Очень довольный, Гарри улыбнулся сам себе и пошел в свою опочивальню читать донесения. Сидя у камина, он почувствовал, что его знобит, и через некоторое, весьма недолгое время он уже весь горел. Сильно встревоженный, король позвал врачей. Те уговорили его лечь в постель и внимательно осмотрели ногу, в которой появилась пульсирующая боль, и король покорно отдался очередному мучительному приступу болезни.
Нельзя допускать, чтобы его считали теряющим хватку. Стервятники в Совете готовы были растерзать друг друга, дай им только шанс. Гарри затворился в своих покоях и приказал советникам и слугам молчать о состоянии его здоровья.
– Ходит много кривотолков, – сообщил королю Уилл, на этот раз серьезно. – Наш приятель Гардинер опасается, что ты не дотянешь до момента, когда принц повзрослеет.
Впервые Гарри не пришел в ярость от упоминания о собственной смерти, хотя для его подданных даже мысль о кончине короля считалась изменой. Он разделял страхи Гардинера. Случайно увидев свое отражение в оконном стекле при свете свечей, король ужаснулся: на него смотрел старик с оплывшим лицом в ермолке и берете. Время наложило на него свою печать. Послышался зов могилы.
Но ему нужно дожить до совершеннолетия Эдуарда. Он не может оставить сына сиротой в нежном возрасте на растерзание волкам, которые жаждали крови друг друга.
Гарри сделал над собой усилие. Приказал, чтобы его одели, и, сильно хромая, вышел к своим придворным. Шапюи ждал аудиенции. Гарри встретился с ним тем утром, но был сильно расстроен, увидев, что его давнего партнера по жарким спорам и занимательным беседам принесли в кресле, так как он, страдая подагрой, не мог ходить. И все же Шапюи смотрел на него с тревогой.
– Мне грустно видеть ваше величество таким разбитым, – посочувствовал королю посол. – Я тоже был немного нездоров. В нашем возрасте это совсем невесело.
Гарри подумал, что Шапюи выглядит не менее разбитым, чем он сам.
– У меня была лихорадка, – признался король. – Клянусь святым Георгием, во Франции я чувствовал себя в десять раз лучше, чем здесь, с момента возвращения. – Вдруг у него все поплыло перед глазами. – Честно говоря, я чувствую себя слишком скверно, чтобы продолжать эту аудиенцию, Юстас. Прошу простить меня и надеюсь на вашу сдержанность.
Шапюи склонил голову:
– Вы можете положиться на меня, сир.
Гарри кивнул, велел позвать носильщиков, чтобы те унесли посла, и долго провожал его взглядом. Он не сомневался: не пройдет и получаса, как правда о состоянии его здоровья станет известна всему христианскому миру.
Король проковылял в свои покои и не покидал их много дней, погрузившись в меланхолию и не реагируя даже на шутки Уилла. Одевался он только для посещения мессы да иногда вставал с постели, чтобы сыграть в карты с Хартфордом или Лайлом. Он пытался свыкнуться с печальным фактом, что остаток дней ему предстоит провести инвалидом – горькая участь для короля, который когда-то вел очень активную жизнь и был знаменитым атлетом.
– Из всех утрат время – самая невосполнимая, – жаловался Гарри Уиллу. – Его не вернуть ни деньгами, ни молитвами.
Он чувствовал себя подавленным и никак не мог преодолеть уныние. Даже читать ему было трудно, так как зрение его помутилось. Кейт настояла, чтобы он заказал себе новые зрительные стекла из Германии в оправах из золота или серебра, которые следовало цеплять на нос; линзы из горного хрусталя считались очень эффективными, их изготавливали венецианские мастера, однако необходимость пользоваться очками еще больше портила настроение Гарри. Сходя с ума от бездействия и боли, он стал раздражительнее, чем обычно, и сам понимал, что часто держится одного мнения утром и склоняется к противоположному после обеда. Ничто его не радовало, и слуги подходили к нему с опаской, очевидно страшась чем-нибудь обидеть его или вызвать очередную гневную вспышку.
В конце концов стальная воля Гарри заявила о себе. Он не мог сидеть без дела вечно, это было не в его характере, а потому заставил себя действовать: грузно взбирался на коня и выезжал на охоту или выходил в поля с соколом на руке, силясь проехать или пройти столько же миль, сколько покрывал до того, как проклятая нога стала ему помехой. Он играл в шары так часто, как только мог, и без конца переезжал из дома в дом, а свои печали доверял только Уиллу, доктору Баттсу и Кранмеру. Но не Кейт. Гарри не хотел беспокоить супругу. Она была ему дорога, ее нужно беречь.
Глава 37
Однажды вечером, по весне, Кейт пришла к Гарри в библиотеку. Король оставил Гардинера и его клерков, занятых бумажной работой, за столом в углу и поцеловал руку супруги, приветствуя ее.
– Надеюсь, ваша милость, сегодня вам лучше? – спросила Кейт.
– Хуже, мадам, – брюзгливо ответил Гарри. – Я получил донесения о новой ереси, и это меня огорчает.
Он увидел, что Гардинер быстро вскинул взгляд, а Кейт холодно посмотрела на епископа. Она его недолюбливала.
– Вы не должны тревожиться из-за таких вещей, когда сами нездоровы, – сказала королева. – И если бы некоторые более терпимо относились к реформам, было бы вообще не о чем беспокоиться. – Ее слова явно предназначались для ушей Гардинера.
– А что вы называете более терпимым отношением, мадам? – поинтересовался Гарри.
– Ослабление ограничений на чтение Библии. Разрешение каждому человеку, и женщинам в том числе, следовать голосу своей совести… Большее понимание и снисходительность!
– Ей-богу, мадам, у нас тогда будет религиозная анархия – каждый человек со своим мнением, а многие ли вообще способны его иметь? Нет, так не пойдет. А теперь, Кейт, забудьте об этом. Я хотел показать вам кое-что. – Гарри открыл большой альбом с рисунками архитектурных сооружений. – Я задумал построить дворец в классическом стиле.
Кейт взяла книгу:
– Это из Италии?
– Темпьетто Браманте в Риме. А вот палаццо Фарнезе. Какое это будет чудо, если такие здания появятся в Англии.
– Нам в Англии не нужна новомодная иностранщина! – встрял в разговор Сомерс, притаившийся за креслом короля. – Что плохого в старых добрых кирпиче и дубе?
Гарри ткнул его кулаком:
– Убирайся!
Уилл на цыпочках прокрался в угол, взял книгу и притворился, что читает ее, перевернув вверх ногами.
Сдерживая смех, Кейт обратилась к Гарри:
– Вы хотите построить новый дворец или переделать уже существующий?
Однако король был сердит на нее за то, что она вздумала поучать его, какую религиозную политику ему вести.
– Я устал, – сказал он. – До свидания, дорогая. Теперь я буду отдыхать.
Он демонстративно закрыл глаза, а когда открыл их, Кейт уже ушла.
Но перед ним стоял Гардинер и всем своим видом изображал крайнюю озабоченность.
– Ваша милость, я случайно услышал слова королевы.
Гарри нахмурился:
– Хорошая новость, когда женщины становятся такими грамотными. Не хватало еще, чтобы на старости лет меня поучала собственная жена!
Гардинер был весь сочувствие.
– Меня удивляет, что королева настолько забылась, стала спорить с вашим величеством и подвергать сомнению вашу мудрость в вопросах религии, а в этом вы превосходите не только всех современных правителей, но и докторов теологии. Никому из подданных вашего величества не пристало так дерзко перечить вам. Мне тяжело было слушать это.
Гарри кивнул, все острее ощущая, как плохо с ним обошлись.
Гардинер распустил крылья:
– Королю опасно выслушивать такие оскорбительные речи из уст подданного. Если люди осмеливаются прекословить своему государю на словах, то могут попытаться помешать ему и на деле. И к сожалению, ваша милость, у меня есть основания полагать, что религия, которой так стойко держится королева, не только нацелена на свержение власти правителей, но и учит еще и тому, что все должно быть общим.
– Какая религия? – изумленно спросил Гарри. – Королева так же набожна, как и я!
– Увы, если я не ошибаюсь, она склоняется к протестантской ереси. Я давно подозревал это. Есть признаки и зловещие указания на мою правоту.
– Я в это не верю! – заявил Гарри, но сам уже перебирал в памяти все мельчайшие намеки, подтверждавшие обвинения Гардинера.
Вдруг Гарри вспомнил слова из одного письма Кейт, присланного ею, когда он был в Булони. В тот момент они показались ему странными, но он не придал им значения, считая свою жену твердой в вере. Кейт препоручала его Господу в надежде, что он будет долго и счастливо жить на земле и обретет царство избранных на небесах.
Избранных. Это слово насторожило его – привело на память ересь швейцарского реформатора Кальвина, который верил в предопределение: Господь-де выделил своих избранных еще до того, как создал мир, и только они после смерти достигнут небес. Это было убеждение самых ярых протестантов.
Сердце Гарри сжалось. Неужели Кейт, его любимая Кейт, еретичка? Нет-нет, ему не вынести еще одного разбирательства с опорочившей себя женой, он не мог допустить мысли, что она потеряет надежду на обретение неба или претерпит наказание, полагавшееся за ересь. Отрубить головы двум женам – это уже достаточно плохо, но сожжение на костре…
Ему нужно узнать правду.
– Такие пагубные воззрения, – говорил меж тем Гардинер, – столь отвратительны и опасны для правителей, что я осмелюсь сказать: величайшая из подданных в этой стране, произнося такие слова и защищая подобные взгляды, заслуживает смерти.
– Милорд епископ, мы должны выяснить правду, – сказал Гарри, схватив Гардинера за рукав. – Я приказываю вам составить ордер на арест и допрос королевы.
В тот момент Гардинер походил на кота, загнавшего в угол мышь, и Гарри не сомневался, что епископ намерен погубить Кейт. Пришло время преподать урок ему и его зилотам, ведь выдвинутые обвинения наверняка не подтвердятся. А сам он сможет успокоиться насчет Кейт. Она же поймет, в какой опасности находилась, и это послужит ей предостережением.