Уолси втянул ноздрями воздух.
– Незаконнорожденность – серьезное препятствие к наследованию престола, сир, но при определенных обстоятельствах таких детей можно узаконить. Однако, прежде чем ваша милость встанет на этот путь, нужно привезти мальчика ко двору, чтобы люди видели его. Тогда вы сможете оценить, примут его ваши подданные или нет.
Гарри начал расхаживать по комнате.
– Ему шесть лет. Учителя говорят, что он капризен и не может сосредоточиться. Они опасаются, что мать испортила его.
– Вашему сыну нужна твердая рука, сир, и все будет в порядке, – успокоил его Уолси. – Его пора передать на попечение мужчин. Он очаровательный мальчик и будет завоевывать сердца, а непоседливость естественна для такого юного создания.
– Я воспользуюсь вашим советом, – сказал Гарри.
Генри Фицроя привезли в Виндзорский замок ровно ко Дню святого Георгия, когда проводилась ежегодная церемония ордена Подвязки. Мальчика торжественно возвели в рыцари. Кейт давно уже знала о его существовании и не питала к нему затаенной вражды. Она даже пришла посмотреть на церемонию из своей молельни над главным алтарем часовни Святого Георгия. Гарри был тронут этим, ведь его сын представлялся живым укором королеве, которая не смогла родить ему наследника. Но если Кейт принимала Фицроя, другие и подавно примут. Король радовался, что мальчик вел себя примерно – перед посвящением он очень строго поговорил с маленьким Генри, – и гордился тем, что рядом с ним, во второй ложе на стороне государя, сидит его сын. Гарри обводил взглядом лица лордов и священников и ни на одном не заметил даже намека на неодобрение: многие снисходительно улыбались мальчику. Думали ли они о том же, о чем думал Гарри?
Сильно воодушевленный, король решил раскрыть свои намерения.
– Я собираюсь сделать Фицроя герцогом, – сказал он Уолси. – Я передам ему два королевских герцогства – Ричмонд и Сомерсет. Мой отец перед восшествием на престол владел графством Ричмонд, он сделал моего брата Эдмунда герцогом Сомерсетом, этот титул некогда носили мои предки Бофорты. Таким образом я покажу всему миру, что мой сын имеет высокий статус и в его жилах течет королевская кровь. Взгляните, я придумал для него герб. – Гарри подтолкнул к Уолси лист пергамента.
– Я прощупал почву, – ответил ему кардинал. – Многие опасаются споров из-за наследования трона и предпочли бы, чтобы этот вопрос был урегулирован. Думаю, Фицроя могут принять в качестве наследника.
– Посмотрим, как люди отреагируют на возведение его в герцоги, – пробормотал Гарри.
Инвеститура выбранных для возведения в ранг пэра состоялась в июне в зале для приемов во дворце Брайдуэлл. Было нестерпимо жарко. Гарри стоял под парадным балдахином в окружении кардинала Уолси, герцогов Норфолка и Саффолка, а также графов Арундела и Оксфорда и изнемогал от жары в бархатной мантии, отороченной горностаем. В зал битком набились придворные, воняло потом.
Прозвучали фанфары, вошел Генри Фицрой. Он встал на колени перед отцом. Под чтение патента на титул Гарри надел на него сине-красную мантию, дал ему в руки меч, на голову возложил церемониальную шапку и герцогскую корону. После этого мальчик занял место рядом с отцом на помосте, возвысившись над всеми другими пэрами, находившимися в зале, хотя и выглядел на их фоне совсем крохой. Послание, отправленное таким образом, было внятным и четким: Фицрой стал следующим в ранге после его величества и может, по воле короля, легко вознестись еще выше.
Следующими вперед вышли племянник Гарри Генри Брэндон, которого сделали графом Линкольном; его кузены Генри Куртене, граф Девон, который стал маркизом Эксетером, и Томас Меннерс, получивший титул графа Ратленда; наконец очередь дошла до сэра Томаса Болейна, который раздувался от важности, так как его возвели в пэрство под именем лорда Рочфорда.
На протяжении всей церемонии Кейт сохраняла невозмутимое спокойствие, однако она не смотрела на Гарри и не говорила с ним, пока они вместе сидели на пиру, устроенном в честь появления новых аристократов, а потом смотрели представление масок. Когда Гарри присоединился к супруге на вечерне, она была решительно холодна, но во время следующего визита короля, к его великому облегчению, о юном Фицрое не упомянула.
А вот сестра Гарри не проявила такой сдержанности.
– Если вы думаете, что люди примут вашего бастарда в качестве короля, подумайте еще раз! – едко проговорила она, придя в покои Гарри попрощаться с ним перед отъездом. – Говорю вам, этого не будет.
– Тогда что вы предлагаете делать с наследованием престола? – прорычал Гарри.
– У вас есть наследница! – возразила Мария. – Нет никаких причин, почему принцесса не может стать великой королевой.
– Мои подданные никогда не примут женщину в качестве своей повелительницы. Тут не Испания.
– И бастарда они тоже не примут!
– Я больше не хочу этого слушать! – резко сказал Гарри и ушел прочь.
– Кейт думает, это Уолси вас надоумил! – крикнула ему вслед Мария. – Он ненавидит ее, ведь она испанка, к тому же тетка императора, и постарается сделать все, лишь бы отомстить Карлу за то, что тот не помог ему стать папой!
– Хватит! – Гарри обернулся через плечо и рявкнул: – Придержите язык, сестрица!
Немного успокоившись, он был вынужден признать, что Мария права. Уолси не отнесешь к сторонникам Империи, он всегда симпатизировал французам, и неудивительно, что Кейт не доверяет ему. Никто не пытался подорвать главенство кардинала в вопросах политики, и Гарри по-прежнему во всем полагался на него; Уолси и правда был незаменим. Однако король начинал сознавать, что сам уже повзрослел, его взгляды на жизнь меняются и ему становится неприятно делить власть с человеком, которого он когда-то возвысил.
Несмотря на это, Гарри было все так же неприятно слушать критику в адрес Уолси. Норфолк никогда не стеснялся высказывать свои взгляды. Только на прошлой неделе в Йорк-Плейсе он заявил без обиняков:
– Со всем уважением, ваша милость, он забирает слишком много власти, себе во вред. Я помню времена, когда Уолси говорил: «Его величество сделает так-то и так-то». Потом это превратилось в «Мы поступим так-то». А теперь он уже заявляет: «Я сделаю так». – Норфолк обвел взглядом великолепный зал, увешанный дорогими шпалерами, которые, как было известно Гарри, меняли раз в неделю, и буфет, стонавший под грузом посуды. – Сир, этот кардинал – король. Выставляя напоказ свои богатства, он демонстрирует всем, что ваша честь для него мало значит.
Гарри и сам испытал благоговейный восторг, любуясь великолепием Йорк-Плейса. Он с завистью смотрел на картины, прекрасную мебель, алебастровую кровать с гербом Уолси и восхитительный сад за окном. Слова Норфолка задели его за живое. Брайдуэлл был роскошен, но ему не хватало великолепия и простора дворцов Уолси. Места вокруг Брайдуэлла было мало, его вплотную окружали другие здания. Короля охватили недовольство и зависть.
Однако за ужином в тот вечер он искренне наслаждался блестящим обществом Уолси, который с упоением рассказывал ему о Кардинальском колледже, новом учебном заведении, открытом им в Оксфорде, и о прекрасной гробнице, которую он строил для себя в Виндзоре, в маленькой часовне, где должен был найти последний покой и сам Гарри; правда, конструкция сооруженного там склепа королю не понравилась, и ее разобрали, а сама часовня была отдана в распоряжение кардинала.
– Для меня большая честь, что ее милость королева заинтересовалась моим колледжем, – говорил Уолси, пока они ели с тарелок из чистого золота. – Она выразила радость по поводу того, что это учебное заведение будет привлекать студентов со всей Англии и они, как и преподаватели, будут молиться о ее благоденствии.
При упоминании о Кейт в голове у Гарри всплыли мысли о менее приятном деле. Королева не питала дружеских чувств к кардиналу. Они оба знали это.
– Я понимаю, что были некоторые неприятности, касающиеся ее милости, – пробормотал король.
– Боюсь, она обвиняет меня в возвышении Фицроя, – с печальным видом произнес Уолси. – Три придворные дамы королевы, испанки, побуждали ее поднять из-за этого шум, я сразу же их уволил.
– Знаю. – Гарри кивнул, думая, что у кардинала, должно быть, есть шпионы даже при дворе Кейт или кто-то подслушал сплетни. – Она просила меня отменить это распоряжение, но я велел ей покориться и не возражать. – Он сморщился при воспоминании о том, какое горькое выражение появилось на лице Кейт.
– Мне жаль, из-за меня у ее милости возникли проблемы, – сказал Уолси.
Гарри нахмурился. Если сообщениям из Испании можно верить, скоро Кейт окажется в еще большей изоляции при дворе, так как отношения между королем Англии и его союзником становились все более прохладными.
То, о чем Гарри и Кейт догадывались и чего боялись, сбылось: император отказался от принцессы Марии. Ему предложили в жены красавицу Изабеллу Португальскую, которая приносила ему почти миллион дукатов приданого, и он решил, что не хочет ждать, пока Мария вырастет.
Гарри рвал и метал, узнав об унижении своей дочери, хотя разум твердил ему, что он сам на месте Карла поступил бы так же. Кейт плакала: ее мечта об испанском браке для Марии была разорвана в клочья.
Король вымещал свою злость на супруге:
– Теперь, раз Мария не едет в Испанию, ей нужно готовиться к тому, чтобы стать королевой. Вы говорите, она обладает необходимыми качествами, она вылитая Изабелла. Что ж, я надеюсь, вы не ошибаетесь.
– Мария станет великой королевой! – заверила его Кейт. – Я в этом не сомневаюсь.
– Увидим, – буркнул Гарри и на большее не сподобился. – Я не намерен официально делать ее принцессой Уэльской, но она будет исполнять эту роль. Вы помните, что мой отец и дед отправляли своих наследников жить в Ладлоу…
– Нет, Генрих! – перебила его Кейт. – Прошу вас, нет!
– Но, Кейт, это лучшее ученичество для будущего правителя. Я сам жалею, что не имел такой возможности, но я был всего лишь младший сын, поэтому в Ладлоу отправили Артура. Так Мария лучше всего познает науку управления государством. Ей девять лет,