Протестовать осмелился один только Гардинер. Гарри отчитал непокорного епископа и спешно отправил его в диоцез Винчестер.
Напряжение плохо сказывалось на короле. Почти каждый день его мучили головные боли. Временами из-за них он не мог мыслить ясно. Иногда Гарри удивлялся, что случилось с тем беззаботным, кипевшим жизнью молодым человеком, каким он был когда-то. Недовольство стало его постоянным спутником, порой невыносимым: обида на папу за откладывание решения по его делу из чисто политических соображений; озлобление против Церкви, которая разрешила его брак; раздражение на Кейт, чинившую ему препятствия на каждом шагу. Он злился на тех своих подданных, которые с безрассудной смелостью и вопиющей неблагодарностью поддерживали ее, и впадал в отчаяние оттого, что все попытки обеспечить себя наследником не приводили к успеху. И его по-прежнему пожирала страсть к Анне: неужели он никогда не будет держать ее в объятиях, не сделает своей? Сколько может мужчина прожить без женщины?
А теперь еще сэр Томас Мор отворачивался от него. В тот самый день, когда собор духовенства покорился королю, Мор ушел в отставку с поста лорд-канцлера.
Гарри понимал, что привело к этому не одно лишь ограничение власти духовенства. За несколько дней до того он гостил у Мора в Челси. Они гуляли по саду под нежарким весенним солнцем, и король заговорил о том, что в последнее время занимало его мысли:
– Томас, меня огорчает, что вы не оказываете мне поддержку в деле о моем браке. – Гарри искоса взглянул на своего друга, постаревшего и осунувшегося.
Мор замялся:
– Ваша милость были настолько добры, что обещали не принуждать меня к этому.
Король повернулся к нему:
– Да, но с тех пор ситуация изменилась. Вы мой лорд-канцлер. Мне необходимо ваше одобрение. Ваш ум – один из самых утонченных и уважаемых в Европе, и ваша поддержка неизмеримо помогла бы моему делу.
Повисла пауза.
– Увы, ваша милость, – произнес Мор с таким видом, будто вся тяжесть мира вдруг опустилась на его плечи, – я хотел бы оказать ее вам, но не могу.
– Почему же?! – воскликнул Гарри.
– Не принуждайте меня, сир, молю вас. Это дело моей совести.
– И всего мира, будь он проклят! – вспыхнул король. – Ваше оглушительное молчание говорит само за себя! Все понимают, что вы не согласны со мной.
– Никто не знает моих мыслей, – обиженно возразил Мор. – Никто не слышал, чтобы я выражал хоть какое-то мнение.
Гарри фыркнул:
– Я человек прямой, Томас, и у меня нет времени на вашу софистику. Или вы со мной, или против меня – выбирайте.
Лицо Мора исказила мука, на глазах выступили слезы.
– Увы, сир, я бы всем сердцем хотел пойти с вами по этому пути, но не могу.
Солнце зашло за тучи, дохнуло холодом.
– Леди Мор, наверное, уже ждет нас к обеду, сир, – сказал Мор, потирая руки.
Гарри накинулся на него:
– Как я могу сидеть за столом с тем, кто упорно противится мне? Передайте леди Мор мои извинения и скажите моим джентльменам, чтобы они проводили меня на барку. – С этими словами он ушел, а Мор остался стоять на месте.
Теперь Мор подал в отставку. Он никогда не стремился к мирской славе и богатству. Гарри легко мог представить, с каким облегчением Мор вернет Большую печать, предвкушая тихую жизнь со своей семьей и книгами. Злость закипела в Гарри. Хорошо Мору – упорхнет к себе в Челси и оставит его в тяжелейшем положении. У него-то есть и сын, и любимая жена. Он понятия не имеет о страданиях своего государя и, вместо того чтобы помочь, сделал только хуже.
Гарри посоветовался с Кромвелем. Нужно было кем-то заменить Мора, каким-нибудь верным человеком. Кромвель предложил одного из своих приятелей, законника Томаса Одли, спикера палаты общин.
– Он душой и телом ваш человек, – сказал Кромвель. – С ним у вас проблем не будет.
Гарри с головой погрузился в строительные проекты, это утешало его. Он заказал украшения для церкви Королевского колледжа в Кембридже – великолепную алтарную преграду, хоры для органа и ложи, их украшали резьбой итальянские мастера, получившие указание вплести в узоры инициалы и геральдические эмблемы Гарри и Анны. Он посетил Хэмптон-Корт, где на месте старого главного зала Уолси возводили новый, который должен был стать лучшим из всех: увенчанный великолепной крышей на открытых деревянных балках, этот зал был спроектирован таким образом, чтобы производить впечатление на посетителей и вызывать у них благоговейный трепет.
Однако, подняв глаза к тому месту, где вскоре появится высокая кровля, Гарри понял, что это сооружение уже не отвечает его новым потребностям, а он все больше стремился к уединению, и приказал, чтобы в некоторых его домах главные залы снесли и вместо них устроили апартаменты на втором этаже по примеру таких же покоев во дворцах короля Франциска.
Гарри приобрел старый лепрозорий Святого Иакова, стоявший на открытом месте недалеко от Йорк-Плейса, и велел разобрать старые постройки. Теперь там велось строительство великолепного дома для Ричмонда и других детей, которых, как он рассчитывал, родит ему Анна. Он получит название Сент-Джеймс-Хаус. Его будет окружать огромный охотничий парк, который Гарри для собственного развлечения планировал населить оленями.
С наступлением лета возродился и оптимизм Гарри. Мнения университетов, в нескольких случаях обретенные дорогой ценой, в большинстве своем были в пользу короля, и доктор Кранмер начал выказывать осторожный восторг. Вскоре папа будет вынужден склониться перед весомыми доводами ученых мужей, которые вроде бы поддерживали Гарри, и не придется порывать с Римом. Анна будет принадлежать ему, и у Англии, даст Бог, появится наследник престола.
Гарри распорядился, чтобы дворец в Тауэре подновили и заново обставили для коронации Анны. Заботы об этом взял на себя Кромвель, он потратил огромные суммы на то, чтобы королевские апартаменты лишили старой отделки и оформили в античном стиле. Там создали новые апартаменты королевы с залом для приемов, столовой, спальней, галереей, которая вела в покои короля, и личным садом. Гарри взял с собой Анну посмотреть, как идут работы, и возликовал в душе, видя, что она смотрит на все одобрительно.
– Вы никогда не останавливаетесь здесь, – заметила она, наблюдая, как один из мастеров золотит декоративные рейки на потолке.
– Мои покои слишком устарели, они неудобные, – ответил Гарри. – Но ваши будут роскошными, достойными моей королевы!
– Если бы только я ею была! – резко ответила Анна, и Гарри пожалел о своих словах. – Да, здесь, видимо, будет красиво. Все равно я предпочла бы жить где-нибудь в другом месте.
– Это традиция. Короли и королевы живут в Тауэре перед коронацией, – напомнил ей Гарри, переступая через свернутый в рулон ковер. – И это ненадолго.
– Такие расходы ради столь краткого пребывания здесь! – Анна улыбнулась, потом передернула плечами. – Мне не слишком нравится Тауэр. Он больше похож на крепость, чем на дворец, к тому же я не могу забыть, что это еще и тюрьма.
– Я буду с вами, дорогая, – сказал Гарри, взяв руку Анны, поднес ее к губам и поцеловал.
Когда они вернулись в Хэмптон-Корт, Гарри пришел в покои Анны, где каждый день ради развлечения собирались ее друзья и куда являлись придворные выказать поддержку своей будущей королеве.
В тот день Марк Смитон, красивый молодой слуга из личных покоев короля, играл на вёрджинеле и пел сочиненную братом Анны Рочфордом песню. Она была хороша, и Марк исполнял ее прекрасно.
Талант этого юноши заметил Уолси, он же нашел Смитону место в своем хоре. После падения кардинала тот перешел в Королевскую часовню – головокружительный взлет для сына плотника, но и Уолси, и Кромвель начинали с низов. Значение имеют способности, рассуждал Гарри, а не происхождение, хотя Норфолк, безусловно, с этим поспорит!
Песня закончилась, и Анна стала аплодировать, не переставая болтать со своими дамами. Гарри заметил разочарование на лице Марка. Он рассчитывал на похвалу или даже на какой-то особый знак внимания. Что ж, ему, вероятно, придется ждать этого вечность. Даже Гарри иногда ловил себя на том, что ждет, пока его не заметят. О, Анна так переменчива! Он никогда не знал, в каком состоянии находятся их отношения.
Глава 23
Еще одно лето прошло в занятиях охотой и всевозможных развлечениях. К королевским забавам часто присоединялся французский посол месье де ла Поммрэ, прибывший для заключения нового договора о дружбе между Гарри и Франциском. Сошлись на том, что Гарри еще раз посетит Францию: король надеялся, что при личной встрече ему наконец удастся убедить Франциска, чтобы тот вступился за него перед папой Климентом, а потому старался оказывать особые милости посланнику. Он лично показывал ему улучшения, которые производились в домах, где они останавливались; делал своим единственным компаньоном по охотничьим вылазкам, приглашал быть партнером Анны в состязаниях по стрельбе из лука и усаживал на пирах на место почетного гостя.
Гарри играл роль радушного хозяина, хотя и чувствовал себя неважно, страдая от постоянной зубной боли и простуд, однако по мере сил не допускал, чтобы эти проблемы мешали ему развлекаться или нарушили планы визита во Францию. Настроение у короля в целом было оптимистическое. Большинство университетов высказались в его пользу, и он не сомневался: уж теперь-то ему удастся надавить на Франциска и желанное для него решение будет принято.
В августе архиепископ Уорхэм, всегда с неодобрением относившийся к иску Гарри об аннулировании брака, открыто высказался против него. Рассерженный король сердито пригрозил старику той же участью, какая постигла Уолси, но ему сказали, что архиепископ тяжело болен, не встает с постели и мирские заботы его уже не тревожат.
И вот Уорхэм умер. На его место Гарри мог поставить более сговорчивого человека, и он точно знал, кто это будет.
– Мне следовало бы оплакивать кончину старика, но он всегда был полезнее Господу, чем мне, – поделился Гарри с Анной, чувствуя, что окрылен новой надеждой. – Теперь никто не скажет нам «нет», дорогая! Сегодня же вечером я назначу Кранмера архиепископом Кентерберийским. Нужно уладить это дело с Римом, чтобы никто не мог бросить вызов моему новому архиепископу. Кранмер не замедлит объявить мой союз с Екатериной недействительным и с жаром примется за религиозные реформы, которых мы желаем.