– Но я выиграю дело? – Гарри не скрывал раздражения.
– Думаю, да. Большинство свидетельств склоняет чашу весов в вашу пользу, хотя епископ Фишер встрял не к месту – встал и заявил, что никакая сила, человеческая или Божественная, не может расторгнуть ваш брак.
Гарри совсем пал духом. Он рассчитывал на Фишера.
– Но это точка зрения всего лишь одного человека.
– Так и есть, и вряд ли многие прислушались к нему.
– А что Кампеджо?
– Он не подает виду, но, мне кажется, относится к делу сочувственно. По-моему, вашей милости не о чем беспокоиться.
Но как было не переживать. Неделя шла за неделей, июнь перетек в июль, а разбирательство все не заканчивалось. И вот, когда до начала августа остались считаные дни, Уолси явился к Гарри с триумфальной улыбкой на лице:
– Ваша милость, может быть, вам стоит сегодня побывать в суде. Кампеджо намекнул, что готов вынести решение.
Сердце Гарри запело. Он прошел по галерее, выстроенной вдоль берега реки, в монастырь Блэкфрайерс и уселся на трон. Трон Кейт пустовал. После своего драматического обращения к королю в суде она больше не появлялась.
Кампеджо встал:
– Заслушав обе стороны и приняв во внимание все свидетельства, я пришел к выводу, что не могу вынести решение, а потому передаю дело в Рим, дабы оно было разобрано самим его святейшеством.
Наступила тишина, все были потрясены. Гарри пытался осмыслить значение произнесенных легатом слов. Передает в Рим… То есть пройдут недели, если не месяцы… Новая отсрочка. Гарри увидел, как Анна ускользает от него, сам он стареет, его надежды на обретение наследника разбиваются вдребезги…
Вдруг кто-то сильно стукнул кулаком по столу. Саффолк. Лицо герцога побагровело от гнева.
– Клянусь святой мессой, в Англии никогда не будет веселья, пока среди нас кардиналы! – крикнул он.
Гарри посмотрел на Уолси – именно он заставил его поверить, что все будет хорошо. Кардинал, как и все прочие, выглядел напуганным; ему наверняка было ясно, что передача дела в Рим могла означать для него полный крах. Гарри заметил, как Уолси скрестился взглядом с Саффолком.
– Из всех людей в этом королевстве у вас, милорд, меньше всего причин обижаться на кардиналов. Потому как, если бы я, простой кардинал, не пришел на помощь, когда вы женились на сестре короля, не сносить бы вам головы на плечах.
Клянусь Богом, ну и гордец! Не время сейчас вспоминать о власти, которой он обладал и распоряжался долгое время благодаря щедрости и чрезмерному доверию своего короля, столь прискорбно не оправданному. Гарри весь кипел внутри. Вот чего добился Уолси: все таращатся на него, а он стоит и не знает, куда деваться от стыда. Какое унижение! Ярость вскипела в груди короля. Он этого так не оставит, не потерпит пренебрежения к себе даже от папы, который к тому же в большом долгу перед ним за его выступление против Лютера в защиту Церкви.
Клименту нужно показать, какую ошибку он совершил, решил Гарри, сердито уходя из зала и не глядя ни на кого. Если он не ответит на оскорбление, Англия ему этого не простит.
Анна поспешила ко двору, чтобы узнать исход дела. Естественно, ее разозлило известие о передаче разбирательства в Рим. Иначе и быть не могло. Кейт, без сомнения, торжествовала в своих опустевших покоях, а Уолси хандрил, попав в немилость. Гарри взял Анну с собой в летнюю поездку по стране и позаботился о том, чтобы ее окружали почести, достойные королевы. Она, Норфолк, Рочфорд и остальные члены фракции Болейнов непрестанно побуждали Гарри избавиться от кардинала. А тот, хотя и злился на Уолси, не мог запросто отказаться от него. Одного разочарования недоставало, чтобы уничтожить дружбу, длившуюся больше двадцати лет. Прошло несколько недель после окончания суда, и Гарри ощущал теперь скорее не злость, а печаль.
Они находились в Графтоне, рядом с Нортгемптоном, когда ко двору прибыли двое легатов, чтобы Кампеджо официально испросил у короля разрешение на отъезд в Рим. Анна, само собой, была против того, чтобы Гарри принимал Уолси, но король настоял на соблюдении приличий.
Вошедший в наполненный людьми зал для приемов Уолси заметно волновался. Он встал на колени перед государем. Видя кардинала таким несчастным и униженным, Гарри ощутил внезапный прилив былой любви к нему. Улыбаясь, он поднял кардинала с колен и отвел в нишу у окна. Придворные напряженно следили за ними. Кто-нибудь из них наверняка поспешит к Анне и расскажет, как тепло Гарри принял ее врага, но сам он был намерен показать, что Уолси по-прежнему может быть им полезен.
– Ваша милость, простите меня, – пробормотал кардинал. – Я сделал все возможное, чтобы убедить легата вынести вердикт в вашу пользу. У меня есть большие подозрения, что он получил указание всячески затягивать дело еще до того, как покинул Рим. Если я могу сделать что-нибудь для исправления ситуации, то незамедлительно примусь за это.
Гарри положил руку на плечо кардинала:
– Я уверен, из этого тупика есть выход. Будем работать и искать его вместе. – Как же радостно было Генриху видеть исполненные благодарности глаза Уолси. – Утром мы увидимся и все обсудим. А теперь вы, должно быть, проголодались. Идите обедать, до завтра.
Анна была вне себя. Сидя напротив короля за столом, она разражалась громкими тирадами, плакала и корила его.
– Как вы могли принять хотя бы на минуту человека, который принес столько зла вам и вашему королевству?! – визгливо воскликнула она. – Так вы еще провели утро, запершись с ним в кабинете! – Анна так разошлась, что Гарри начал опасаться, как бы она опять не уехала в Хивер. – Мы собирались завтра осмотреть новый охотничий парк, – надувшись, проговорила она.
– Но, дорогая, у меня есть дела, которые нужно обсудить с кардиналом.
– Какие дела могут быть у вас с изменником!
Она, как всегда, победила в споре. Жалкий, страшась потерять ее, Гарри согласился поехать с ней в охотничий парк.
Когда они уже сели на лошадей и были готовы к отъезду, во дворе появились двое кардиналов. Гарри заметил смятение на лице Уолси.
– Милорд кардинал! – крикнул он с седла. – Боюсь, сегодня утром у меня нет времени для разговора. Всего вам хорошего! – И уехал с Анной, которая обернулась через плечо с триумфальной улыбкой.
Она приказала устроить роскошный пикник и позаботилась о том, чтобы король отсутствовал во дворце весь день. Когда он наконец вернулся, Уолси и Кампеджо уже не было: легату предстоял долгий путь и он не мог позволить себе задержки.
Вскоре Гарри обнаружил, что у Кейт появился стойкий защитник в лице вновь прибывшего императорского посла Юстаса Шапюи, гуманиста и друга Эразма Роттердамского. Император сделал хороший выбор. Сорокалетний Шапюи, судья из Савойи, был великолепным знатоком канонического права, человеком способным, проницательным и не стеснявшимся высказывать свое мнение. Это Гарри понял быстро. Шапюи так и рвался заступаться за королеву, чем раздражал короля, который тем не менее искренне полюбил посла. В других обстоятельствах они могли бы стать друзьями. Разумеется, Анна и ее родня терпеть не могли Шапюи, и эта антипатия была взаимной.
– Новый посол высказывается с осуждением по поводу религиозных наклонностей мистресс Анны, – сообщил Саффолк, когда они с Гарри прохладным осенним днем упражнялись в стрельбе из лука по мишеням.
– Она поощряет реформу Церкви, и, Господь свидетель, это необходимо, – сказал Гарри. – И не больше того, к чему призывает Эразм.
– По словам Шапюи, она и ее родня больше лютеране, чем сам Лютер, они поддерживают его еретические доктрины и практики. Он утверждает, будто мистресс Анна – главная причина распространения в стране лютеранства.
– Клянусь Богом, я заткну ему рот! – взорвался Гарри.
– Честно говоря, – продолжил Саффолк, натягивая тетиву, – она действительно поддерживает реформаторов, которые открыто бросают вызов традиционным учениям Церкви, и это может быть истолковано неправильно.
Гарри задумался. Ему хотелось, чтобы Анна прекратила свою деятельность. Но она вела крестовый поход против злоупотреблений в Церкви и считала своей миссией реформирование Церкви, которая разрешала торговать индульгенциями, духовенство которой накапливало немыслимые богатства, а папа принимал (или не принимал) решения с оглядкой на политические соображения. Разве мог король возражать против этого?
В последовавшие дни и недели, стоило Гарри заговорить об Уолси или упомянуть, что неплохо было бы использовать его выдающиеся способности для урегулирования известного вопроса, Анна всякий раз реагировала так бурно, что король отступался, ненавидя себя за это, но боясь услышать, что с нее хватит. Она даже обвинила кардинала в колдовстве и заявила, что не успокоится, пока он не заплатит за свои гнусные планы расправиться с ней. Тщетно Гарри протестовал, опровергая ее обвинения и утверждая, что Уолси работал без устали, едва не свел сам себя в могилу, лишь бы добиться расторжения брака. Анна ничего не слушала.
В конце концов Гарри сказал, что кардиналу предъявят обвинение по Статуту о превышении власти.
– Что это такое? – с подозрением прищурившись, спросила Анна.
– Статут запрещает вмешательство папы в английские дела без королевского согласия. Уолси не сможет отрицать, что без моего ведома получал папские буллы. – Гарри не осмеливался признаться Анне в том, насколько велико было его доверие Уолси: он разрешил кардиналу вести дела со Святым престолом по своему усмотрению.
Гарри долго терзался, решая, как ему поступить с Уолси. В октябре он снял кардинала с поста лорд-канцлера и отправил Норфолка с Саффолком в Эшер забрать у него Большую печать. Но, помимо этого, решил не принимать никаких карательных мер, а проявить милосердие. Когда в ноябре парламент предъявил Уолси сорок четыре обвинения, Гарри отказался вести против него дело. Вместо этого он позволил опальному кардиналу удалиться в свою епархию – диоцез Йорк.
Король даже не предполагал, какие последствия вызовет падение Уолси, какую волну антиклерикальных настроений, подпитываемых Норфолком, Саффолком и Болейнами, оно поднимет. Многие лорды годами копили в себе подавленное недовольство и зависть, что и привело их в результате на сторону реформистов. Теперь заметно усилились позиции Тайного совета и аристократии, ведь никто больше им не противостоял.