– Эти люди – мои друзья, – заявил Гарри.
Втайне он и сам уже начинал тревожиться из-за их чрезмерной фамильярности, хотя дозволял и даже поощрял ее. Тем не менее ему не хотелось прогонять своих ближайших компаньонов.
– Увы, сир, они плохие друзья. Вы, может быть, не знаете, что недавно, во время дипломатической миссии в Париж, Невилл и Брайан публично опозорили себя, когда сопровождали короля Франциска, который переодетым ехал по улицам. Они кидали в прохожих яйца, камни и другие мелкие вещи.
Гарри вспыхнул, припомнив те времена, когда с друзьями инкогнито посещал лондонские таверны, напивался там и творил разные глупости. Он молился про себя, чтобы Уолси никогда не прознал об этом.
– Сдается мне, что домой они вернулись целиком французами в еде, питье, манере одеваться и французами же в пороках. – Суррей фыркнул.
– Это верно, сир, – вставил слово Норфолк. – Они усмехаются, сравнивая ваш двор с французским, язвительно шутят над пожилыми придворными и служителями двора и в целом ведут себя предосудительно.
– Да, сир, – хором подхватили другие советники, даже сэр Томас Болейн.
– Мы просим вашу милость положить конец их недостойному поведению, так как оно плохо сказывается на вас, – требовательным тоном произнес Уолси.
Гарри заерзал на месте. Он как будто снова стал юнцом, которого отчитывает отец. Но как бы то ни было, возмущен он таким обращением с собой или нет, а нужно что-то предпринять, и Гарри понимал, чего от него ждут.
– Хорошо, – сказал он. – Милорд камергер, вызовите их всех и увольте с постов, а затем прикажите им покинуть двор. Но они могут по-прежнему быть полезны мне. Кэрью и Невилл пусть отправляются в Кале и помогают укреплять оборону, остальные могут заняться делами в своих графствах.
Гарри встал и удалился, не желая раздумывать о том, как сильно опечалит его друзей удаление от двора. Вскоре он уже скучал по ним, жизнь была теперь не такая веселая, но дни шли за днями, король видел, что мало кто при дворе расстроен отъездом его опальных приятелей, и начал чувствовать, что поступил правильно. Королю не пристало быть дураком, ему нужно хранить свое достоинство, вести себя солидно.
Вместо уволенных со службы Уолси ввел в личные покои нескольких рыцарей постарше и более серьезных, которые полюбились Гарри, хотя он и понимал, что это люди кардинала. К счастью, Генри Норрису позволили остаться, так как все считали его человеком достойным доверия, вдумчивым и умеющим хранить тайны. Несомненно, Уолси, Норфолк и остальные советники надеялись, что, освободившись от влияния своих приятелей, Гарри перейдет к новому образу жизни, более подобающему взрослому мужчине, будет уделять меньше времени пирам и развлечениям и займется государственными делами.
Советники объединились с Уолси в борьбе против личных покоев, но тем и ограничились, в целом их недовольство кардиналом выражалось явственнее, чем обычно. Особую зависть у Норфолка вызывал его прекрасный дворец Хэмптон-Корт. Герцог теперь взял под крыло старика Скелетона, бывшего наставника Гарри, и, вероятно, именно он подбил его сочинить несколько язвительных виршей с нападками на Уолси, которые изрядно веселили придворных. Скелетон явно получал удовольствие, высмеивая бесстыдные амбиции кардинала и его низкое происхождение.
Почему ты не едешь никак ко двору?
Туда, где король, или в Хэмптон?
Двор королевский главнее всех,
Но хэмптонский больший имеет успех.
Уолси так разгневался, прочтя эти строки, что приказал арестовать Скелетона, однако старик нашел убежище в святилище Вестминстерского аббатства. Гарри тоже готов был послать за ним стражу, так как Скелетон осмелился атаковать и его в пьесе-моралите под названием «Великолепие». Ожидалось, что произведение будет хвалебным, но вместо этого король обнаружил в нем суровые порицания за неумеренное пристрастие к удовольствиям и советы искать компромисс между показной роскошью и умеренностью. В пьесе король увольнял со службы мудрого министра и давал слишком много власти глупому. Намек читался довольно легко, и Гарри нашел это неприятным для себя. Если бы старый учитель не скрылся в святилище, бывший ученик запер бы его ненадолго в Тауэре.
Приятели Гарри разъехались, и сам он обратился к делам серьезным. К примеру, озаботился созданием собственной гробницы. Торриджано великолепно оформил место упокоения его родителей в Вестминстерском аббатстве. Когда Гарри смотрел на позолоченные фигуры покойных, то будто снова видел их живыми: отец, как обычно, угрюмый и строгий, а мать представала перед ним во всей прелести своей красоты и нежности. Он думал, что Кейт окажется во всем похожей на нее, и до некоторой степени его надежды оправдались, однако там, где мать имела успех, его жена сплоховала, ведь она не родила ему сына.
Для себя Гарри хотел создать еще более впечатляющую гробницу, которая отражала бы величие его персоны и его свершений, – громадный склеп из белого мрамора и черной яшмы с возвышающейся над ним триумфальной аркой, увенчанной статуей его самого верхом на коне в окружении десятков фигур в полный рост, как при жизни.
Когда он не чертил планы своего мемориала, то проводил время на ристалище или в обществе своего нового астронома Николаса Кратцера, которого убедил покинуть родную Германию ради того, чтобы поступить на службу к английскому королю. Кратцер был бесконечно остроумен и поддерживал добрые отношения с Эразмом и Томасом Мором.
Как-то раз в конце весны Кратцер принес в кабинет Гарри солнечные часы собственного изобретения. В обычной ситуации король сразу заинтересовался бы новинкой, но в тот момент его мысли были заняты другими вещами: результаты выборов императора могли стать известны в любой момент, и Гарри с нетерпением ожидал их.
В конце концов он не выдержал:
– Увы, господин Кратцер, государственные дела зовут меня. Мы обсудим ваше изобретение в другой раз.
– Есть новости? – в который уже раз спросил он, врываясь в кабинет Уолси.
– Нет, ваша милость, пока нет.
– Как по-вашему, у меня хорошие шансы на избрание? – Гарри повторял этот вопрос постоянно, он не мог вынести мысли, что его обойдут.
– Я настроен вполне оптимистично, – ответил Уолси. – Но не думаю, что мы получим результаты на этой неделе. Не поехать ли вам на охоту, сир?
Гарри так и сделал. Его голова полнилась планами, что` он сделает, если станет императором. Он видел себя в Риме, стоящим на коленях перед папой, который возлагает на его голову корону Карла Великого; представлял, как объезжает весь христианский мир и перед ним склоняются все народы; грезил о том, как удобно устраивается в прекрасных дворцах Бургундии, Германии, Австрии, Венгрии, Италии. Henricus Imperator! Как это звучало!
Герцог Бекингем роскошно принимал у себя короля в Пенсхерст-Плейсе, они с удовольствием играли в теннис, и тут наконец объявили о прибытии Ричарда Пейса. Гарри поспешил принять его в саду, подальше от чужих ушей.
– Ну?.. – Короля распирало от нетерпения.
– Ваша милость, боюсь, это не та новость, которую вы хотели бы услышать. Императором выбрали инфанта Карла.
– Этого юнца?! – ужаснувшись, воскликнул Гарри. – Клянусь Богом, он к этому не готов!
Однако демонстрировать свое жестокое разочарование было ни к чему. Он не должен терять лицо, чего бы это ни стоило.
– Ну что ж, я уверен, выборщики понимали, что делают.
– Ваша милость, вы не представляете, сколько денег Карл потратил на подкуп, – сказал Пейс с видимым отвращением.
– Если Империя настолько коррумпирована, я очень доволен, что не выиграл выборы, – ответил Гарри, благодарный своему секретарю за то, что тот помог ему справиться со смятением. – А теперь, друг мой, я настаиваю, чтобы вы поужинали со мной.
Пока они шли в зал, Гарри обратился мыслями к будущему:
– Лучше бы я не увлекался так выборами императора, Ричард. Мне следовало встретиться с королем Франциском, но теперь это придется отложить до следующего года. Я знаю, он так же, как и я, ждет этой встречи. Мы договорились не бриться, пока не увидимся, вот откуда у меня эта борода. Королеве она не нравится. – Он усмехнулся.
– По-моему, вашей милости она очень идет, – сделал ему комплимент Пейс.
Гарри был с ним согласен. Красивая золотистая борода выделяла его на фоне других мужчин. Но Кейт ополчилась на нее.
– Терпеть не могу бороды! – горячилась она. – Мне нравится, когда вы чисто выбриты и выглядите нормально. Очень вас прошу, избавьтесь от нее ради меня!
Она так расшумелась, что Гарри, предпочитавший тихую жизнь, капитулировал. После чего был вынужден написать королю Франциску – объяснил, что произошло, чувствуя себя дураком. Однако Луиза Савойская, мать Франциска, аккуратно замяла этот дипломатический инцидент, заявив, что любовь, которую питают друг к другу два короля, заключена не в бородах, а в их сердцах. Услышав это, Гарри улыбнулся. Как легко ложь становится валютой в политике.
В душе он знал, что не стоило уступать Кейт. Они все больше и больше отдалялись друг от друга, – по крайней мере, с его стороны отчуждение усиливалось. Разница в возрасте пять с половиной лет становилась все более очевидной. Одного взгляда в зеркало Гарри хватало, чтобы понять: иностранные послы не преувеличивали, называя его самым красивым правителем во всем христианском мире. Он по-прежнему был красив, по-прежнему превосходно сложен. Природа, говорили люди, не могла сделать для него больше. Рядом с ним Кейт выглядела блеклой, следы горестей и разочарований избороздили ее лицо, которое освещалось, только когда она видела его; в такие моменты женщина средних лет казалась свежей девушкой. Рыцарские чувства Гарри были сильно задеты, когда ему передали, что король Франциск назвал Кейт старой и безобразной, а ведь он даже не видел ее, тем не менее французский монарх был недалек от истины. Твердый, выступающий вперед подбородок Кейт действительно выглядел безобразно, тут ничего не скажешь.