В тот день король приказал, чтобы его доставили в Вестминстер, и обратился к парламенту, чувствуя, что, может быть, это в последний раз. Кейт умоляла его не ездить, но он не послушался. Ему нужно было многое сказать своим подданным, пока хватало сил.
Палата лордов была набита людьми до отказа, потому как весть о приезде короля летела впереди него и члены палаты общин тоже пришли на заседание. Гарри, превозмогая боль, сел на трон.
Спикер поклонился ему:
– Мы тепло приветствуем ваше величество и собрались здесь, желая поблагодарить вас за то, что вы уже тридцать шесть лет сохраняете мир в нашем королевстве и являетесь заботливым и милостивым отцом для нашего народа.
Гарри, слегка пристыженный и расчувствовавшийся, кивнул ему:
– Я благодарю вас, мистер спикер, за напоминание о моем долге государя, а он состоит в том, чтобы я взращивал в себе превосходные качества и добродетели, которые подобает иметь правителю и которых, признаю, мне очень недостает. – Он криво улыбнулся лордам. – Но за те скромные таланты, коими Господь наделил меня, я приношу Ему самую смиренную благодарность, намереваясь приложить все силы своего ума и все свое усердие к тому, чтобы приобрети те замечательные добродетели и свойственные правителю качества, которые, как вы считаете, мне присущи.
Король помолчал, затем обвел взглядом всех, кто находился в зале. В наступившей тишине можно было услышать, как упадет лист.
– А теперь, раз вы проявили такую доброту ко мне, я не могу не любить вас и не выказывать к вам милость, подтверждая тем, что ни один правитель в мире не любит своих подданных больше, чем я, и нигде подданные и простой народ не почитают и не слушаются своего государя больше, чем вы меня, на вашу защиту я потрачу все свои сокровища и подвергну себя любому риску. Но хотя мы пребываем в такой совершенной любви и согласии, это дружеское единство не может продолжаться, если вы, лорды светские, и вы, лорды духовные, и вы, мои добрые подданные, не предпримете усилий для исправления одного недостатка, что я от всего сердца прошу вас сделать. – Гарри подался вперед, превозмогая пульсирующую боль в ноге, и заговорил строго: – Нет между вами милосердия и согласия, но правят средь вас раздоры и вражда. Святой Павел написал в Послании к коринфянам: «Любовь долготерпит, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится»[30]. Но посмотрите, какие меж вас любовь и милосердие, когда один называет другого еретиком, а тот в ответ нарекает его папистом и лицемером? Таковы признаки милосердия? Нет, нет, говорю вам твердо: недостаток доброты будет препятствием для горячей любви между нами, если этот порок не исправить.
Увы, как могут бедные люди жить в согласии, когда проповедники своими речами сеют вражду и противоречия? Люди ищут в вас света, а вы несете им тьму. Исправьте это, призываю вас, и не искажайте Слово Божье, проповедуйте истинно и подавайте пастве хороший пример, или же я, которого Господь назначил своим наместником и верховным правителем здесь, добьюсь искоренения раскола и исправления этих чудовищных нарушений в соответствии со своим долгом.
Последовала еще одна пауза, король ждал, пока его слова проникнут в умы слушателей, после чего, собравшись с духом, заговорил о самом сокровенном:
– Мне очень горько слышать, как Слово Божье, это бесценное сокровище, обсуждается, перекладывается на рифмы и распевается в каждой таверне и на постоялом дворе, как искажается его истинный смысл. Не менее грустно мне оттого, что читающие Слово Божье следуют ему так слабо и без души. Я вижу, что никогда еще милосердие не было столь мало распространено среди вас, а добродетельная жизнь никогда не пользовалась меньшим почетом, да и самого Господа никогда не почитали меньше среди христиан и не служили Ему с меньшим рвением. Поэтому, как я сказал раньше, будьте милосердны друг к другу, как брат к брату! Любите Господа, страшитесь Его и служите Ему, к чему я, как ваш верховный глава и государь, настоятельно вас призываю. И тогда, нет в том сомнения, любовь и согласие между нами никогда не нарушатся.
Король замолчал и в изнеможении откинулся на спинку кресла. По залу парламента прокатился восторженный ропот, который вдруг превратился в бурные, долго не смолкавшие аплодисменты. Гарри встал и поклонился, ничего не видя перед собой из-за навернувшихся на глаза слез. К выходу ему пришлось продираться едва ли не с боем.
– Для нас, не часто имеющих возможность слышать ваше величество, – сказал ему один из молодых членов парламента, – это было огромной радостью и утешением, и я считаю этот день счастливейшим в моей жизни!
Гарри улыбнулся и хлопнул его по плечу.
Король поправился, но в феврале у него опять началась лихорадка, и он три недели не покидал своих покоев. Постепенно набираясь сил, Гарри строил планы, как будет помогать университетам, потерявшим доходы из-за проведенных им реформ.
– В Оксфорде, – сказал он Кейт, которая сидела у его постели и вышивала, – я воссоздам основанный Уолси Кардинальский колледж и переименую его в колледж Церкви Христа. Там будут преподавать теологию, греческий и иврит, а местная церковь станет соборной для новой епархии Оксфорд. Первым настоятелем я назначу доктора Кокса, бывшего учителя Эдуарда, а сам буду исполнять роль ревизора, если Господь даст мне сил.
Кейт обрадовалась:
– Я давно надеялась, что вы создадите свой университет. Это станет достойным памятником вам и вашей великой учености.
– Я еще не умер, – отшутился Гарри, а Кейт испугалась, и, видя ее смятение, король усмехнулся. – Я понимаю, что вы имели в виду, Кейт. Мне хотелось бы, чтобы меня вспоминали как покровителя образования, поэтому я создам новый колледж в Кембридже. Он будет называться колледж Святой Троицы. Вы знали, что в тысяча пятьсот сороковом году я выделил средства на содержание в Кембридже пяти профессоров – греческого, иврита, гражданского права, теологии и медицины?
– Конечно, мне это известно. Вы прославились этим повсюду. Я слышала о вашем благодеянии, когда еще жила в Йоркшире!
К середине марта Гарри встал с постели и азартно резался в карты со своими придворными, много проигрывая. Вскоре он уже чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы прийти на заседание Совета, где его встретили протестами против больших земельных пожалований, которые он сделал своим новым колледжам. Особенно жарко возражали те, кто еще со времен роспуска монастырей рассчитывал заграбастать владения университетов.
– Господа, – укоризненно проговорил король, – уверяю вас, нет в Англии земель, которым найдено лучшее применение, чем те, что отданы нашим университетам, так как благодаря наличию этих учебных заведений управление нашим королевством окажется в умелых руках, когда мы все умрем и сгнием в могилах.
От этих слов по спине у него пробежал холодок. «Но еще не теперь, – взмолился про себя Гарри. – Дай мне еще пожить, Господи!»
Нога по-прежнему немного беспокоила его, но ему было лучше, хотя на лице запечатлелись следы перенесенных страданий.
Кейт писала новую книгу под названием «Плач грешника».
– Остерегитесь, пусть она не будет слишком радикальной, – предупредил ее Гарри. – Гардинер и его сторонники опять взялись искоренять ересь. Сейчас опасный момент для проповеди реформ.
– Я буду благоразумна, – пообещала Кейт.
Однажды весенним днем вскоре после этого разговора Гардинер торопливо вошел в кабинет Гарри:
– Ваша милость, вам следует знать, что я допросил доктора Эдварда Кроума.
– Это проповедник, послушать которого стекаются мои придворные?
– Он самый, сир. У меня есть основания полагать, что он входит в кружок тайных протестантов, которые собираются в Лондоне. Если мы надавим на него, он может выдать имена других участников.
– Тогда допросите его еще раз, – сказал Гарри. – Вырвите ересь с корнем!
Через два дня Гардинер вернулся:
– На допросе Кроум назвал своих сообщников. Некоторые из них – ваши придворные, сир, и среди них есть женщина, известная смутьянка по имени Анна Эскью. Она сама называет себя протестанткой и имеет связи при дворе, знакома даже с некоторыми дамами королевы.
Гарри заметил огонек в глазах Гардинера и понял, куда клонит епископ, – это очередная попытка очернить Кейт. Что ж, он этого не потерпит!
– Могу я взять ее под арест и допросить? – Гардинер нетерпеливо ждал ответа.
Гарри вздохнул:
– Ладно.
Следующие несколько дней король провел в беспокойстве: вдруг эта Эскью бросит тень на Кейт?
Потом перед ним неожиданно предстал сэр Эдмунд Уолсингем, лейтенант Тауэра. Он стоял и едва не заламывал руки, жалуясь на то, что лорд-канцлер и сэр Ричард Рич пытали Анну Эскью.
– Женщина отказывалась говорить, ваша милость, поэтому они приказали мне растянуть ее на дыбе. Когда я увидел, что ее выносливость на пределе, то подошел отвязать ее, однако милорд канцлер был зол, что ничего от нее не выведал, и приказал мне снова растянуть ее. Я отказался, поскольку женщина совсем ослабела и могла умереть. – Сэр Эдмунд сглотнул.
Ослушаться лорд-канцлера – это был серьезный проступок, но пытки в Англии запрещены, если на них не дали разрешения король или Совет, и, разумеется, никто с таким запросом к Гарри не обращался.
– Милорд пригрозил, что доложит о моем ослушании вашей милости. Потом он и сэр Ричард Рич скинули мантии и принялись сами вращать валики. Мистресс Эскью терпела их жестокость, пока почти не оторвали ее руки и ноги от тела, но так и не смогли ничего добиться. Мучители оставили ее в покое, только увидев, что она едва жива. Тогда они положили ее на пол и продолжили допрос. Когда все закончилось, я поспешил сюда.
– Они получили у Совета разрешение пытать узницу? – спросил Гарри.
– Нет, сир.
Король пришел в ярость. Ризли и Рич оба были членами Тайного совета и прекрасно знали, что нарушают закон. Но разумеется, они понимали, что в Совете им воспротивятся реформисты.