Гардинер прибежал к Гарри, запыхавшийся и похожий на собачку леди Саффолк.
– Ваша милость! – воскликнул епископ и пал на колени. – Я пришел к вам сознаться в своем тяжелом проступке: я действительно скрыл преступления своего недостойного племянника. Боюсь, закрыть на них глаза и уклониться от исполнения долга меня вынудили узы родства. Каюсь, что виновен в сокрытии измены, молю вас о милосердии и прощении.
Гарри огладил бороду, глядя на простершегося перед ним ниц епископа и обдумывая, как поступить. Гардинеру повезло, что он явился сразу после того, как король получил письмо от Хартфорда с сообщением об отсутствии успехов в Шотландии, на которые Гарри рассчитывал. Злой на Хартфорда, он был готов отомстить ему, оказав милость его врагу.
– Встаньте, милорд епископ. Вы поступили глупо и необдуманно, но истинный изменник наказан, и ваша семья претерпела достаточно. Считайте себя прощенным.
Гарри испытал глубокое удовлетворение, глядя, как Гардинер бормочет благодарности и с жаром целует его руку. Королю нравилось стравливать фракции и демонстрировать всем, кто на самом деле правит Англией. Но разумеется, ему нужно уравновесить этот жест, выказав благоволение и к реформистам. Он вызвал к себе Кранмера:
– Милорд Кентерберийский, я задумал создать литанию на английском языке – Книгу общих молитв для использования в наших церквах – и хочу поручить вам ее написание. Я не знаю другого человека, который бы лучше умел сочинять тексты.
Кранмер залился краской от такой похвалы:
– Это вдохновляющая задача, сир. Я почту за честь для себя взяться за ее выполнение.
– У вас будет хорошая компания. – Гарри улыбнулся, беря в руки небольшой томик в переплете из золоченой кожи. – Королева опубликовала книгу псалмов и молитв, которые сама выбрала и переложила.
– Королева издала книгу? – удивился Кранмер.
– Я полагаю, этого не делала еще ни одна женщина в Англии, – сказал Гарри. – Прочтите ее. Молитвы говорят о большом уме автора, и там есть одна – о моем успехе во Франции.
– То был счастливый день для Англии, когда ваша милость женились на столь одаренной леди. – Кранмер улыбнулся. – Она истинный друг Евангелия.
– Я прикажу прочесть эту молитву о заступничестве в соборе Святого Павла на мессе, которую отслужат перед нашим отплытием в Булонь, – сообщил архиепископу король.
– Я сам постоянно молюсь об успехе этого предприятия вашей милости, – заверил его Кранмер. – Господь непременно поможет вам.
Гарри по-прежнему намеревался лично возглавить вторжение во Францию. По мере приближения дня отъезда он проникался все большей горячностью. Однако перед отправлением нужно было уделить внимание нескольким неотложным делам. В конце июня они с Кейт присутствовали на свадьбе Маргарет Дуглас и Мэтью Стюарта, графа Леннокса, в Королевской часовне Сент-Джеймсского дворца. Леннокс был одним из немногих шотландских пэров, которые поддержали план Гарри по объединению двух королевств под властью Англии, почему король и желал привязать его к себе посредством этого брака. После свадьбы Леннокс должен был вернуться в Шотландию и способствовать реализации замысла Гарри. Исполнение порученного было сопряжено с немалой опасностью, ведь правительство в Эдинбурге могло счесть графа изменником, однако тот был уверен, что ему удастся убедить местную знать в необходимости поддержать предлагаемый Англией союз.
Маргарет была очень красивой невестой и сияла от счастья. Брак состоялся по сговору, но молодые полюбили друг друга с первого взгляда. Гарри радовался за них и после церемонии тепло обнял племянницу.
– Наконец-то вы в безопасной гавани! – шепнул он ей на ухо. – Я не думал, что доживу до этого дня после всех ваших выходок.
– Я ничего такого не делала, дядюшка! – с жаром возразила Маргарет, шаловливо улыбаясь ему.
В начале июля Гарри назначил Кейт регентом Англии на время его отъезда во Францию. Хартфорда он освободил от обязанностей и вызвал на юг, чтобы тот оставался в Англии и исполнял должность наместника королевства.
Кроме того, король отдал распоряжения относительно образования своего сына: назначил уважаемого ученого из Кембриджа, доктора Джона Чеке, помогать доктору Коксу.
– Его рекомендовал мне Денни, – сказала Гарри Кейт. – Чеке прекрасно подходит для этой роли. Он стал первым в истории королевским профессором греческого языка в Кембридже. По словам Баттса, этот человек – один из наиболее выдающихся умов нашего времени.
Король обрадовался, узнав, что Эдуард сразу привязался к доктору Чеке, и вскоре передал новому учителю обязанности доктора Кокса как главного наставника.
Елизавета проявляла такую же остроту ума и жажду знаний, как и ее брат, чем делала честь своему полу. Она прекрасно играла на лютне и вёрджинеле, а в изучении классической литературы так преуспела и настолько опережала свой возраст, что Гарри, по просьбе Кейт, назначил к ней в учителя блестящего молодого человека по имени Уильям Гриндал, другим наукам девочку стал обучать Роджер Эшем, еще один известный ученый из Кембриджа. Елизавета под влиянием этих наставников расцветала. Втайне Гарри подозревал, что она самая умная из всех его детей. Нет, этого не может быть; он обманывает себя. Ведь она девочка, а девочки не бывают такими же мудрыми, как мужчины. У них для этого нет задатков. Тем не менее, глядя в ясные глаза дочери, король сомневался: да так ли в самом деле?
Гарри радовало, как Кейт поощряет его детей к учению. Именно она убедила Марию перевести на английский Парафразы Эразма Роттердамского к Евангелию от Иоанна. Мария споро взялась за дело, но часто болела – страдала какими-то истерическими женскими немощами, как полагал Гарри, – поэтому Кейт позвала Николаса Юдолла, бывшего главу Итонского колледжа, помогать ей с завершением проекта, а потом оплатила публикацию книги. Гарри не слишком обрадовался сотрудничеству Юдолла с его дочерью. Три года назад этого человека заставили покинуть свой пост из-за обвинения в совращении нескольких учеников. Его осудили на смерть, но он имел друзей при дворе, в том числе Ризли, последний и убедил Гарри заменить казнь на тюремное заключение. Юдолл провел год в Маршалси и вышел на свободу.
– Теперь он изменился, – заверила Гарри Кейт. – Ему нужно дать новый шанс в жизни, так как в его превосходных умственных способностях никто не сомневается.
Мария, разумеется, не имела представления о том, за что сидел в тюрьме Юдолл, и Гарри не собирался смущать или расстраивать ее объяснениями.
В середине июля Гарри, поцеловав на прощание Кейт, отплыл в Кале. Планы кампании были детально продуманы, карты и инструкции отправлены капитанам. Прекрасное знание устройства оборонительных укреплений, разных видов вооружения и военной стратегии сослужило королю хорошую службу.
В начищенных до блеска доспехах на коне во главе своего войска Гарри въехал в Дувр под громкие крики толпы народа, сбежавшегося посмотреть на него. Идея войны с Францией была популярна во всех слоях английского общества. Гарри являлся главным военачальником, грозный Норфолк, которому исполнился семьдесят один год, жалкий в своей униженной благодарности за то, что ему вновь нашлось применение, руководил военными силами во Франции в должности генерал-лейтенанта, а шестидесятилетний Саффолк получил под команду войска, которые должны были осаждать Булонь, первую цель англичан. Взятие города открывало им путь во Францию.
Советники короля и его врачи опасались, что больная нога и неповоротливое тело помешают реализации планов, однако Гарри чувствовал себя бодрее, чем за все последние семь лет: перспектива вновь оказаться на поле боя придавала ему жизненных сил. Полный энергии, король на могучем жеребце отправился во главе армии из Кале на французскую территорию; через седло он перекинул тяжелый мушкет. Позади него скакал офицер, везший королевские шлем и огромное копье. Многие люди изумлялись тому, что есть человек, который способен поднять оружие такого гигантского размера.
На подступах к Булони Гарри отдал приказ своим войскам осадить город и в продолжение этих долгих, напряженных и тревожных дней активно действовал. Кейт писала ему из Англии, что была рада получить известие о его добром здоровье. Тем не менее осада затянулась, и нога короля начала так сильно болеть, что для уменьшения давления с нее пришлось срезать часть доспеха.
Король писал Кейт всякий раз, как у него выдавалось немного свободного времени, а она регулярно сообщала ему о происходящем дома. Королева оставалась с его детьми в Хэмптон-Корте и заверяла, что все они, слава Богу, здоровы. Позже Гарри встревожила новость о вспышке чумы в Лондоне, но Кейт отправилась с детьми в поездку по стране и распорядилась, чтобы никто, бывший в контакте с зараженными, не приближался ни к одному человеку, жившему при дворе, под страхом вызвать ее негодование и подвергнуться наказанию, какое она пожелает назначить. Но чума вскоре утихла, и в августе Кейт вернулась в Гринвич. На этот счет Гарри мог больше не беспокоиться.
Булонь пала 14 сентября. Король с триумфом въехал в полуразрушенный город, наслаждаясь этим моментом славы. Однако сезон военных кампаний подошел к концу, и в этом году никакие дальнейшие действия были невозможны. Гарри неохотно вернулся в Англию, где его ждали пышные торжества и объятия любящей супруги. Упиваясь лестью и восхвалениями приближенных, король не сомневался, что это только начало и на следующий год он завоюет всю Францию. Наконец-то это происходит!
Желая отметить издание нового Акта о престолонаследии, Гарри заказал огромный портрет с изображением себя самого и своих наследников. Ясным мартовским днем король стоял и восхищался картиной, которую повесили в великолепном зале для приемов в Уайтхолле, где он позировал для нее. Это было настоящее произведение искусства, и в центре полотна находился он сам, сидящий на троне. Художник умело воспроизвел на картине богато декорированный потолок, стенные панели, украшенные причудливым орнаментом колонны и расшитый золотом парадный балдахин. Но особое внимание привлекали к себе фигуры людей: рядом с королем стоял принц Эдуард, слева от него, на троне меньшего размера, сидела Джейн, подарившая ему наследника. Было весьма уместно, что на картине появилась именно она, а не Кейт, которая, добрая душа, и слова не сказала против. С двух сторон от них, за колоннами, символизирующими законность, были изображены Мария и Елизавета.