В некоторых дворцах по желанию Гарри начали создавать кроличьи лабиринты тайных комнат короля, попасть туда можно было по крытым галереям или лестницам, идущим от личных водных ворот. Таким образом король мог перемещаться между своими жилищами незаметно для подданных. Апартаменты эти располагались на вторых этажах резиденций, как у короля Франциска. Посетители поднимались во дворец по парадной лестнице, сразу оказывались в великолепном главном зале и приходили в благоговейный трепет. Затем, если у них имелось дело к королю, они попадали в караульную комнату, где вдоль стен стояли навытяжку йомены гвардии и джентльмены-пенсионеры, личные телохранители государя. Оттуда открывался доступ в зал для приемов, где сидел на троне Гарри. Из зала дверь вела в личные покои, попасть туда могли только самые привилегированные люди. С добавлением новых комнат и кабинетов король получил возможность полностью удаляться от публичной жизни, если хотел этого.
Гарри показал Анне планы и повел ее осматривать строительные работы, которые уже шли во дворце, и особо остановился на стороне королевы: комнаты там будут повторять его покои и соединяться с ними дверью или потайной лестницей.
– Некоторые из моих дворцов устарели, – сказал король, пока они шли мимо строительных лесов в Хэмптон-Корте. – Я не хочу модернизировать Ричмонд или Элтем, а Брайдуэлл слишком маленький.
– Там несет от реки Флит, – сказала Анна.
– Я решил сдать его в аренду французскому послу. Нет, дорогая, моей главной резиденцией мог бы быть Гринвич, но я намерен превратить Йорк-Плейс в еще более великолепный дворец. Хотя, честно говоря, я не предполагал, сколько работ нужно произвести, чтобы осуществить все перемены и обновления. Раньше об этом заботился Уолси.
Однако Гарри получал истинное наслаждение от своих строительных проектов. И если он тратит на них больше денег, чем следовало, что с того? Не было никого, кто мог бы остановить его предостережением, что это слишком дорого. Да лучше он будет щедро тратиться на свои дома, чем на пышные придворные развлечения. В то время Гарри предпочитал проводить часы досуга в уединении, где его развлекали музыканты и шуты, или за игрой в азартные игры со своими джентльменами.
Он по-прежнему получал удовольствие от мужских занятий: прекрасно держался на коне, обращался с копьем, метал кольца и натягивал лук, был способен победить соперника на теннисном корте. Если теперь Гарри не выступал на турнирах так часто, как раньше, то его страсть к охоте – псовой и соколиной – никуда не исчезла. В его дворцах для удовольствия самого короля и придворных строили теннисные корты, аллеи для игры в шары и арены для петушиных боев.
Жизнь шла прекрасно, но она была бы в сто раз лучше, если бы Анна стала его королевой, а в королевской детской появился принц.
В феврале арестовали личного врача Уолси. Один из агентов Кромвеля слышал, как тот говорил, что кардинал состоит в переписке с папой. Во время допроса этот человек открыл Совету, что Уолси просил Климента отлучить короля от церкви и наложить интердикт[21] на Англию, если Гарри не откажется от Анны и не будет обращаться с королевой как подобает.
Анна пришла в ярость, услышав от Гарри рассказ об этом, но сам он не вполне верил в правдивость показаний врача. Он даже подумал, не оклеветал ли тот Уолси по наущению Анны и Норфолка, которые стремились уничтожить кардинала.
Однако Анна очень убедительно изобразила, что потрясена новостью:
– Гарри, как вы можете оставить это безнаказанным?! Это измена, не меньше! Я всегда говорила, что Уолси действует против вас. Он виноват в этих бесконечных отсрочках! Это из-за него я переживаю, что время проходит напрасно, и вынуждена беспокоиться о своей чести. Знаете, что говорят обо мне люди? Вон идет она, великая шлюха! Заявляю вам: я вас покину, если так будет продолжаться и дальше!
Анна хорошо знала, как повернуть нож в ране. Ужаснувшись мысли, что может потерять ее, Гарри кинулся на колени у ее кресла:
– Дорогая, не говорите так, умоляю! Без вас мне не жить! – Он обливался слезами.
Она повернулась к нему:
– Тогда арестуйте Уолси!
– Нет, дорогая, не просите меня об этом. Свидетельства ненадежные. Боюсь, этот врач подкуплен.
Тень смятения промелькнула в глазах Анны. Значит, он не ошибся!
– Но вы проведете дальнейшее расследование?
– Да, – пообещал Гарри.
Совет не нашел никаких подтверждений слов врача. В конце концов Гарри, испытав огромное облегчение, официально простил Уолси и утвердил его архиепископом Йоркским, что ставило Уолси в ранге выше всех священнослужителей в королевстве, кроме архиепископа Кентерберийского.
– Вам следовало арестовать его за измену! – прошипела Анна и обозлилась на сэра Джона Рассела, который всего лишь осмелился произнести несколько добрых слов в адрес кардинала.
– Дорогая, вы не должны отказывать ему в разговоре, и не стоит обижать его в моем присутствии, – упрекнул ее Гарри.
Анна знала, насколько далеко ей можно заходить. Она вдруг улыбнулась:
– Ну хорошо. Тогда я прощаю его ради вас. – И она протянула руки к Гарри.
Гарри сидел за столом с Норфолком, Саффолком, Мором, Кранмером и Кромвелем – разношерстная компания, что и говорить: мыслители и солдафоны, пары, которым никогда не сойтись, где уж там согласиться друг с другом. Тем не менее Мор и Норфолк сдружились, хотя Мор – человек ученый, а Норфолк – грубый вояка, который не одобрял книжной науки. Саффолк мог поладить с кем угодно, лишь бы ничто не нарушало спокойствия его жизни, а Кромвель знал, как заморочить голову им всем, кроме, пожалуй, Мора, относившегося к нему настороженно.
Гарри дал знак Саффолку, чтобы тот пустил по кругу бутыль вина. Стояла весна, время было вечернее, но за ажурной решеткой окна еще не стемнело.
– Вы помните времена, когда мы все были увлечены идеями гуманизма? – Гарри задумчиво взглянул на Мора.
– Да, сир, мы считали, что сможем изменить мир. На самом деле мне кажется, мы это сделали.
Остальные засмеялись.
– Все так усложнилось. – Гарри вздохнул. – Многие отождествляют новое учение с реформами. Гуманисты ссорятся друг с другом.
В немалой степени это стало следствием Великого дела короля. Сторонники Гарри и Кейт вынуждали знаменитых ученых вставать на их сторону. Епископ Фишер, как многие люди старшего поколения, открыто поддерживал королеву. Гарри подозревал, что Мор в этом сходится с ним, но Мор был темной лошадкой и никогда не высказывал своих взглядов открыто. Более молодые люди во главе с Кромвелем и Гардинером защищали позиции Гарри.
– Это верно, – согласился Мор. – Гуманизм привлекает радикалов, если не откровенных еретиков. Нам нужно быть начеку.
– Печально, что атмосфера интеллектуальной свободы, которая была приятна нам всем, меняется на нетерпимость, – задумчиво сказал Гарри.
– Мне это без разницы! – фыркнул Норфолк.
– Лютер разделил людей. И Великое дело. Каждый примыкает к какой-нибудь одной стороне. Поддержка королевы воспринимается как позиция реакционная и направленная против реформ. Я заметил, что к ней примкнули родственники вашей милости йоркисты, – сказал Кромвель.
Гарри мрачно кивнул:
– Поулы, да, я давно уже подозреваю, что и Эксетер разрывается на части.
– Его супруга уж точно, – вставил Кромвель и осушил кубок. – Я слежу за ней.
– Она наполовину испанка, – заметил Норфолк, – а потому обязана поддерживать королеву.
Гарри задумался.
– Есть один йоркист, который мне наверняка поможет, – сын леди Солсбери Реджинальд Поул. Я платил за его образование, потому что он исключительно одаренный юноша. Недавно Реджинальд закончил учебу в Италии. Кранмер, вы помните, я посылал его провести опрос в парижской Сорбонне. Что ж, я намерен вызвать его в Англию и предложить ему архиепископство в Йорке или епископство в Винчестере. Думаю, я могу рассчитывать на него как на своего человека.
– Отличная идея! – Саффолк зааплодировал. – Куда пойдет один из членов фракции, туда потянутся и остальные.
По приглашению Гарри Реджинальд Поул приехал домой и явился ко двору. Его мать, которую король известил о своих намерениях, была вне себя от радости, и Гарри даже подумал, что может завоевать и ее сердце. Но когда худощавый, ученый с виду Поул предстал перед ним, Гарри почувствовал исходившую от него антипатию и был готов удержаться и не объявлять ему о высоких наградах, которые собирался предложить, но все-таки сделал этот широкий жест, рассчитывая таким образом сломить отчуждение своего кузена.
– Йорк или Винчестер, – произнес он. – Выбор за вами, Реджинальд.
– Ваша милость, я сознаю, какую высокую честь вы оказываете мне, – холодно ответил Поул, – но, боюсь, у меня нет склонности к исполнению публичных должностей.
Гарри моргнул. Любой другой человек бился бы за получение такого дара от короля, расталкивая конкурентов локтями.
– Не в том ли причина, что вы боитесь быть втянутым в дебаты по поводу моего Великого дела?
– Да, сир. И вам следует знать, что мои симпатии на стороне королевы. Ваш брак законен. В этом нет никаких сомнений.
– Значит, вы считаете, что разбираетесь в этом деле лучше всех тех ученых докторов, с которыми я проконсультировался? – Гарри начал раздражаться. – Даже папа сомневается, иначе он давно уже принял бы решение в пользу королевы.
– Если он этого не сделал, то лишь из боязни обидеть вас в момент, когда ему нужна ваша дружба. Так говорят в Риме.
Гарри пришел в бешенство:
– И по-вашему, таким образом папа должен осуществлять свою власть? Клянусь святым Георгием, любезный, он наместник Христа на земле, и не его дело ввязываться в политику!
– Тем не менее он папа, и никому не дозволено порицать его, – возразил Поул; щеки у него запылали.
Гарри шагнул вперед и сурово взглянул на своего кузена:
– То же самое относится и к королям! В душе я знаю, что мой брак противен Господу. И тем не менее папа не предлагает мне лекарства! Он оставляет меня погрязшим в грехе. Что это за пример?