мне, ваша милость, не только как мой государь, которого я обязана любить, но и как друг. Вы были очень добры ко мне и моим родным.
– Надеюсь, вы не относитесь ко мне исключительно как к покровителю? – шутливо произнес Гарри.
– Конечно нет! Мне бы не хотелось, чтобы вы считали меня корыстной, только благодарной.
– Вы сомневаетесь? Я предлагаю вам весь мир.
– Благосклонность вашего величества для меня бесценна, – ответила Екатерина. – Прошу вас, дайте мне немного времени, чтобы все обдумать и помолиться.
Гарри сел, разочарованный, и сказал:
– Конечно. Но прошу, не заставляйте меня ждать слишком долго.
Гарри сгорал от нетерпения. Ощущение было такое, словно в разгар охоты добыча ускользала от него, и он целиком погрузился в момент, когда все остальное теряет смысл, остается только одно желание – поймать зверя. Вдруг ему до смерти захотелось жениться на Екатерине. Он любил ее, ценил. Она должна принадлежать ему!
Ранним летним вечером Екатерина пришла к нему в подаренном им элегантном зеленом бархатном платье и во французском капоре из белого атласа. Гарри постарался встать настолько быстро, насколько позволяла забинтованная нога, и протянул к ней руки:
– Нет, леди Латимер, не нужно реверансов. Садитесь. – Он указал на кресло по другую сторону от камина, на котором стояла большая ваза с розами.
– Какие прекрасные цветы! – восхитилась Кэтрин. – Надеюсь, ваше величество здоровы?
– Да, и надеюсь, вскоре я буду чувствовать себя еще лучше. Миледи, вы ничего не хотите мне сказать? – Король затаил дыхание.
– Да, ваше величество, – улыбнулась Екатерина. – Для меня большая честь принять это милостивое предложение.
Гарри едва не заплакал от радости.
– Вы сделали меня счастливейшим человеком на свете, – с дрожью в голосе произнес он.
Глава 36
Они поженились в октябре. Венчание состоялось в молельне королевы в Хэмптон-Корте. Церемонию проводил Гардинер, и казалось, весь мир аплодирует новобрачным. Среди двадцати гостей, собравшихся на свадьбу, были дочери Гарри, Хартфорд и Маргарет Дуглас, которая снова вернулась в фавор у короля и несла шлейф невесты. После окончания службы новая королева Екатерина обняла Марию и восторженную Елизавету, которой было уже почти десять и которая начинала кокетничать совсем как ее мать.
И вот Гарри, довольный, окунулся в блаженство супружества.
Екатерина была спокойнее любой из его более молодых жен, и они хорошо ладили. Она не позволяла себе капризов и была нетребовательна. В постели и за столом проявляла любовь и доброту, а когда нога лишала Гарри возможности двигаться, относилась к супругу с теплым сочувствием. К счастью, сам он оказался способен достойно исполнять роль мужа и вел на удивление активную жизнь. Если король и не чувствовал себя таким помолодевшим, как в браке с Кэтрин Говард, то все же считал себя счастливым человеком, особенно когда Кейт сказала ему, что их союз стал для нее величайшей радостью и утешением. Никогда еще, думал Гарри, не было у него жены, более подходящей к его душевным склонностям.
Король с гордостью наблюдал, как новая королева распространяет на двор свое благотворное влияние и собирает вокруг себя ученых людей. Она тщательно соблюдала религиозные обряды, а ее редкое добронравие делало каждый день похожим на воскресенье, чего никогда еще не бывало в королевском дворце. Кейт постоянно записывала свои мысли, и Гарри, читая ее дневник, видел, что она наделена личным благочестием, а ее взгляды на религию больше соответствуют идеям Эразма, чем Лютера.
Вскоре вокруг королевы собрался кружок дам, которые разделяли ее любовь к учению и горячим дискуссиям. Одной из них была юная жена Саффолка и пламенная сторонница реформ Кэтрин Уиллоуби, она держала спаниеля, которого шаловливо называла Гардинером. Гарри невольно улыбнулся, услышав, как та строго призывает своего пса к ноге.
Короля не беспокоило, что покои супруги могут стать прибежищем для радикалов и проповедников-реформистов, а ей нравилось поощрять самосовершенствование и благочестие. Когда бы Гарри ни пришел к ней, то неизменно заставал окружавших ее дам за каким-нибудь благочестивым занятием: они то читали что-нибудь нравоучительное, стремясь расширить свои знания, то сочиняли сами. Это подавало хороший пример, пусть и вызывало у консерваторов неуместное возмущение и всяческие подозрения.
Помимо этого, Кейт любила танцы и разделяла страсть Гарри к музыке. Королю очень нравилось сидеть в покоях супруги и, держа ее за руку, слушать итальянских музыкантов, которые служили в покоях королевы. Простые радости. Именно их должна приносить супругу хорошая жена.
Летом в Лондоне появилась чума, и Гарри издал распоряжение, запрещающее горожанам приближаться ко двору, а придворным – посещать Сити. Вскоре после свадьбы он взял Кейт и Марию в долгий охотничий тур по южным и западным областям Англии. Вернулись они лишь к осени, но чума все еще не утихла. К великой печали Гарри, она унесла жизнь Гольбейна. Посетив мастерскую художника в Уайтхолле, король увидел последнюю из заказанных им картин – огромное полотно, изображавшее, как он дарует хартию Лондонской гильдии цирюльников-хирургов, – и заплакал. Теперь эта работа останется недописанной. Как легко в те дни слезы наворачивались на глаза!
Гарри начал искать новых талантливых художников, хотя никто не смог бы заменить гениального Гольбейна. Лучшим из них стал одаренный уроженец Антверпена по имени Ганс Эворт, которому король поручил завершить не законченные Гольбейном работы. Кейт понравился Эворт, и она заказала у него миниатюрные портреты – свой и Гарри. Еще один ее портрет в полный рост написал другой последователь Гольбейна, мастер Джон.
Потом Гарри заманил в Англию, пообещав ему большое жалованье, голландца Гиллима Скротса. Творивший под влиянием искусства Франции и Италии, Скротс прославился тем, что выписывал мельчайшие детали костюмов своих моделей. Именно он создал самый необычный портрет шестилетнего принца Эдуарда.
Впервые увидев его, Гарри не мог скрыть удивления. Мальчик был изображен каким-то непропорциональным.
– Вашей милости не нравится? – осмелился спросить Скротс.
– Принц выглядит каким-то толстым, – ответил Гарри. – Вытянутым. – А потом он понял. – Это анаморфоза, ну конечно! – Король переместился в сторону и прищурил глаза, картина вошла в правильную перспективу. – И к тому же великолепная! Гольбейн написал так череп на портрете французских послов. Отлично сработано, Скротс! Я велю повесить этот портрет в Уайтхолле. Моим придворным он понравится!
О лучшей мачехе для своих детей Гарри не мог и мечтать. Кейт была добра к ним и поддерживала их всех, они быстро полюбили ее. С Марией, которая была всего на четыре года моложе ее, Кейт по-настоящему сдружилась.
– Я хочу снискать привязанность и других ваших детей, – сказала она Гарри перед свадьбой.
С тех пор Кейт приглашала всех троих ко двору, когда король позволял ей это, а в остальное время регулярно писала им, побуждая Эдуарда отвечать на латыни, которую тот быстро и успешно осваивал.
– А Елизавета написала мне по-итальянски! – радостно сообщила Кейт Гарри. – Я должна послать ей подарок. Она съела что-то нехорошее, девочку нужно подбодрить. А Эдуарду я отправлю немного денег, пусть потратит их на свои маленькие радости. И, Гарри, обязательно взгляните на костюмчики из темно-красного бархата и белого атласа, которые я заказала ему!
Гарри заулыбался и поцеловал ей руку.
Он любил всех своих детей, но Эдуард, драгоценный, долгожданный сын, естественно, был его фаворитом. Мальчик рос быстро – скоро он наденет штаны, – но Гарри переживал, что принц мелковат для своего возраста. Одно плечо у него было выше другого, он страдал близорукостью, но в целом отличался приятной наружностью: имел светлые волосы, серые глаза, лицо как у эльфа и прямой, решительный отцовский взгляд. Во время недавнего визита к сыну Гарри с гордостью отметил, что мальчик уже копирует его манеры и позу – гордо встает, расставив ноги и положив одну руку на рукоять кинжала.
– Ваша милость, мы постоянно внушаем принцу, что он должен оправдать ваши добрые надежды, – не раз заверяла короля леди Брайан.
Может быть, поэтому Эдуард так благоговел перед ним. Однажды Гарри и Кейт приехали к принцу в замок Хартфорд, и король подарил сыну кое-какие драгоценности из упраздненных монастырей. Лицо Эдуарда осветилось радостью.
– Мой достойнейший отец, я благодарю вас за эти чудесные подарки, которые выражают вашу большую любовь ко мне. Если бы вы не любили меня, то не дали бы мне эти вещи.
– Конечно я люблю вас. Вы мой сын и наследник, – ответил Гарри и обнял принца, понимая, что, скорее всего, кажется мальчику фигурой отдаленной и вызывает у него благоговейный страх.
В октябре, после дня рождения, Эдуарду надели штаны и забрали из рук женщин. Принц, казалось, не расстроился из-за отъезда леди Брайан и нянек, а обрадовался: теперь с ним будет заниматься выбранный отцом наставник при помощи целого штата служителей-мужчин.
– Мой сын должен получить образование, приличествующее будущему королю, – объяснял Гарри каждому кандидату, с которым беседовал, подбирая учителей для сына. – Это должно быть классическое образование, подходящее для современного правителя.
Все приглашенные им учителя были известными гуманистами, последователями Эразма, Вивеса и Мора. При воспоминании о Море сердце Гарри болезненно сжалось. Если бы Мор не противился ему, то сейчас был бы здесь и давал бы советы, чему следует учить Эдуарда.
Главным наставником принца Гарри выбрал доктора Ричарда Кокса, который был олмонером при Эдуарде, а также работал вместе с королем над созданием «Королевской книги».
– Ваша милость, я считаю, что учение должно приносить радость и хороший учитель только изредка прибегает к палке, – сказал Кокс, кладя на стол перед Гарри стопку бумаг.